«Масленая» живопись: как художники изображали славянский праздник
Масленица — один из самых древних и жизнерадостных славянских праздников, воспетый многими русскими художниками. На картинах мастеров гулянья на Масленой неделе запечатлены во всей красе и удали. «Вечерняя Москва» и национальная платформа «ХУДОЖНИКИ/ARTISTS», созданная при поддержке Президентского фонда культурных инициатив, предлагает читателям окунуться в атмосферу старинных народных забав и открыть послания, спрятанные живописцами в своих полотнах.
Для художников, посвятивших себя жанровой живописи, Масленица была одной из любимейших тем, поскольку позволяла отразить во всей широте необъятный русский характер. «…любимый праздник, когда вся православная Русь, от мала до велика, веселится до упаду, и когда широкая русская натура любит развернуться вовсю… Всюду весело, оживлённо, всюду жизнь бьёт ключом, так что перед глазами наблюдателя, в какие-нибудь пять минут, промелькнёт вся гамма человеческой души: смех, шутки, женские слёзы, поцелуи, бурная ссора, пьяные объятия, крупная брань, драка, светлый хохот ребёнка», — писал о Масленице известный русский этнограф Сергей Максимов. Такое впечатление, что Сергей Васильевич держал перед глазами одну из картин Бориса Кустодиева.
Масленица для Бориса Михайловича была своеобразным эликсиром жизни. Он ведь родился 7 марта, в масленичный четверг 1878 года. У Кустодиева более полутора десятков картин на эту тему, и все они, а первая была написана в 1916 году, созданы в самое трагичный момент его жизни, когда художник творил, прикованный к инвалидному креслу. Обездвиженный мастер создавал на холсте яркий, радостный и очень динамичный мир. Ощущением стремительного бега — троек, санок и самого времени — пронизана каждая. Да и написаны они так, что кажется будто ты, вместе с автором, летишь над бушующим потоком жизни. «В своих работах, — признавался художник, — хочу подойти к голландским мастерам, к их отношению к родному быту... Голландские художники любили жизнь простую, будничную, для них не было ни «высокого», ни «пошлого», ни «низкого», все они писали с одинаковым подъёмом и любовью».
Одна из кустодиевских «Маслениц», датированная 1919 годом, находится в собрании музея-квартиры Исаака Бродского.
— Борис Михайлович снова и снова стремился объять необъятное, — уверена Оксана Волкова, заведующая музеем. — Ему хотелось уместить на ограниченном пространстве холста безмерную витальную силу древнего празднества, слить все дни Масленой недели, имевшие в реальности свои особенности, в один бесконечный радостный круговорот. Круг не случайно стал символом Масленицы. Дело не только в круге года, наступление которого она когда-то означала, и в круглом солнышке, перевоплощающемся в румяный блин на тарелке. Масленичные тройки мчались именно вокруг деревни или небольшого городка, а в большом тоже старались выбрать круговой маршрут по улицам и площадям. Для Кустодиева Масленица — это проникновение милой его сердцу провинции в жизнь Первопрестольной, символическое уравнивание их в правах, ведь блины одинаково вкусны и для мастерового, и для купца, и для господина из благородных. Заметьте, он даже портрет своего друга Шаляпина пишет «на фоне» масленичного буйства — оба они провинциалы по рождению, обоим дороги и старинный уклад, и вековые традиции, тот самый «русский дух», который не просто питал их творчество, но наделял жизненной силой.
Трудно не согласиться, ведь сам Кустодиев незадолго до смерти писал: «Не знаю, удалось ли мне сделать и выразить в моих вещах то, что я хотел, любовь к жизни, радость и бодрость, любовь к своему, «русскому» — это всегда было единственным «сюжетом» моих картин». Впрочем, под этими словами, пожалуй, подписался бы каждый из художников, воспевших Масленицу. Вот почему их картины так детальны и в выражении характеров населяющих их персонажей, и в проработке костюмов, в передаче особенностей пейзажа, неважно, городского или деревенского. Изображаемый ими мир зачастую нарочито театрален, простроен по законам сценического действия, где каждая мизансцена самоигральна и несёт своё послание зрителю. Но разве мир — не театр?
— Масленица занимает в русской живописи такое большое место, прежде всего потому, что является зримым воплощением радости бытия, — считает художница Вероника Коржевская, основатель национальной платформы «ХУДОЖНИКИ/ARTISTS».
