Неизвестная жизнь Шнурова: Готовился стать богословом, а стал матерщинником

Константин Малофеев: Здравствуйте, Сергей. Я хотел бы начать с вопроса о вашем персональном будущем. О том, что нас всех ожидает. Вы не боитесь умереть?

Сергей Шнуров: Сейчас или вообще, в принципе?

К.М.: У всех нас будет свой срок.

С.Ш.: Не думаю, что я боюсь. Потому что любой биологический организм – он так устроен, что рано или поздно умирает.

К.М.: Вы смотрите на это дело как атеист?

С.Ш.: Скорее, как материалист. Я бы назвал себя агностиком, наверное. Потому что я не знаю, что было до момента Большого Взрыва.

К.М.: То есть, вам будет не страшно?

С.Ш.: А что этого бояться? Я люблю приводить цитату из фильма «Звездный десант». Во всех тупых фильмах есть очень умные фразы. Там сержант, командир десанта, на корабле перед штурмом обращается к своим подчиненным и говорит: «Ну, что, обезьяны, неужели вы собрались жить вечно?». Можно переадресовать и вам этот вопрос: неужели вы собрались жить вечно?

К.М.: Мы, христиане – да. И когда-то вы учились, как сами рассказывали, в институте, связанном с Духовной академией…

С.Ш.: Было время.

К.М.: И даже собирались стать священником.

С.Ш.: Нет, не собирался. Рукоположения не проходил, и в планах моих такого не было. Я по выходу должен был стать, наверное, богословом. Мой друг, который закончил это заведение, стал учителем истории в школе. Вот чем это всё закончилось. Так что в священники я не метил.

К.М.: А зачем учились?

С.Ш.: Учился, потому что меня на тот момент сильно волновало, что есть жизнь, зачем я живу. То, что в юношестве занимает многих. Особенно после развала советской империи, завершения советского проекта, оставшись без всякого основания, я его искал.

К.М.: Нашли ответ на этот вопрос?

С.Ш.: В чём смысл жизни? В том, чтобы его искать.

К.М.: У вас двое детей. Они достаточно взрослые. У меня тоже. У нас похожи дети по возрасту. Вы когда их воспитываете, вы же не говорите им, что они обезьяны?

С.Ш.: Во-первых, это говорю не я, а наука биология, которая ведет человеческий род от обезьян. Это теория эволюции. Другой теории никакой рабочей у нас с вами нет.

К.М.: Дарвинизм давно ненаучен, с момента возникновения науки генетики. Согласно науке генетике, самый близкий геном человеку – это свинья, а не обезьяна. Поэтому дарвинизм придумал неодарвинизм, в котором есть теория катастроф, и, таким образом, они фактически вернулись к чудесному в человеческой истории. Но мы не об этом.

С.Ш.: Подождите, на 99% наш геном совпадает с геномом шимпанзе.

К.М.: Ну, что вы! Сергей, пока вы там учились (В Теологическом институте), я олимпиаду по молекулярной биологии сдавал. Наш геном ближе к гремучей змее и к свинье.

С.Ш.: Замечательно. Значит, мы всё равно произошли… хорошо, не от обезьяны, а от свиньи. Это помогает чем-то?

К.М.: Детям вы что рассказываете? Когда они были маленькие, как вы их воспитывали?

С.Ш.: Я их воспитывал, читая книжки. Начинал с «Колобка». Продолжал «Приключениями Тома Сойера». Потом, естественно, «Чингачгук – Большой Змей». Потом – Фенимор Купер. Ну, а потом и Томас Манн.

С. Шнуров. Фото: Телеканал "Царьград"

К.М.: Чему вы учили их на основании этих книжек? Какими хотели, чтобы они выросли? Это не праздный вопрос, потому что мы говорим о будущем, а будущее будет принадлежать нашим детям, какими мы их воспитаем.

