"Масонское действо" и величайший интеллигентский миф декабризма

Книга графини Софьи Дмитриевны Толь является классическим исследованием по декабризму, внесшим много правды в эту глубоко затабуированную область преднамеренной лжи и замалчивания.

Графиня С. Д. Толь (1854-1917 гг.), урождённая графиня Толстая, была дочерью знаменитого русского консервативного государственного деятеля графа Дмитрия Андреевича Толстого (1823-1889 гг.).

Вышедшая впервые в 1914 году книга "Масонское действо" сразу подверглась жесточайшему обстрелу из самых тяжёлых "освободительных" орудий. Рецензию в журнале "Голос минувшего" написал сам Семевский — один из учёнейших и уважаемых в либеральных кругах "адвокатов-апологетов" декабризма.

Возмущению его не было предела, так как книгой была затронута самая сердцевина общедемократического социального мифа о борьбе за свободу.

Рецензент книги в очередной раз обдал исследователей масонства грубой бранью, сконцентрированной в данном случае на графине Толь.

Она просто больной человек, — писал, срываясь в истерику, Семевский, — страдающий особой болезнью — масонофобией. Пусть психиатры обратят внимание на эту болезнь, проявление которой можно найти и у некоторых других лиц; быть может, окажется, что это один из видов мании преследования

(Голос минувшего. 1914. № 7. С. 292.).

Подобный "разбор" исследования с фразами типа "бред тяжелобольного" (с. 293), "просто галлюцинация тяжелобольной" (с. 293) говорят лишь о сильнейшем раздражении не способного совладать с собой человека, даже не пытающегося привести какие-либо аргументы против утверждаемых в книге.

Л. А. Тихомиров вспоминал о Кропоткине, который всегда жутко сердился, когда с ним спорили о его доктрине анархизма.

Ему субъективно, — писал Л. А. Тихомиров, — его химера кажется такой прекрасной, такой ясной, такой аксиомой, что и доказывать нечего. А возражения указывают (на) неосуществимость этой химеры, и защитить её никакими доказательствами нельзя. Вот он и сердится за свою святыню и даже, может быть, подозревает, что противник нарочно прикидывается не понимающим такой простой вещи. Говорят, сумасшедшие всегда сердятся, когда их понуждают объяснить свой "пунктик". Такое впечатление произвёл на меня и Кропоткин, в своих других отношениях умный и проницательный.

(Тихомиров Л. А. Тени прошлого. Воспоминания).

Подобное же ощущение складывается, когда читаешь Семевского, который так уверен в непреложности и величии своей "святыни" — декабризма (революционно-демократического "пунктика" очень многих "освободителей народа"), — что невольно задаёшься вопросом: а нет ли другой болезни (гораздо более социально опасной и разрушительной) — революциофилии или филолиберализма, — эпидемической, повальной, при которой к психиатрам обращаться совершенно бесполезно из-за страшной её агрессивности, но которая излечивается либо тем, чем лечил её Император Николай Павлович, решившийся на крайние меры и приказавший выкатить на Сенатскую площадь орудия, либо универсальным историческим принципом "гад гада пожрёт", то есть давая возможность "пунктику" реализоваться в жизни и тем самым погубить большинство своих носителей, неминуемо начинающих "чистить свои ряды".

Фото: www.globallookpress.com

Один крупный русский консервативный мыслитель так разделял сферы деятельности в общественной жизни между мужчинами и женщинами: первым приписывал область формирования идей, а вторым отдавал область установления нравов.

Не вдаваясь в неуместные здесь доказательства обоснованности (нам, например, оно кажется верным) этого разделения социальных функций, хотелось бы заметить, что зачастую и у женщины-исследователя легко разглядеть за почти любой её темой главную для неё область — область нравов. Всё различие женщин-писательниц состоит в знаке отрицательном или положительном, который каждая из них вносит в эту область.

Вероятно, правильным будет предполагать, что по складу своего психологического мира женщина особенно чувствительна к нравственной области человеческой жизни, поскольку поставлена к ней ближе (как жена, мать, воспитатель), и сфера нравственного понятнее для её осмысления.

У графини С. Д. Толь в её исследовании этот особый, природный, женский психологический интерес к проблемам нравственным заметен с первых же страниц, когда она только ещё выдвигает цели своей работы. Главным для графини С. Д. Толь в декабризме являются не их идеи, о которых она говорит весьма скупо и как бы мимоходом, без особого интереса, а та приписываемая декабристам высоконравственность и идеальность, которая и возмущает её как женщину-историка.

"Масонское действо" не является специально научным исследованием о заговоре декабристов, скорее, эту книгу графини С. Д. Толь можно назвать произведением из области критики политических нравов, что отнюдь не умаляет ее значения.

Графиня С. Д. Толь поставила себе задачу совершенно другого порядка — задачу нравственного развенчания самого движения декабризма и его главных лидеров. Её перо старалось внести свет в самую тёмную область, связанную с декабризмом, — в его отношения с "ночным братством", показать его безнравственные политические установки и что происходит с людьми, подчинившими себя масонским принципам.

Путин и "Двуглавый Орёл" против Каляева и революций

Важность этой книги заключается в том, что она была, по сути, первой (если не считать довольно сухой и официальной книги-отчёта барона Корфа), в которой декабризм подвергся справедливой оценке как движение космополитическое, революционное и разрушительное для русского государства, как первое выступление части образованного слоя против своего государства.

Любой исследователь тайных обществ при всегдашней в таких случаях нехватке исторического материала стоит перед почти неразрешимой дилеммой: как делать свои обобщения и оценки того или иного тайного союза и сохранить при этом убедительность и логичность своих доводов.

Такое серьёзное тайное общество, как масонство, всегда умело хранить свои тайны, и на общественное обсуждение исследователей зачастую попадали лишь отдельные разрозненные документы из его недр.

Потому-то во всех произведениях о масонстве есть большая, домысливаемая их авторами область, которую невозможно подтвердить документально (как в обычных исторических исследованиях), и вытекающая лишь из внутренней логики преследуемых масонством целей. Именно поэтому уже в конце своего труда графиня С. Д. Толь говорит:

Влияние масонства на событие 14 декабря я документально доказать не могла, но надеюсь, что доказала их логически.

Есть в книге версии, доказать которые академически точно представляется почти невозможным. Так, конечно, невозможно наличествующими в современной исторической науки данными и документами "оправдать" версию графини С. Д. Толь, что мировое масонство в лице Сперанского, бывшего членом Верховного уголовного суда над декабристами, осудило Пестеля (действительного вожака декабристского дела) на смерть за самочинно, без ведома своего масонского начальства, поднятый бунт; конечно, это может восприниматься лишь как возможная версия, но это логическое допущение автора нельзя назвать минусом, так как подобные допущения абсолютно неизбежны в исследовании такой тайной темы, как масонство.

Поэтому тенденциозность графини С. Д. Толь в столь далеко идущих версиях, в такой запутанной сфере представляется оправданной. В противном случае историк должен был бы всё время умолкать, на каждом шагу своего исследования сталкиваясь с проблемой масонства, и принуждённый оставаться без достаточных материалов для продолжения своего исторического повествования. Зачастую версия, быть может, на первый взгляд, и неправдоподобная, лучше простого молчания.

Молчание в данном случае — не золото для историка, а научная трусость, в чём упрекнуть нашего автора невозможно...