Сан-Стефанский мир или Клубок новых противоречий
Подписание Сан-Стефанского мира
Лучше Порта, чем хаос?
Продолжим начатый в статье «На пути к Берлинскому конгрессу или Страсти по Болгарии» цикл бесед, посвященных разгоревшимся в германской столице дискуссиям и их предыстории.
Итак, весной 1878-го русские войска оказались у стен Константинополя, но занимать его не стали, чем, кстати, вызвали недоумение О. фон Бисмарка, уже на конгрессе заметившего французскому дипломату Ш. Муи:
В таких ситуациях есть одно только мгновение, и его надо поймать.
При этом вряд ли «железный канцлер» подразумевал взятие русскими батальонами османской столицы на долгосрочную перспективу, ибо судьба Константинополя, Проливов и Балкан должна была решаться великими державами с учетом интересов каждой из них. И один из вставших на повестку ключевых вопросов касался судьбы Болгарии.
В прошлой беседе мы отметили: греческий и румынский прецеденты имели негативные последствия для европейского равновесия. Созданием же Болгарии не только менялся баланс сил на Балканах, но и провоцировались нескончаемые конфликты в регионе, что и произошло, логическим образом завершившись выстрелом в Сараево.
Поэтому в Европе считали необходимым сохранение османских владений на Балканах при предоставлении болгарам широкой автономии. То же самое относительно Боснии и Герцеговины.
Существует миф о желании Австро-Венгрии аннексировать их, иной раз приходится читать и нелепое: Вена стремилась к господству на полуострове и потому строила там козни России. Англичанка так та вообще будто бы гадила Петербургу где ни попадя. Знакомо, полагаю, всем. Упрощенный и искажающий реальные цели ведущих держав взгляд.
Двуединая монархия действительно аннексирует Боснию и Герцеговину, но в 1908-м и в результате Боснийского кризиса. О чем речь впереди.
Великие державы стремились к поддержанию баланса интересов – баланс сил, как я уже отметил в прошлой беседе, канул в Лету двумя поражениями Австро-Венгрии и разгромом Франции, – что в тех условиях представлялось крайне сложным.
Соблазн силового решения
Почему? Потому что кампании 1866-го и 1870–1871 гг. продемонстрировали способность ведущих держав в кратчайшие, в сравнении с предыдущим периодом, сроки проводить мобилизацию и осуществлять, благодаря разветвленной – разумеется, относительно реалий второй половины XIX в. – железнодорожной сети, развертывание войск на границе.
Это делало ситуацию в Европе более взрывоопасной, нежели ранее, поскольку сокращалось время на урегулирование возникающих конфликтов и порождало соблазн, упредив противника в мобилизации и развертывании войск, решить спорные вопросы одним сокрушительным ударом.
Русские войска занимают Тырново – древнюю болгарскую столицу. Знаменитая картина Н. Дмитриева-Оренбургского.
Соответственно, формулирование основных положений теории блицкрига стало вопросом недалекой перспективы. Кстати, будущий генерал-фельдмаршал А. фон Шлиффен участвовал в двух упомянутых выше кампаниях.
Немного о железных дорогах, экономике и военном бюджете
Вернемся к Болгарии: ее независимость и разросшаяся территория давали Петербургу в стратегическом плане сомнительные выгоды, ибо бедность и юга России, и Балкан железнодорожной и шоссейной сетью – построенная в 1877-м Бендеро-Галацкая железная дорога удовлетворяла военные потребности России только частично – делали затруднительным для русского командования оперативное реагирование на военно-политические вызовы, с которыми непременно бы сталкивалась Болгария в определенных Сан-Стефанским миром границах.
Обратите внимание на Македонию, вошедшую в состав Болгарии, что, мягко говоря, не обрадовало ее соседей
Да и не был юго-запад России приоритетным в деле железнодорожного строительства. Пройдет немного времени и С.Ю. Витте инициирует глобальные проекты по созданию Транссиба и КВЖД. Неудивительно, ибо еще советский экономист Н.Н. Барановский писал:
Не довольствуясь уже приобретенными колониями – Сибирью, Кавказом, Туркестаном, русский империализм стремился к экономическому порабощению Персии, Афганистана, Монголии, Китая и Манчжурии, и Турции (в последней нарождавшаяся русская буржуазия не могла составить конкуренцию ни немцам, ни англичанам – И.Х.)
Как видим, Балканы в подобного рода стремлениях не фигурируют.
Нужно также учитывать: растущие военные расходы России ложились тяжким бременем на бюджет, о чем в 1873 г. министр финансов М.Х. Рейтерн докладывал Александру II:
Ни в одном из европейских государств в мирное время финансы не отягощались в такой степени военными расходами, как у нас. Вывод этот подтверждается как сравнением абсолютной цифры наших военных расходов с другими, так и сравнением процентного отношения военных ко всем другим.
