Тайная война при Смоленском взятии 1609 года

ля части  боярско-дворянской знати было все равно какому царю служить. Лишь бы не посягали на земельные владения и не обременяли службой. Тот властитель и был самым лучшим, кто давал больше вольностей землевладельцу, ограждая его от несения каких-либо государственных функций. Польские интервенты надеялись привлечь на свою сторону дворян и служилых людей, посылая грамоты, которые обещали вольность и неприкосновенность земель.

Тайных врагов у народной армии, защищавшей Смоленск в 1609 году, было немало. Как вела себя эта скрытая оппозиция, выжидавшая удобного случая для удара в спину защитникам крепости?
Поляки 24 октября нового стиля 1609 года захватили Григория Мешаева, архиепископского сына боярского, посланного из Смоленска в Москву с донесениями от Шеина. Уже 29 октября Григорий Мешаев обратился к защитникам крепости с увещаниями сдаться польскому королю.
В дневнике королевского повода записано: „К вечеру наши выслали на ближайшие шанцы на переговоры с русскими пленного боярина, пойманного с письмами. Находясь в шанцах, он громко начал убеждать их ударить челом королю, представляя им разные и великие опасности от их упорства".
Когда же смоляне остались равнодушны к увещаниям, „он старался еще более убеждать их, говорил, что Шуйский не пришлет помощи, потому что не может, и войско короля велико и будет пустошить уволоки их".
С продолжением осады тайная война усиливалась. Среди оставшихся в Смоленске дворян возник настоящий   шпионский центр, который ставил своей задачей посредством перебежчиков осведомлять польский лагерь о всех важнейших мероприятиях смоленского командования. В этом можно убедиться не только из факта, что этот центр был раскрыт смоленским правительством в августе 1610 года, но и из анализа донесений перебежчиков. Так, 3 ноября   1609 года к полякам перебежал стрелец, сообщивший, что осажденные готовят вылазку. Благодаря принятым поляками своевременно мерам вылазка не удалась.
19 ноября новый перебежчик сообщил, что к Шуйскому посланы гонцы. Поляки немедленно снарядили за гонцами погоню. 30 ноября перебежчик из смоленских дворян сообщил о готовящейся вылазке. 10 декабря перебежчик-стрелец донес о том, что осажденные роют ров к реке за водой..

Наконец,16 декабря в дневнике похода было записано: „Стрельцы передаются нам каждый день, убегая царской казни". Очевидно, уже в это время смоленское правительство обнаружило заговор среди стрельцов, и виновным стало угрожать наказание, так как ни за что другое стрельцов казнить не могли.
От дворян не отставало и духовенство, которое также участвовало в тайной войне.  13 ноября 1609 года поляки выставили из шанцев брата игумена смоленского Троицкого монастыря и еще кого- то из русских. „Эти пленные,—сообщает дневник королевского похода,—долго убеждали русских, бывших на стене крепости, сдаться, но напрасно. После долгой перебранки корчемными словами, разошлись. Затем русские стали необычайно часто стрелять".
В начале декабря к польскому командованию явился какой-то смоленский поп с предложением, „чтобы король дал письмо к архиепископу, воеводам, стрельцам и к миру. Он готов идти даже на мучения, но будет говорить и убеждать их не противиться воле божией и сдаться, не увеличивать более в земле разорения и кровопролития. Для большей крепости он оставляет у гетмана своего сына". По польским сведениям, поп потерпел полную неудачу в Смоленске и был подвергнут пытке.
Переход дворян из осажденной крепости был крайне затруднен и совершался единицами. Более крупными партиями переходили те смоленские дворяне, которые находились в Москве в войсках Скопина-Шуйского, но и в последнем случае следует принять во внимание, что смоленские помещики были связаны московской обстановкой и не всегда могли действовать открыто.
С февраля по июль 1610 года к полякам перешло всего девять смоленских дворян. С июля по август к польскому королю перешло 52 смоленских помещика и с августа по декабрь 1610 года перешло 140 помещиков, т. е., по документальным данным, на королевскую службу перешло всего две сотни смоленских помещиков (около 20 проц.).

Но это несомненно крайне преуменьшенные данные. Следует считать, что в действительности смоленских помещиков в лагере Сигизмунда было раза в 3- 4 больше.
С возрастанием перехода смоленских помещиков на службу к королю усиливалась и тайная война против  Шеина и его армии   сидевших в осаде дворян. Одной из крупных операций изменнического центра была переброска к полякам 8 августа 1610 года сразу двух шпионов из смоленских дворян. По польским и русским источникам можно восстановить все подробности этой операции.
Через пять дней после бегства этих шпионов смоленское правительство напало на след тайного шпионского центра. Однако, не имея ясного представления о характере открытой им организации, правительство сначала ограничилось только тем, что дало на поруки пятерых смоленских дворян:

• Петра Башмакова (дворовый, оклад 675 дес.),
• Якова Головачева (оклад неизвестен),
• Михаила Румянцева (городовой, оклад 600 дес.),
• Богдана Озеренского (архиепископский сын боярский, оклад 525 дес.) и
• Леонтия Бунакова (оклад неизвестен, бывший участник группы Ивана Зубова).