С.Ш.: Очень самонадеянное заявление. Дело в том, что воспитываем не мы, воспитывает среда, социум. Семья сейчас, наверное, – процентов 20. YouTube воспитывает, компьютерная игра, телевизор, радио. Воспитывают новые песни, салюты, парады, футбольные победы и поражения.

К.М.: В YouTube воспитывают песни группы «Ленинград», не только ваших детей, но и других.

С.Ш.: Не всегда. У нас ограничения до 18-ти лет.

К.М.: Вы же понимаете, что всё равно иногда эти песни слушают. Какое воспитание мы принесем тем детям, которые смотрят клипы группы «Ленинград» и слушают тексты?

С.Ш.: Это вопрос к их родителям. Но это не группа «Ленинград». Родители должны поставить блокировку. Вы умеете ставить блокировку. И я умею ставить блокировку. Ставите блокировку – и дальше выбираете, что смотрит ваш ребенок.

К.М.: Хорошо. Те дети, которые старше 18-ти и которые слушают группу «Ленинград»…

С.Ш.: Дети старше 18-ти идут в армию.

К.М.: Хорошо. Вернулись из армии. Начали слушать группу «Ленинград». Это наша молодежь. Она будет в 2050-м правящим поколением. Мы с вами будем старичками, надеемся, что будем жить в стране, в которой будет хорошо. Вы же собираетесь жить в России?

С.Ш.: Жить. Точка. 2050-й… Я постараюсь дотянуть.

К.М.: И я постараюсь. Вот, мы будем жить. Наши дети уже будут взрослыми, как мы сейчас. Мы их какими увидим? Вопрос прямо по нашей теме – Русская мечта. Какая ваша мечта, какие должны быть эти люди, живущие в 2050-м?

С.Ш.: Понимаете ли, я вообще очень не люблю мечтать. Давайте строить русские планы.

К.М.: Русский план Сергея Шнурова.

С.Ш.: Русская мечта – это абсолютное что-то из мира фантазии.

К.М.: Александр Андреевич Проханов подарил нам это название.

С.Ш.: Заметно, потому что это великий мечтатель. Русский план. Объясняю. Всё обстоит очень просто. У России должны быть какие-то задачи. Если у нас задача, предположим, вырастить самое большое племя, которое лучше всех собирает кедровые орешки – это одно обучение. Если у нас задача сделать инновационную технологию – другие ресурсы здесь должны быть задействованы, другие образовательные системы, другие институты. Если мы хотим сделать сложную страну, где будет всё – то это третье условие. Я за сложность. Я за то, чтобы было всё.

Фото: Телеканал "Царьград"

К.М.: Вы пасете десятки миллионов людей, они вас слышат. Скажите, какие задачи мы должны решать?

С.Ш.: Я за то, чтобы, во-первых, мы открыли глаза на эту действительность, чтобы мы перестали жить мечтой. Чтобы мы посмотрели и сказали: да, действительно, всё не так, как мы себе планируем. Всё с поправками. Есть у нас неточности, есть сложности, над которыми нужно работать, и последовательно работать. Не мечтать. Не сидеть. Не обращаться к высшим силам. Не к экстрасенсам бегать. А заниматься конкретно этой страной под названием Россия.

К.М.: Что мы должны делать? Конкретно.

С.Ш.: Начнем с того, что мы должны признать, что у нас есть такие слова, которые запрещены. Почему?

К.М.: То есть, мы должны начать с мата?

С.Ш.: Обязательно.

К.М.: Это основа развития России?

С.Ш.: Совершенно верно. Потому что у нас есть два языка, даже три. Есть язык, на котором говорит народ. Есть язык, на котором говорит правительство. И есть язык, на котором говорят в телевизоре. Это три разных языка.

К.М.: Ещё есть язык, на котором молятся. Это четвертый язык.