В настоящее время мы уже расходуем на нашу военную сухопутную силу значительно более, чем Пруссия, все германские государства, Австрия и Венгрия вместе взятые.
В настоящее время мы уже расходуем на нашу военную сухопутную силу значительно более, чем Пруссия, все германские государства, Австрия и Венгрия вместе взятые.
И.Х. Рейтерн – министр финансов при Александре II и трезво оценивавший экономическое состояние России противник войны с Турцией; его дискуссии с царем накануне войны – отдельная тема.
Словно в подтверждение приведённой выше цитаты, английский историк Н. Фергюсон приводит в своей работе следующие данные, отмечая:
Оборонные бюджеты великих держав в начале девяностых годов XIX века не были особенно больше, чем в начале семидесятых годов.
Военные расходы великих держав, 1890 г. (млн ф. ст.):
Великобритания — 33,4;
Франция — 37,6;
Россия — 85,8;
Германия — 36,2;
Австрия — 9,6;
Италия — 14.
Военные расходы великих держав, 1890 г. (млн ф. ст.):
Великобритания — 33,4;
Франция — 37,6;
Россия — 85,8;
Германия — 36,2;
Австрия — 9,6;
Италия — 14.
Но даже при столь существенных тратах средств на оборону не хватало. И главное — где изыскать дополнительные источники в небогатой аграрной стране с обремененным выкупными платежами крестьянством?
Историк Л.Г. Бескровный писал:
Чтобы перевооружить войска и укрепить инженерную оборону, нужны были чрезвычайные ассигнования. Вопрос о деньгах перешел в Государственный Совет, где, несмотря на возражения Министерства финансов, было признано необходимым дать эти средства. Всего с 1880 по 1889 г. на военные нужды затрачивалось в среднем до 210 – 214 млн. руб. ежегодно. Военное министерство снова заявило, что вследствие отсутствия средств перевооружение русской армии современным стрелковым и артиллерийским оружием идет медленнее, чем за рубежом.
Да и железнодорожное строительство велось главным образом также за казенный счет. Так, смета Николаевской дороги оказалась существенно превышена, составив треть годового бюджета. В начале царствования Александра II было создано Главное общество Российских железных дорог (ГОРЖД).
В 1859 году ему предписывалось по согласованию с правительством ввести 300 км, а в последующем обществу надлежало ежегодно строить до 500 км железнодорожных путей, которые поступали в его собственность. Следует отметить, что в то же время в США сооружалось ежегодно 3 тыс. км, а в Англии, уже имевшей в 10 раз больше железных дорог, чем в России, вводилось по 800 км.
— пишет историк А. Голубев.Однако даже эти скромные задачи общество оказалось не в состоянии реализовать. По словам упомянутого выше автора:
За три первых года своего существования Главное общество, по существу ничего не построив, израсходовало 75 млн рублей. Для решения своих финансовых проблем оно дополнительно выпустило облигации на 35 млн рублей. За период с 1857 по 1861 год обществом было построено лишь 755 верст, и продолжалось строительство на линии в 800 верст. К 1859 году из 320 тыс. акций только 17 тыс. было размещено за границей (около 5% вместо предполагаемых 62,5%). При этом взятые на строительство железнодорожных линий кредиты были потрачены. Такой подход к делу поставил общество на грань банкротства.
Наконец, следует учитывать растущую зависимость российской экономики от зарубежных инвестиций, которые в свою очередь могли стать – и, как показала история, становились – инструментом политического влияния иностранцев, главным образом французов.
В конце XIX века, писал советский экономист И.П. Вавилин, русская промышленность жила главным образом иностранными капиталами: только 21% всего ее капитала был туземного, русского происхождения, остальное так или иначе получалось из-за границы.
При таком положении рычаги влияния на Балканах существенно сокращались. Нужно ли говорить, что инвестиционные возможности российского капитала в экономику региона также были невысоки. Да и интерес российской буржуазии постепенно смещался в сторону Дальнего Востока.
Болгарский узел
В этой связи, полагаю, читатели не удивятся, узнав, что первыми инвесторами в Румынии и Болгарии стали англичане, чей интерес в регионе обуславливался не только экономикой. Кстати, прокладкой железных дорог в азиатской части Османской империи еще до начала русско-турецкой войны занимались немцы.
Отсюда вопрос: зачем России понадобилась огромная Болгария?
Вероятный ответ: Проливы, экспорт хлеба и сфера влияния в регионе, пусть и посредством отягощающего бюджет содержания гарнизонов.