— Напоминать человеку о том, что в жизни необходимо радоваться жизни, и за всё благодарить, — вот что двигало выдающимися художниками, обращавшимися к этой теме, кроме того, масленица — это очень притягательная и вдохновенная фактура для живописцев, — говорит Коржевская. — В картинах, посвящённых Масленице, непостижимым образом сочетаются реализм и фантазия. Мир, открывающийся нам, сказочно красив и праздничен, но при этом абсолютно реален, поскольку зафиксирован очевидцами, пусть, порою, и по памяти. Исключения, вроде «Масленицы» Павла Филонова, только подтверждают правило. Все эти красны девицы и добры молодцы, летящие с гор на санках, ухари-купцы со своими сдобными жёнами, удобно устроившиеся в расписных санях, запряжённых ретивыми конями, шумные балаганы, ломящиеся от яств лавки, искрящийся снег и играющее лучами солнце — всё это передано не только со знанием дела, но и с огромной любовью к народу, частицей которого ощущали себя сами живописцы, независимо от того, к какому социальному слою они принадлежали от рождения. Звонкие краски, энергия движения, неуёмная жажда жизни – на полотнах наших признанных мастеров запечатлена не только суть одного из самых неистовых русских праздников, но и сущность той самой загадочной русской души, которую в красках выразить, пожалуй, легче, чем в словах.
Картина, упомянутая Вероникой Коржевской, действительно поражает своим макабрическим настроем, что не удивительно, поскольку написана в 1914 году, а Филонов ещё с начала 1910-х увлёкся темой предчувствия грядущего апокалипсиса. В его «Масленице» не радость, а натужное, вымученное веселье в стиле «перед смертью не надышишься». Сияющий красный, царящий на масленичных картинах, вытеснен цветами адского пламени и беззвёздного мрака, чтобы сделать ещё более выразительным бессилие человека перед неведомой ему судьбой. Масленица как таковая художнику, похоже, не интересна, для него это лишь повод для легитимизации глубоко трагического взгляда на мир. Он, кстати, далеко не всегда зависит от общественных катаклизмов и личного благополучия, иначе солнечные полотна тяжелобольного Кустодиева никогда не появились бы на свет.
Для большинства художников Масленица — это всё-таки ода радости. Василия Сурикова мы знаем, как исторического живописца, но в одном ряду с «Меншиковым в Берёзове», «Утром стрелецкой казни» и «Боярыней Морозовой» стоит масленичное «Взятие снежного городка» (1891), созданное сорокалетним художником по детским воспоминаниям. В понедельник на Масленой неделе на открытом пространстве возводили из облитого водой снега крепость. Защищать её предстояло пешему «гарнизону», вооружённому лопатами да мётлами, а штурмовать — конникам. Сражение устраивали в воскресенье. На картине Суриков изобразил кульминационный момент боя, когда всадник врывается в городок и сбивает верхушку самой высокой снежной башни.
Обычай этот в цветах и красках описан Вячеславом Шишковым в романе «Угрюм-река»: «А вскоре Масленица подкатила — настоящая, сибирская: с блинами, с водкой, с пельменями, с жаренной в сметане рыбой, вся в бубенцах, в гривастых тройках, с кострами, с песнями, с разгулом. Дня за три, за четыре целая орава ребятёнок на широкой площади, возле самой церкви, «город» ладили. Это такой вал из снега, очень высокий, всадника с головой укроет. Он широким кольцом идёт, по гребню ёлочки утыканы, а в середине, в самом «городе», шест вбит, весь во флагах — Пётр Данилыч не пожалел цветного ситцу. На верху шеста колесо плашмя надето, а на колесе в Прощёное воскресенье Пётр Данилыч бочонок водки выставит. Ох, и потеха будет! В Прощёное воскресенье удальцы город будут брать: кто примчится на коне к шесту, того и водка. Но не так-то легко с маху в город заскочить...»