С.Ш.: Хорошо, окей. Четвертый – язык, на котором молятся. И все эти группы – они друг с другом договориться не могут. Мы находимся в той фазе, когда это общество начинает расслаиваться. Если мы не скажем, что у нас язык единый, если мы не скажем, что мы говорим на одном языке, что все эти слова – они являются частью большого русского языка…

К.М.: То тогда произойдет что?

С.Ш.: Тогда эта страна развалится.

К.М.: На тех, кто говорит матом, на тех, кто говорит по телевизору…

С.Ш.: Матом говорить невозможно. Можно говорить русским языком во всём его объеме, включая те слова, которые говорить нельзя.

К.М.: Вы же прекрасно понимаете, что лексиконы у людей разные. У кого-то в нём такое-то количество тысяч слов, у кого-то больше, у кого-то меньше.

С.Ш.: Вот когда у тебя происходит то, что происходит часто, то иначе, как словом … (ненормативная лексика) это не назвать.

К.М.: Вы же понимаете, что мы вынуждены будем забить это.

С.Ш.: Я знаю. Но по-другому это не назвать. Если вы называете это «не очень красивая ситуация» – вы не доносите до людей смысл происходящего.

К.М.: Вот я матом не ругаюсь.

С.Ш.: И я матом не ругаюсь.

К.М.: Ну, как же, а ваши песни, клипы…

С.Ш.: Я четко формулирую. Я не ругаюсь матом. Это мой словарный запас.

К.М.: Хорошо. Мои друзья и знакомые знают, что я не использую мат в своей лексике. Мой отец, который тоже не ругался никогда, он ученый-астрофизик, когда услышал во дворе, что я это в 13 лет делал, он сказал: «ты что, не можешь выразить свои мысли по-другому»? То, что вы сейчас привели в качестве примера, можно назвать по-другому.

С.Ш.: С этими словами русский народ вошел в Берлин под красными знаменами. С этими словами мы воевали в Крыму. С этими словами прожило не одно поколение русских людей. С этими словами они выигрывали, проигрывали, умирали и рождались. Вы приходите и говорите: нет, эти слова нам не нужны.

С. Шнуров. Фото: Телеканал "Царьград"

К.М.: Не мы.

С.Ш.: Кто?

К.М.: Суворов Александр Васильевич запрещал своим «чудо-богатырям» использовать эти слова. И знаете, почему? Потому что это хула на Божию Матерь. Так он говорил своим солдатам. И он говорил, что использовать эти слова – это диверсия. Кстати, у нас на телевидении об этом филолог Ирзабеков рассказывал.

С.Ш.: Про Суворова я ничего не знаю, приказ не читал, извините. Вернемся к этому после того, как я прочту приказ. Мне кажется, что вся эта история – апокриф какой-то. Потому что я слышал совершенно точно, и это вот, действительно, исследования научные. После того, как Советская Армия отступала, потом она отошла от Устава и стала конкретно давать конкретные задания с помощью матерных выражений, скорость исполнения приказов сократилась в разы. И мы пошли в наступление.

К.М.: Это вы про Советскую Армию?

С.Ш.: Да. Когда было сказано… (ненормативная лексика). А не «заряжай», «разводи». Всё было быстрее. Скорость приказа отдается быстрее. Люди понимают. У нас машины не заводятся без этих слов. Вы ездите наверняка на иностранном автомобиле?

К.М.: Начинал я, как и все, с отечественного.

С.Ш.: И как вы без этих слов его заводили, этот автомобиль?

К.М.: Руками.

С.Ш.: У некоторых не получается.

К.М.: Значит, платформой является восстановление русского языка во всём своем многообразии. Что мы дальше на этой платформе строим? Восстановили мы этот язык. Матерные слова вошли в обиход, их опять разрешили. Дальше что?

С.Ш.: Дальше – мы воспринимаем действительность такой, как она есть. Не фантазии, не мечты русские, а говорим: вот, у нас действительность. У нас появляются чертежи.