 Расследование дела скоро открыло новых участников шпионского центра:

• Дениса Шушерина (городовой, оклад 600 дес.),
• Богдана Тихонова (дворовый, оклад 675 дес.),
• Ивана Макшеева (выбор, оклад 1050 дес.),
• Никифора Бестужева (дворовый, оклад 750 дес.) и
• жену князя Василия Морткина.

Перебежавшими к полякам шпионами оказались: князь Василий Морткин (архиепископский сын боярский, оклад 600 дес.) и Михаил Сущов (городовой, оклад 600 дес.).
Изменническая организация, таким образом, представляла собою объединение верхов правительственного дворянства и дворянства смоленского архиепископа. Наиболее крупными фигурами в ней были: со стороны первых — Иван Макшеев, а со стороны вторых — князь Василий Морткин.
Следствие над привлеченными к ответственности изменниками показало, что, во-первых, „князя Василья Морткина да Михалку Сущова отпустили к королю в таборы они все...“, а во вторых, „как деи они князя Василия и Михалка Сущова отпустили и с ними приказывали, а велели промышлять над городом приступом, а приступать велели большим приступом к Крылошевским воротам..." Посланные к полякам князь Морткин и Сущов были не просто рядовыми шпионами, а полномочными послами от объединенного смоленского дворянства, требовавшего от поляков более энергичных действий и, в частности, требовавшего организации большого приступа к Крылошевским воротам."
Можно догадываться, что смоленское дворянство обещало полякам и некоторую помощь изнутри крепости.
Таковы были замыслы смоленских заговорщиков. Девятерых из них правительство посадило в тюрьму, а двух отдало на поруки. Но правительство, несмотря на применение пыток, сумело найти только небольшую часть заговорщиков, а несколько десятков их осталось нераскрыто.
О масштабе заговора, о цели и тактике заговорщиков дает исчерпывающие сведения дневник похода польского короля. Ввиду исключительного интереса этих сведений, приведем их с наибольшей полнотой.
„8 (августа 1610 г.). Ночью передалось двое боярских детей, которые показали следующее: многие бояре (дворяне) и многие из простого народа сильно желают сдаться королю; одни лишь купцы не хотят этого и хлопочут, чтобы осажденные не разъединялись, поэтому те не осмеливаются гласно заявить своего желания. Они ожидают, когда с другой стороны (с северо-восточной) будут устроены шанцы и сделан будет пролом, тогда желающие сдаться смелее восстанут против упорных. Говорят они также, что несколько десятков боярских детей знали об их намерении бежать из крепости и сами хотят бежать"
 Дальше изменники сообщали самые точные данные об оборонных мероприятиях народной армии и рекомендовали делать приступ сразу в двух местах, „если же,— говорили они,— приступ будет сделан на одно место, у пролома (с западной стороны), то осажденные могут защищаться и дать отпор".
 По словам изменников, не хотели сдаваться лишь одни купцы. Это утверждение тоже требует некоторых поправок. Во-первых, сам автор дневника вообще все посадское население русских городов называл купцами, сваливая в одну кучу и собственно купцов и ремесленников. Во-вторых, если считать только одних купцов непримиримыми врагами поляков, то трудно допустить, чтобы купцы могли устоять на своих позициях, если бы против них оказалась вся масса ремесленников. Таким образом, под купцами, надо понимать весь посадский мир Смоленска.
Из остальных показаний изменников важно обратить внимание на то, что дворяне, во-первых, возлагали большие надежды на польский приступ и думали во время него начать вооруженное восстание в городе, а во-вторых, что в дворянский заговор было втянуто несколько десятков дворян. Следовательно, и после расправы с главарями шпионский центр в Смоленске сохранил большую часть своих кадров.
О том, что дворяне серьезно готовились к вооруженному восстанию против смоленского правительства и посадского мира, говорят и другие источники. Сохранилось любопытное донесение о подготовке путча на 21    или 22 ноября 1610 года. „Перед последним приступом (поляков)...,— говорилось в донесении,— ноября в 20 день, ввечеру говорил деи тот Сергей Гридков (вяземский дворянин), завтра деи или по завтрее кровь крестьянская прольетца и город де отопрут, а мы деи прости пойдем, наша лей сторона сильнее, мы деи все вязьмичи станем в прикрытие по башням да и смолняне деи с нами будут же, а боярские деи люди посадцких людей учнут сечь (рубить). Шеин деи нас губит с посадцкими людьми, а королю деи и королевичю (креста) не цалуют... посадцких деи людей побьем, а животы их пограбим".
Вяземский дворянин рассказал о всех деталях готовившегося изменнического мятежа, но этот мятеж не состоялся только потому, что польский штурм был отбит народной армией, а поднять восстание одними лишь собственными силами дворяне не решились. Смоленская  армия была еще сильна и вполне боеспособна.