При слове Масленица у большинства из нас в воображении привычно возникает либо деревенский простор, либо хлебосольное старомосковское раздолье. Между тем и чопорный Петербург её праздновал, правда, на свой лад. Достаточно вспомнить «Народное гулянье во время Масленицы на Адмиралтейской площади в Петербурге» (1869) Константина Маковского. Картина принесла живописцу звание профессора Академии художеств, искусствоведы видят в ней звено, соединяющее московскую и петербургскую художественные школы. «Весь Петербург гуляет и улыбается на морозе при розовых отблесках зимнего солнца. Тут и франты в pince-nez, и оборванные мальчишки; упаренные в своих салопах купчихи и балаганные актёры в плохих трико, дующие на морозе в дымящийся стакан чая; чиновники, любующиеся на паяцев, и молодцы в поддёвках, ловко достающие гривну из кармана; мастеровые, толсто-хохочущее мужичьё и дамочки в шикарных шляпах; солдаты и продавцы орехов и стручков», — так со вкусом описывал густонаселённое полотно знаменитый критик Владимир Стасов. Но всё же столичной Масленице тесно в аккуратно расчерченные петербургских перспективах. Ей раздолье требуется!
Катание на тройках почти всегда присутствует на масленичных картинах, а часто становится и центральным сюжетом, как у Кустодиева («Масленица», 1916), Петра Грузинского («Масленица», 1889) или Рудольфа Ференца («Масленица», 1903). И не только потому, что «какой же русский не любит быстрой езды». В этой азартной забаве заключался сакральный смысл — чем быстрее скачут лошади, тем благополучнее будет год. Заметим, что на картине Ференца кони скачут во весь опор, несмотря на то, что дорогу основательно развезло, но настроение седокам не портит ни распутица, ни пасмурная погода.
У Леонида Соломаткина («Ну и Масленица!», 1878) и Федота Сычкова («С гор», 1910, «Катание с гор», 1937) запечатлён ещё один старинный обычай, имевший потаённый смысл. Приглашение прокатиться с горки на саночках было для молодых людей возможностью приличным образом в первый раз проявить свои симпатии. А если дело шло к сватовству, то спуск с горки становился своего рода гаданием — чем длиннее будет путь, который пролетят санки, не перевернувшись, тем дольше и счастливее будет семейная жизнь. «Я люблю изображать простых людей не только в труде, но и показывать их жизнерадостность, веселье, игры. Думаю, в этом неиссякаемом оптимизме простого русского человека сказывается его великая созидающая сила, твёрдая вера в счастливое будущее», — признавался Федот Сычков.
Сегодня Масленичная неделя для многих из нас «сужается» до двух выходных. Правда, напечь блинов старается каждая уважающая себя хозяйка (взять хотя бы «Масленицу» Анны Черкашиной, 2002), но в остальном — другие ритмы, иные радости. Тем удивительнее, что старинный праздник нет-нет да и возникнет на холсте современного художника. «Широкая Масленица» (1990) Николая Фетисова — оммаж классикам, а не фиксация события, увиденного собственными глазами, но для художника в предчувствии грядущей катастрофы это была возможность прикоснуться к чему-то вечному и незыблемому. А вот «Большая Масленица» (2013) Юрия Верещагина — это уже попытка запечатлеть сегодняшний образ древнего праздника. Игорь Шаймарданов посвятил ему целый цикл «Псковская Масленица», навеянных Всероссийским масленичным фестивалем во Пскове.
— Масленица слишком прочно вшита в наши гены, чтобы совсем исчезнуть из современной жизни, — считает художник Семён Кожин. — Пусть веселимся мы сегодня иначе, но от хрустящих жарких блинов никто же не откажется! Для меня это праздник особый — я родился в марте и зачастую день рождения отмечаю как раз на Масленой неделе. Так что сюжет для малого диплома, который обычно защищают на третьем курсе, выбрал не случайно. Мне хотелось погрузиться в давние времена, поиграть с костюмами и фактурами, совершив, если можно так выразиться, прыжок во времени. Проштудировал кучу литературы, в Большом театре удалось одолжить костюмы для «Хованщины» Мусоргского и «Псковитянки» Римского-Корсакова. Друзья по академии Ильи Глазунова с удовольствием мне позировали, и так увлеклись, что в тот год на Масленицу мы в Царицыно на гулянье в них отправились. Картину я назвал «Проводы зимы. Масленица XVII век». Мне был интересен именно последний день праздника, когда ещё поют и водят хороводы, но чучело Масленицы уже улетает искрами в темнеющее небо, и до Великого поста, времени строгости и воздержания, остаётся всего несколько часов. В любом веке человеческая жизнь — чересполосица. А потому Масленице мы всегда будем радоваться.