Устроил крупнейший пожар в истории Москвы: почему Фёдора Ростопчина считали героем

Фёдор Васильевич Ростопчин получил бы славу Герострата, если бы не «патриотическая» подоплёка его поступка. До сих пор многие считают, что поджог Москвы по приказу её генерал-губернатора после вступления в неё армии Наполеона лишил последнюю возможности зимовать в первопрестольной русской столице и в итоге помог русским выиграть войну 1812 года.

Однако эта оценка значения пожара Москвы оспаривается также уже третье столетие. Далее, не бесспорна единоличная роль самого Ростопчина в роковом пожаре Москвы. Да и без этого события Ростопчин (фамилию которого современники часто писали «Растопчин») был интересной фигурой своего времени.

Сторонник союза с Наполеоном

Ростопчин, родившийся в 1763 году, выдвинулся в царствование Павле I, при гатчинском дворе которого служил, когда Павел был ещё наследником трона. Сразу после восшествия на престол Павел назначил Ростопчина своим генерал-адъютантом, пожаловал ему регулярный генеральский чин, а в 1799 году – титул графа. Ростопчин сделался одним из ближайших советников императора по вопросам внешней политики.

Ростопчин был одним из образованнейших людей своего времени, прекрасно знал Запад, где провёл несколько лет в молодости, считался англоманом. Все это плохо вяжется со многими его последующими поступками и особенно с тем образом, который создан ему в литературе.

Ростопчин уловил тот прагматизм, на котором пытался основать свою внешнюю политику Павел I, и придал ему конкретное выражение. Главным вопросом того времени было отношение к революционной Франции. Павел понял, что с приходом к власти Наполеона Бонапарта меняется содержание французской политики. Франция больше не является носителем революционного духа. С ней можно и нужно заключить мир, а если выгодно – то и союз. Ростопчин стал идеологом этой новой тенденции.

В заседаниях Коллегии иностранных дел Ростопчин неоднократно подчёркивал, что Франция, в силу своей отдаленности, не может представлять опасность для России. Положение Бонапарта как правителя Франции таково, что должно побуждать его приобрести славу заключением мира. Между Россией и Францией нет ничего такого, ради чего им стоило бы воевать. В это же самое время, со своей стороны, меры к практическому сближению с Россией предпринимал и Бонапарт.

В 1800 году дело дошло до прямой переписки между Бонапартом и Павлом и переговоров с Бонапартом посланца Павла – Георга Спренгпортена. Стороны подвигались к союзу против Англии. Ростопчин придал новому курсу глубокое обоснование. Осенью 1800 года он подал Павлу I меморандум о главных направлениях русской внешней политики, одобренный царем 2 октября того же года.

В нем Ростопчин формулировал основную задачу: уничтожение Османской империи и захват Россией Константинополя. Чтобы облегчить выполнение этой задачи, необходимо заинтересовать в разделе Турции Австрию и Пруссию, как это было раньше в случае раздела Польши. Но важнейшим условием было заключение союза с Францией. Еще в 1798 году Бонапарт предпринял попытку завоевать Египет и Сирию. Поэтому главным содержанием плана становился союз между Россией и Францией, направленный против Англии, а также и против Турции как британского сателлита.

Ростопчин готовился к переговорам в марте 1801 года с доверенным лицом Бонапарта генералом Жераром Дюроком, собиравшимся прибыть в Петербург. Но тут произошли сразу две неприятности.

В оппозиции

Переменчивый нрав Павла имели возможность почувствовать все, кто ему служил. Ростопчин уже один раз – в 1798 году – был удален от двора. В феврале 1801 года его снова постигла внезапная опала. Возможно, она оказалась роковой для Павла – в момент переворота 12 марта рядом с ним не оказалось верных людей. Дюрок прибыл в Петербург уже на похороны Павла, с которым собирался договариваться.

Ростопчин удалился в своё подмосковное имение. У него не было шансов вернуться ко двору при новом царе Александре I. Поскольку Александр демонстрировал либеральные политические взгляды, то идеологией российской оппозиции, одной из ярких фигур которой был Ростопчин, стал консерватизм. Ростопчин изливал свой сарказм на новых государственных деятелей в едких, не лишенных таланта эпиграммах.

Ростопчин никогда не был поклонником Бонапарта, а его профранцузская позиция при Павле диктовалась пониманием российских интересов. Это Ростопчин вскоре доказал, когда в 1812 году его назначили генерал-губернатором Москвы.

Гроза 1812 года

Назначение Ростопчина было одной из побед консервативной оппозиции и сделано, подобно назначению Кутузова главнокомандующим, в виде уступки общественному мнению. На этой должности Ростопчин и приобрел свою самую громкую, отчасти скандальную славу.

Ростопчин может по праву считаться отцом современной военной пропаганды. Его регулярные выпуски «патриотических» плакатов, которые высмеивались образованными современниками за дурной вкус и потакание толпе, имели большой успех в народе и стали прообразом агитационных стендов новейшего времени.

Во время наступления Наполеона Ростопчин оказывал поддержку немецкому изобретателю Францу Леппиху, создававшему в имении Ростопчина первый в мире дирижабль – для бомбардировки вражеских войск. Проект явно опередил свое время и не мог быть осуществлен.

Ростопчин многое сделал для организации Московского народного ополчения. Его заслуги на этом поприще несомненны.

Роковой пожар

Ответственность за плохо продуманную эвакуацию Москвы лежит не столько на Ростопчине, сколько на Кутузове, который был по рангу выше московского генерал-губернатора и распоряжался в Москве всем, когда к ней подошел фронт. Примечательно, что оба – Кутузов и Ростопчин – независимо друг от друга отдали одинаковые приказы о вывозе из Москвы приспособлений для тушения пожаров.

И оба, вероятно, понадеявшись друг на друга, не позаботились вывезти из Москвы сокровища Грановитой и Оружейной палат Кремля, Арсенал и богатые продовольственные склады. Все это оказалось не затронуто пожаром, досталось как трофеи Наполеону и могло бы позволить ему безбедно зимовать в Москве, если бы не другие обстоятельства.

Поэтому после войны 1812 года Ростопчин повел в общественном мнении кампанию, прославлявшую пожар Москвы как запланированный акт гражданского самопожертвования. Он только однажды приостановил ее и начал утверждать иное – когда владельцы сгоревшей московской недвижимости стали грозить ему многомиллионным судебным иском. Но приобретенная слава помогла Ростопчину преодолеть эту опасность: никто в итоге не посмел судиться с героем-патриотом.