К.М.: Какие? Какой Русский план Сергея Шнурова? На платформе восстановленного единого русского языка, в котором нет ненормативной лексики, вся нормативная. Что дальше происходит? Как мы должны оставить страну подрастающему поколению?

С.Ш.: Дальше мы должны сказать, что теперь с набором этих слов вы можете приступать к работе. А это уже задача большая и интересная.

К.М.: Давайте об этом поговорим.

Фото: Телеканал "Царьград"

С.Ш.: Все должны жить интересно. И если все будут молиться – ничего не будет лучше.

К.М.: К сожалению, так никогда не было в нашей истории, чтобы все молились. В основном это была небольшая группа людей, которые в монастырях молились за всю страну.

С.Ш.: Почему?

К.М.: Вы же прекрасно понимаете разницу между монахами, которые молятся в монастыре 8 часов в день, и светским человеком, называющим себя православным христианином, который молится пять минут в день.

С.Ш.: В эпоху крепостного крестьянства все себе прекрасненько молились.

К.М.: Я бы так не сказал о наших дворянах.

С.Ш.: Дворяне – нет. Дворяне – это 2%. Остальная вся православная Русь – она молилась. И дальше – крестьянские восстания, на вилы отца Достоевского, и так далее.

К.М.: Вы считаете, это связано с тем, что они молились?

С.Ш.: Нет, я просто говорю, что это ни к чему не привело. Это привело к тому, что в 1917-м году случилась революция.

К.М.: Из-за того, что молились?

С.Ш.: Нет, из-за того, что ничего не делали, была задержана отмена крепостного права на многие года. И поэтому всё пошло сикось-накось, чёрт-те как.

К.М.: Я хотел с вами поговорить о вашем плане. Поэтому я всё время возвращаюсь к Русскому плану.

С.Ш.: Вы всё время хотите мне навязать какой-то план, как будто я Владимир Владимирович и претендую на звание президента. Нет у меня плана. У меня план свой собственный. Заниматься делами. Сделать самую лучшую группу в мире. Русскую.

Фото: Komsomolskaya Pravda / Globallookpress      

К.М.: Хорошо.

С.Ш.: Я её сделал. Мы едем на фестиваль Coachella. Мы приехали из Америки, мы везде выступаем. Мы действительно называемся русской группой, потому что нет аналогов. Мы не слизали с Beatles, не слизали с какой-то там Prodigy. Мы придумали свой русский иероглиф. С помощью тех слов, которые вам не нужны, вы их выкинули, а мы их подобрали. И мы несем такую русскую зловещую классную добрую штуку.

К.М.: И поколение на этой русской доброй штуке должно в будущем работать?

С.Ш.: Почему вы говорите «поколение»? Посадите человека перед приемником и заставьте его слушать только Баха. Что из этого вырастет?

К.М.: Прекрасный человек.

С.Ш.: Отвратительный!

К.М.: Доказано, что он будет хорошим ученым, у него будет развитие интеллектуальных способностей.

С.Ш.: Если он будет слушать только Баха – это будет узкий, совершенно замкнутый и не понятный никому человек. Если он не будет обладать всей палитрой культуры… Кроме Баха, он должен услышать еще Шуберта, Листа. Конечно же, Рахманинова, если он русский человек. Если будет слушать только «Ленинград», будет плохо. И только Баха – будет плохо. Нельзя только.

К.М.: А вы считаете, что ваши слушатели одновременно слушают Баха?

С.Ш.: Вы недооцениваете моих слушателей.

К.М.: Я был на нескольких корпоративах, где вы выступали, я этих слушателей видел. Этот офисный планктон, считающий себя акулами, потому что они могут заказать группу «Ленинград»…

С.Ш.: Что значит, офисный планктон? Мы выступали в Нижнем Новгороде. На стадион пришло 40 тысяч человек. Они слушают и «Руки вверх», и Лободу, и Филиппа Киркорова. Много чего слушают.

