Первый суборбитальный, или туда и обратно за 21 минуту
Лётчик-космонавт Олег Макаров после эвакуации с места аварийного приземления в сопровождении спасателей, 6 апреля 1975 года. Фото из книги «Возвращение из космоса. Хронология посадок пилотируемых кораблей. 1961-2001» (2012)
Сорок пять лет назад, 5 апреля 1975 года, на космодроме Байконур был запущен пилотируемый космический корабль «Союз-18», который должен был доставить экспедицию на орбитальную станцию «Салют-4». Однако при разделении второй и третьей ступеней ракеты произошёл сбой. Корабль отделился от носителя и совершил аварийную посадку. В результате экипаж «Союза-18» совершил первый в истории отечественной космонавтики суборбитальный полёт.
Ракета-носитель «Союз-У» (11А511У) стартовала в 14:04:54 по московскому времени. Однако на 289-й секунде полёта одновременно с выключением двигателя второй ступени (центрального блока «А») системой управления ракеты была выдана преждевременная команда на раскрытие поперечного стыка хвостового отсека третьей ступени, причём только на три из шести замков. Стык полураскрылся, а по мере набора тяги двигателя третьей ступени оставшиеся замки сломались, что привело к возникновению больших угловых скоростей по всем осям.
На 295-й секунде полёта, когда была снята блокировка параметра «концевые контакты» (она вводится на время разделения ступеней), сразу сформировалась команда «Авария РН». В соответствии с логикой работы САС было выполнено отделение корабля от третьей ступени. На высоте 192 км (то есть фактически в космосе) произошло разделение отсеков «Союза», и спускаемый аппарат устремился к Земле. Олег Макаров вспоминал:
«Предстартовая подготовка прошла спокойно, и даже тёплая погода в день старта была хорошим предзнаменованием. Вопреки ожиданию, неприятностей, возникавших перед всеми предыдущими полётами, не было, и всё шло даже слишком гладко. Для нас старт был вторым. Мы были значительно спокойнее, чем при первом, и знали, что ожидать и к чему готовиться. <…>
Как было принято, во время выведения связь с экипажем поддерживал командир дублирующего экипажа (в данном случае П. Климук), он же следил за прохождением команд. Бортинженер (В. Севастьянов) был в постоянном контакте с телеметристами и стартовиками, чтобы в случае сбоев принять участие в их устранении. Мы слышали голос Климука.
Итак, старт… Шум… вибрации… всё штатно, как в прошлый раз. Мы в предвкушении будущих интересных событий ждём выключения второй и запуска третьей ступени. Но… неожиданно двигатель смолк. Взвыл гудок, машина крутанулась, и по кабине метнулся солнечный зайчик… Вначале мы ничего не поняли. Даже Василий, удивительно правильно устроенный человек, молчал. Да и говорить по делу было нечего. Мы не готовились к такому повороту событий и ничего не могли предпринять, но всё же попытались вспомнить, что в такой ситуации надо делать. Правда, так толком и не вспомнили, поскольку ракета управляется автоматикой. Если машина определила, что авария, значит, дальше всё просто — надо спасаться. Затем было тягучее ожидание… Непонятно, почему, но попытки связаться с Землёй окончились ничем. При последующем анализе выяснилось, что связь в тот момент работала нормально. Земля хорошо слышала экипаж, и техника корабля была исправна. Это навело на мысль, что была человеческая ошибка, которую не обнаружили, да особо и не искали…»
В командном бункере космодрома Байконур действительно следили за развитием ситуации, но сделать ничего не могли. Лётчик-космонавт Пётр Ильич Климук рассказывал:
«Первая ступень отделилась примерно на 150-й секунде, и я произнёс: «Прошло крестообразное отделение». Все на меня зашикали. Оказывается, говорить слово «крест» было не в традиции, хотя визуально очень похоже. И вот настала 290-я секунда, должна отделиться вторая ступень, причём отделяется она, когда включается двигатель третьей ступени при так называемом горячем запуске. <…> Система управления выработала команду «Аварийное выключение двигателей», корабль аварийно отделился и вошёл в атмосферу под большим углом на скорости 3,5 км/с.