Но как Россия могла обеспечить контроль над Проливами в условиях, когда в Мраморном море господствовал британский флот, прокладкой железных дорог в стратегически важной на Ближнем Востоке Анатолии занимались немцы, а первый банк в Порте учредили англичане? Все эти связанные с экономикой примеры имели прямым следствием политическое влияние, что и продемонстрирует рубеж столетий.
Соответственно, весной от российской военно-дипломатической элиты требовалась демонстрация способности вести тонкую игру в своих, отвечающих потребностям и возможностям страны интересах, с учетом общеевропейской политической конъюнктуры.
Скажем, речь могла вестись о независимой Болгарии при российском протекторате, но в рамках меньшей территории с установлением контроля над стратегически важной Варной. В крайне же непростых взаимоотношениях Белграда и Софии Петербург, Берлин и Лондон с Веной могли бы выступить в роли арбитра. Думается, это был максимум возможностей России в 1878-м.
Собственно, А.М. Горчаков в преддверии начала военных действий и предлагал разделить будущую Болгарию на две провинции, мотивируя свою позицию предварительными и достигнутыми в Константинополе соглашениями, принятыми великими державами.
Противоположную точку зрения отстаивал российский посол в османской столице граф Н.П. Игнатьев. Сегодня его бы назвали ястребом. Он выступал за создание единой Болгарии, призванной будто бы стать барьером на пути экспансионистских планов Австро-Венгрии.
То, что София примется тотчас вести свою игру, не особо учитывая интересы России, равно как и разросшаяся Болгария вызовет обоснованное неудовольствие не только у великих держав, но и у сербов, румын, греков и черногорцев, похоже, Игнатьев не учитывал.
Однако его позиция возобладала, вызвав недоумение в европейских столицах, выраженное главой австрийского внешнеполитического ведомства графом Д. Андраши:
Редакторы Сан-Стефанского договора увидели болгар везде, но только они не заметили, что в некоторых районах будущей Болгарии есть греки, иллирийцы и турки, которые представляют собой большую часть населения.
Достаточно бросить взгляд на карту, дабы убедиться в правоте министра, чьи опасения подтвердила вспыхнувшая менее чем через десять лет сербо-болгарская война. Да и Греция выразила неудовольствие столь обширными границами Болгарии.
Но главное, Петербург нарушил им же достигнутые в Рейхштадте договоренности, равно как и действовал вопреки букве и духу Константинопольской конференции, на которой, напомню, речь шла об автономии болгар и строго в рамках ареала их расселения – проект того же Игнатьева.
Д. Андраши, стремившийся сохранить за Австро-Венгрией достойный статус в концерте великих держав и справедливо увидевший в Сан-Стефанском мире нарушение баланса сил и интересов в регионе.
Помимо этого, дипломатическая близорукость и Александра II, и его окружения проявилась и в уверенности сохранения Софией пророссийской ориентации. С какой стати? По причине благодарности?
Речь, разумеется, не о сиюминутных реверансах новоиспеченных болгарских министров, а о возможности сохранения российского влияния в долгосрочной перспективе.
Правящая же элита складывается в новоявленных государствах, как правило, извне, о чем свидетельствуют румынские Гогенцоллерны, греческие Виттельсбахи.
И принцип ее формирования основывается не на благодарности кому бы то ни было, а на военно-финансовых возможностях заинтересованных сторон пролоббировать свои интересы, что и предопределило ориентирование в недалеком от рассматриваемых событий будущем на Германию Саксен-Кобургской династии на болгарском троне.
И дело даже не в династии. Вот строки из мемуаров митрополита Вениамина Федченкова, Гражданской войне посвященные:
Припоминаю несколько фактов еще из эпохи генерала Деникина. Как известно, болгары и тогда были с немцами. Однажды я в магазине встретил болгарина-офицера и говорю ему с откровенным упреком:
– Как же это вы, братушки-славяне, которых Россия освободила своей кровью от турецкого ига, теперь воюете против нас?
– Мы, – совершенно бесстыдно ответил мне по-болгарски упитанный офицер, – реальные политики! То есть, где выгодно, там и служим».
Противно стало на душе от такого бессердечия и огрубелости!
– Как же это вы, братушки-славяне, которых Россия освободила своей кровью от турецкого ига, теперь воюете против нас?
– Мы, – совершенно бесстыдно ответил мне по-болгарски упитанный офицер, – реальные политики! То есть, где выгодно, там и служим».
Противно стало на душе от такого бессердечия и огрубелости!
Цитата свидетельствует о политической наивности митрополита, да и русских панславистов – тоже.
Когда русские войска оказались у стен османской столицы, Андраши предложил созвать в Вене конференцию для решения будущей судьбы европейских владений Порты, разумно мотивируя свою инициативу ранее занятой позицией Петербурга, декларировавшего коллективное обсуждение балканской проблемы.