К.М.: Что вы говорите им своим творчеством?

С.Ш.: Я описываю происходящее с языком. То, что происходит в народной песне. По идее, вся популярная музыка – это симуляция народного творчества. Я не могу говорить и петь языком канцеляритов. Потому что иначе это не было бы тем самым городским фольклором, тем жанром, в котором я работаю. Я его выбрал. В этих рамках я себя так вижу и так вижу жизнь.

Фото: Komsomolskaya Pravda / Globallookpress      

К.М.: Вы, как человек, который понимает, что народ хочет – на ваш взгляд, что он ещё хочет кроме легализации ненормативной лексики?

С.Ш.: Он не хочет этого, будет против народ, вы что. Это будет чудовищно. Если мы этот закон примем с вами вот здесь, можно даже голосование сделать в интернете – я думаю, что 80% будет против.

К.М.: А что он хочет, народ? Ваши слушатели, что они хотят?

С.Ш.: Народ не может произнести того, чего он хочет. Я своими песнями не делаю программу того, чего хочет народ. У меня есть конкретная задача, чтобы люди пришли на стадион и получили удовольствие в течение двух часов. Они приходят на стадион, получают удовольствие, за свои деньги. Всё.

К.М.: Это бизнес.

С.Ш.: Нет, это искусство.

К.М.: Понятно. Это не бизнес?

С.Ш.: Почему? Это искусство и бизнес.

К.М.: Это шоу-бизнес?

С.Ш.: Конечно. Это так и называется, в определении, шоу-бизнес, да.

К.М.: У вас нет сверхзадачи, которую вы как художник хотите донести слушателям?

С.Ш.: Есть у Микеланджело сверхзадача?

К.М.: У Микеланджело была сверхзадача в ренессансный гуманизм – обожествление человека. Он, между прочим, работал над тем, чтобы разрушить иконопись, а принести обожествление человека. Вот чем он был занят всё своё творчество. У него была сверхзадача. И он, как вы прекрасно знаете из фильма Кончаловского, не сильно-то успел развлечься за счёт тех средств, которые он получал.

С. Шнуров. Фото: Телеканал "Царьград"

С.Ш.: Я думаю, если мы будем судить о творчестве Микеланджело по фильму Кончаловского, мы далеко не уедем.

К.М.: Я его не смотрел.

С.Ш.: И я не смотрел.

К.М.: Я говорю о книгах, которые я читал.

С.Ш.: Я говорю, что сейчас мы не можем сказать, какая была сверхзадача у Микеланджело. С нашей точки зрения, с точки зрения уже прошедшего искусства, мы можем навязать ему своё видение. Но это было, поверьте мне, не так. Художник решает обычно, в основном, практические задачи. Как из этого конкретного куска мрамора сделать конкретную статую к конкретному сроку, который тебе навязал Папа. Всё.

К.М.: Но в то же время этот конкретный художник, например, делал это в то время, когда вся Платоновская академия, принадлежавшая Медичи, писала о том, что необходимо уйти от религии.

С.Ш.: Дело в том, что конкретный художник занимается конкретно практическими вещами. Есть эпоха, которой он соответствует. Микеланджело не виноват, что он родился в эпоху Возрождения. А что я родился в эпоху постмодернизма – я не виноват. Каждый занимается своим делом в рамках своих задач... Если бы Микеланджело захотел бы поработать в жанре кубизма, чтобы у него случилось? Ничего.

К.М.: А постмодернизм, в эпоху которого вы трудитесь, он для чего?

С.Ш.: А зачем Возрождение? Потому что так сложилось.

К.М.: Возрождение — это возвращение античной формы против христианства.

С.Ш.: Я думаю, что Возрождение — это новая экономическая формация, это по- новому организованное государство, тот самый пресловутый базис, которым у нас является экономика, а всё остальное — это уже надстройки. То же самое и с постмодерном. Мы живём в эпоху постиндустриальную, когда развиваются цифровые технологии, которые навязывают новую модель понимания мира.