Мы это поняли не сразу, ведь телеметрию расшифровывали вручную. Но когда это произошло, Лазарев сразу доложил об этом [генеральному конструктору Валентину Петровичу] Глушко, он оказался более хладнокровным. А Олег Макаров тоже всё понял, и такие слова полились с орбиты, что все остолбенели. Потом связь с ними пропала. Мы волновались, что они сели в Китай. Тогда с ним были очень напряжённые отношения — прошло всего шесть лет после кровопролитных боёв за остров Даманский».
При падении космонавты испытали максимальную пиковую перегрузку в 21,3 g — при том, что расчётная перегрузка на аварийных режимах полёта не должна превышать 15 g. Произошло это из-за того, что система управления спуском (СУС) при вращении третьей ступени получила смещение относительно вертикальной плоскости, и спускаемый аппарат летел вниз не с положительным, а с отрицательным аэродинамическим качеством. Олег Макаров вспоминал:
«После аварии было около 400 секунд невесомости, однако мы всё время потратили на выяснение места падения и забыли про неизбежную перегрузку, которая вскоре наступила. Мы не предполагали, что перегрузка будет такой большой. Известно, что человеку становится невыносимо тяжело при 10 g. Первым симптомом этого является уход зрения, и оно стало уходить. Сначала изображение стало чёрно-белым, потом сужался угол, но зрения окончательно не теряли (хотя могли, о чём узнали только после посадки). Могли потерять сознание, но тоже не теряли (только после приземления были совершенно мокрые). Пока давит, думаешь только о том, что надо сопротивляться, и мы сопротивлялись. Когда же будет очень тяжело — рекомендовали орать, и мы орали. Все наши действия — сочетание школы и стресса. Знания — сила! Они дают приказ мозгу — и организм работает как по инструкции, плюс его естественное стремление к самосохранению.
Всё длилось не больше пяти минут. Перегрузка медленно началась, быстро росла, остановилась на одной величине, а потом стала падать. Мы начали что-то соображать. Первым желанием после спада перегрузки было вздохнуть, так как она не даёт дышать. Когда вздохнули, уже сработала парашютная система.
Парашюты раскрылись почти на пределе расчётных перегрузок, что не было нормой, хотя и предвиделось как аварийный ввод парашюта.
Первым делом мы посмотрели в окно, чтобы определить, куда же всё-таки шлёпнемся. Убедились, что падаем в горы, и стало противно… Я подумал о том, сколь сильна же мать-природа и как хорошо нас жахнуло. Подумалось, какие молодцы те, кто всё это предвидел, ведь благодаря им ничего не надо делать, всё само собой работает. Удивительное чувство, порой посещающее космонавтов… Это похоже на сказку: ты вернулся с того света с помощью каких-то парней, которые об этом ничего не знают. Это потрясающее ощущение чуда…»
В алтайских горах
Весь полёт экипажа «Союза-18» длился 21 минуту 27 секунд. Спускаемый аппарат приземлился на расстоянии 1574 км от места старта — на склоне горы Теремок-3, юго-западнее города Горно-Алтайск, неподалёку от границы с Китаем и Монголией.
Склон был покрыт снегом глубиной полтора метра, и по нему аппарат сразу начал сползать вниз к обрыву. Потом зацепился парашютом за сломанную сосну и остановился в 152 м от пропасти. Температура воздуха была минус 7°, поэтому космонавты, выбравшись наружу, надели на себя всё, что могли: спасательные комбинезоны ТЗК-3 и гидрокостюмы «Форель».