Однако Игнатьев уже спешил на освобожденные территории заключать выгодный России, как ему казалось с точки зрения сиюминутной перспективы, мир. Похоже, масштаб военного поражения турок и их неспособность защитить столицу оказался неожиданным для всех.
Столкнувшись же с прогнозируемым неудовольствием тех же австрийцев и англичан, посол в Великобритании граф П.А. Шувалов обратился к Бисмарку с просьбой созвать конгресс в Берлине, дабы на нем отстоять условия упомянутого мира.
Шувалов находил «железного канцлера» незаинтересованной стороной конфликта, поэтому Берлин и выглядел предпочтительнее предложенной Андраши Вены, и считал себя вправе рассчитывать на его поддержку.
Бисмарк в поисках баланса интересов
Кроме того, в Петербурге принимали во внимание события, связанные с польским восстанием 1863 г., когда Англия, Франция и Австрия потребовали от России восстановления дарованной Александром I и ликвидированной после подавления выступления 1830–1831 гг. Николаем I конституции Царства Польского. Названные державы также выступили с инициативой созыва международного конгресса для решения польского вопроса.
Тогда Берлин в лице Бисмарка поддержал Александра II. Обратите внимание: великие державы, также как и в балканском вопросе, стояли на позиции предоставления полякам автономии. Насчет забравшей себе часть польских земель во время знаменитых разделов Вены всё понятно, но и в Париже с Лондоном не спешили открывать на берегах Вислы ящик Пандоры.
Бисмарк; портрет кисти Ф. фон Ленбаха
Однако спустя пятнадцать лет ситуация изменилась. И дело даже не в отношении Бисмарка к России. Шувалову стоило принять во внимание стремление Германии сохранить и без того шаткий баланс интересов в Европе, а Сан-Стефанский мир его нарушал.
Соответственно, не рассматривавший Балканы приоритетным направлением своей внешней политики Берлин объективно должен был выступать за его корректировку, и не с целью наступить на горло геополитических амбиций Петербурга, а руководствуясь стремлением не допустить хаоса в подбрюшье Европы.
Канцлер свое понимание европейского равновесия выразил следующим образом:
До тех пор пока наши отношения к Австрии не поставлены на лучшую и более прочную основу, до тех пор пока в Англии не возобладало убеждение, что своего единственного и наиболее надежного союзника на континенте она может найти только в Германии, наибольшую цену для нас представляют добрые отношения с Россией.
Как видел ситуацию Александр II? В сущности, он наступал на те же грабли, что и Николай I в отношении Вены накануне Крымской войны, ибо находил Берлин, после дарованной ему возможности громить империю Наполеона III, не оборачиваясь на восток, обязанным себе.
А тут еще Горчакову, к слову, недолюбливавшему Бисмарка франкофилу, изменила осторожность:
Ускорьте, – писал он Игнатьеву накануне подписания Сан-Стефанского мира, – конец переговоров, так, чтобы в случае созыва конференции она оказалась перед очень большим количеством свершившихся фактов; в первую очередь поддерживайте решительно всё, что касается Болгарии.
Проект не вызвал поддержки и у главы британской делегации на конгрессе лорда Р. Солсбери. Логика английского дипломата, надо полагать, сводилась к следующему: потеря Константинополем владений на Балканах повлечет за собой хаос с непредсказуемыми для Европы последствиями.
Словом, ранней весной 1878-го в европейских и салонах, и в кулуарах министерств, и в монарших дворцах вовсю обсуждали рожденную в Сан-Стефано пухлую Болгарию, в которой не без оснований многие увидели реализацию геополитических амбиций Петербурга на Балканах.
Агитационный плакат сербо-болгарской войны. Возможно, если бы не Берлинский конгресс, она могла вспыхнуть и раньше. Все предпосылки были.
Для решения болгарской судьбы и собрался концерт великих держав. Александру II, думаю, следовало отправить на конгресс кого помоложе, а не современника А.С. Пушкина.
Продолжение следует...
Использованная литература:
Бисмарк О. Мысли и воспоминания. Т. 2. М.: Издательство «Огиз-Соцэкгиз», 1940.
Голубев А. Концессионный рассвет российской чугунки.
Дегоев В.В. Внешняя политика России и международные системы: 1700-1918 гг. М.: Московский государственный институт международных отношений (Университет); «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 2004.
Коречков Ю.В. Военные расходы России в XIX в..
Мисько О.Н. Иностранные инвестиции и «германское засилье» в экономике России начала XX столетия: причины, борьба и последствия.
Пахомов А.А. Внешнеторговая и инвестиционная политика царской России в начале XX века.
Фергюсон Н. Горечь войны. М.: Corpus, 2019.