К.М.: Какую?

С.Ш.: Вот такую, когда нет понимания. Игровую.

К.М.: Когда можно всё?

С.Ш.: В рамках закона.

К.М.: И морали за пределами закона нет? Я юрфак заканчивал, юристов учат, что нормы морали всегда шире, чем правовые нормы.

С.Ш.: Это правда.

К.М.: В законе не написано, что не должен старшего не уважать. А мы понимаем, что вроде старшим надо уступать.

С.Ш.: Нормы морали, конечно, шире. Но в любом обществе.

К.М.: Но постмодернистскому художнику – не обязательны?

С.Ш.: По факту, они, конечно же, есть. Посмодернистский художник, да, в принципе, любой, наверное, человек – он расшатывает эти границы и пытается понять, куда можно, а куда уже не стоит. Какие основы, действительно, стоит вырвать, как гнилые зубы, а какие стоит оставить.

Фото: Телеканал "Царьград"

К.М.: Всё-таки мы отцы. Что бы вы для своих детей хотели? Какой постмодернисткий мир или что будет после постмодернизма, как бы вы хотели, чтобы это выглядело?

С.Ш.: После постмодернизма будет метамодернизм.

К.М.: И это что?

С.Ш.: Уже опубликован манифест в 2011 году, некий художник, даже группа художников написала Манифест метамодернизма. Метамодернизм — это Билли Айлиш. Вы знаете Билли Айлиш?

К.М.: Нет.

С.Ш.: Сложно будет.

К.М.: К сожалению, с современным искусством я плохо знаком.

С.Ш.: Это не современное искусство, это попкультура. Это то, что звучит из каждого утюга.

К.М.: Я как раз из тех, которые зря слушают Баха.

С.Ш.: Рекомендую Билли Айлиш тоже послушать. Ничего страшного не будет, бесы не выпрыгнут из приёмника. Если что, перекреститесь. Так вот, Билли Айлиш — это такая девчонка, которой 17 лет, и сейчас она гремит на весь мир, она как раз находится на такой тонкой грани, когда непонятно, иронизирует она или это всерьёз, или играет, или это действительно её трагедия. Сумасшедшая она или притворяется? Это вот метамодернизм. Вот вы метамодернист.

К.М.: Ух ты. Почему?

С.Ш.: Потому что у вас есть та самая новая искренность, когда непонятно, то ли вы придуриваетесь, то ли вы по-настоящему. Постмодернист я. Я – вчерашний день, вы – будущий.

К.М.: Вот за это спасибо. Вот так выглядит будущее. Сергей, вернёмся к тому, что интересует тех, кто смотрит наш канал. Клип, который большое количество людей посчитали богохульным. И вы понимаете, о каком идёт речь.

С.Ш.: «Иисус».

К.М.: Что бы вы сказали тем людям, которые считают, что их чувства оскорблены? Например, мне?

С.Ш.: А вы оскорбились?

К.М.: Да.

С.Ш.: Да? Странно. Поскольку я, наоборот, здесь, наверное, какой-то своей частичкой души всё-таки выступил с точки зрения христианства. Когда поп-культура настолько разъела эти образы, настолько стала уже ржавчиной на той вере, которую я имею в виду – большую, настоящую, которая всё-таки, наверное, где-то есть. Если вы оскорбились – ну что ж, извините.

К.М.: Я думаю, что самыми лучшими вашими извинениями будет ваше дальнейшее творчество.

С.Ш.: Спасибо.

К.М.: Вы талантливый художник, если вы будете использовать в будущем эту вашу искренность и понимание того, что вера большая где-то существует, как вы сейчас сказали...

С.Ш.: А куда же без неё.

К.М.: Вы сильно поможете подрастающему поколению метамодернистов. Спасибо, Сергей, большое.

С.Ш.: Спасибо.