Поначалу они думали, что приземлились в Китае. Командир Василий Лазарев, отвечавший за военную часть научной программы, извлёк секретную документацию и хотел съесть её, но затем нашёл более разумное решение: космонавты развели костёр, согрелись и сожгли ненужные листочки. Олег Макаров рассказывал:
«Для установления связи с поисковиками нам пришлось залезть в аппарат. Мы слышали их голоса… нас искали… Потом мы развели костёр. Всё делали ползком, так как ходить из-за глубокого снега было невозможно. Но это были приятные хлопоты, как в походе. <…> Очень организованно вели себя военные. Они прилетели через полчаса и определили место посадки. Мы с ними постоянно вели переговоры. Сначала они хотели сбросить десантников, но горы были плохие, и они решили не создавать себе лишних трудностей. Потом они улетели, а эвакуировать нас смогли только на следующий день».
В действительности ситуация была намного сложнее, чем думали космонавты. Все силы, участвовавшие в спасении, были сосредоточены на аэродроме Семипалатинска. Туда из штаба ВВС вылетел главный инструктор по технике пилотирования вертолётов, чтобы определить возможность зависания для подъёма потерпевших аварию.
Утром следующего дня группа специалистов на вертолёте Ми-8 отправилась к горе Теремок-3. Визуально они определили, что спускаемый аппарат и космонавты находятся на высоте 1200 м. Чтобы показать направление ветра, Олег Макаров зажёг сигнальный оранжевый дым. Главный инспектор, управлявший машиной, попытался совершить зависание. Вертолёт дал «просадку», и инспектор резко увеличил скорость. Его заключение было однозначным: выполнять операцию в этих условиях крайне опасно.
К десяти часам утра с Байконура прибыл самолёт с маршалом Александром Николаевичем Ефимовым и генерал-лейтенантом Владимиром Александровичем Шаталовым. Не вмешиваясь в действия спасателей, они наблюдали за ходом событий. Те высадили группу на лёд речки Уба, протекающей у подножья горы. Для экономии времени решили взять Теремок-3 «в лоб». К сожалению, среди спасателей не было ни одного опытного альпиниста, и дилетантский подход едва не закончился трагедией: подъём по склону вызвал снежную лавину, которая засыпала всю группу. Пришлось направить на помощь ещё часть спасателей.
Тем временем на горе события развивались по своему сценарию. Над местом приземления завис вертолёт Ми-4 геологической партии. Руководство ВВС категорически запретило ему поднимать космонавтов на борт, и тогда с вертолёта спустился лесник. Он спокойно подошёл к космонавтам и предложил им папиросы из портсигара, спрятанного в телогрейке. Гвардии старший лейтенант медицинской службы Воздушно-десантных войск Николай Алексеевич Макаров, участвовавший в спасательной операции, вспоминал:
«— Вижу объект! Лежит на крутом склоне горы. Купол зацепился за деревья. На спускаемом аппарате сидят: один, два… три исследователя (так в открытом эфире называли космонавтов) и курят, — докладывает командир эскадрильи Ми-8, первой подлетевшей к месту предстоящей работы.
Вначале всё внимание и на КП [командном пункте], и в Москве на последнее слово: «Курят? Откуда у космонавтов сигареты на космическом корабле?»
Затем разом до всех дошло: «Трое!?» Откуда? Кто? Запускали-то двоих! Может, китайский шпион? Граница-то рядом. Может, сбежавший зэк? Кто там ещё может третьим быть?»
Минуты утекали, и маршал Ефимов начал нервничать. Спасатели вновь предложили вариант с зависанием, но их инициатива была отвергнута в грубой форме. Вдруг пришло сообщение: в зоне появился неизвестный Ми-8 с номером «74». Он сходу завис над местом приземления, спустил лебёдочный трос и поднял на борт сначала лесника, а затем и космонавтов. Смельчаком, решившимся на рискованную операцию, оказался некий Султан-Галиев — молодой вертолётчик из Сибирского военного округа.
На следующий день экипаж «Союза-18» доставили в Звёздный городок для тщательного медицинского обследования. Как ни странно, значительных травм врачи не обнаружили, и впоследствии космонавты стали готовиться к новым полётам.
https://warspot.ru/16896-prervannyy-polyot