Россия XVI века, или Как Средневековье продолжало жить

XVI век для Московского государства — это время перемен, новых завоеваний, взлетов и падений. Однако разве можно, глядя на парочку успешных реформ, сказать, что в России наступило Новое время? Ответ на этот вопрос пытается найти историк Илья Агафонов.

Вопрос о хронологическом делении российской истории беспокоит ученых уже давно. С того момента, как отечественные любители прошлого превратились из простых энтузиастов в настоящих исследователей, споры о том, где проходит граница Средневековья, не утихают. Во многом такой сложный и неприменимый к реальности вопрос остается на страницах больших монографий и статей. Ведь все понятия, к которым мы привыкли: Античность, Средневековье, Новое время, — не что иное, как выдумки историков. Они использовали эти слова, чтобы отделить один период прошлого от другого, придав каждому определенный смысл. А мы, спустя многие сотни лет, не собираемся отбрасывать этот конструкт ввиду отсутствия альтернатив.

Сейчас понятие «Средневековье» само по себе не несет ни положительных, ни отрицательных оценок. Однако для ученых, впервые использовавших термины вроде «темные века», «среднее время» или «средний век», промежуточность этого состояния была очевидна.

Средневековье находилось между Античностью и Новым временем — эпохами, когда человек творил великое искусство, а его разум постигал всё новые грани неизвестного. Реальность подсказывает, что всё было намного проще. И люди даже в Средние века не чувствовали себя меж двух огней. Они просто жили, работали и развивались в меру собственных сил. Однако для гуманистов XV века, было лишь великое античное «до» и не менее великое ренессансное «после». Всё, что оказалось между античным идеалом и его воскресшим наследником, — это и есть темные века — Средневековье.

В реалиях XXI века мифы о заблудших людях Средневековья давно разбиты и похоронены под кучей научных работ. Человек Средневековья не забывал античного прошлого, не разучился читать и писать, а также не стал глупее просто ввиду своей природы, как утверждали просветители XVII–XVIII веков. Реальность подтолкнула жителей Европы меняться, и потребность в античном идеале пропала. Сохранением же великого прошлого, переводом книг и составлением новых умных работ стали заниматься немногочисленные интеллектуалы в лице служителей церкви. Говоря о Средних веках, мы можем выявить ряд признаков, позволяющих составить своеобразное досье, чтобы отметить наиболее важные вехи в развитии той или иной страны.

В зависимости от века или региона эти отношения могли меняться, а потому у каждой страны Средневековье кончается по-своему. Однако в случае с историей России уже ясно, что в споре о Новом времени чаще всего обращаются к событиям XVIII века, связывая их с деятельностью Петра I.

Спор о том, началось ли Новое время в России с Петра Великого, столь же древний, как и сама российская историческая наука. В связи с этой дискуссией раз за разом всплывают имена Николая Михайловича Карамзина, Сергея Михайловича Соловьева и Василия Осиповича Ключевского, которые по-разному смотрели на процессы изменения страны. Однако никто из них не заглядывал во времена правления Ивана IV.

В прошлый раз нам удалось показать, что даже в столь далекие времена — в XVI столетии — можно найти черты Нового времени, которое победоносно шагало по Европе, неся с собой рационализацию сознания, сильную власть монарха и новые формы управления.

Однако на каждое действие есть равное ему противодействие. И сколько бы мы ни нашли свидетельств в пользу пересмотра устоявшихся концепций, столько же будет аргументов в пользу уже сложившихся представлений о прошлом.

Такова, к сожалению, историческая наука — найти компромисс тут оказывается очень и очень не просто.

Централизация

Долгие годы XVI век и правление Ивана IV рассматривались многими историками как завершение процесса централизации — построения системы, в которой нет альтернатив верховной власти государя. Всё, что ассоциировалось с времена политической раздробленности, ушло в прошлое вместе с независимыми князьями и дроблением страны на уделы. Вроде как…

Отчасти так и было. Проблем с уходом власти государя в какой-то совсем «левый» боярский род к XVI веку не было, уверенность в своих силах у государей таки появилась, да и передача власти от отца к сыну вроде как наметилась еще со времен великого князя Василия II (1425–1462).

Однако старая добрая традиция делить государство между детьми, принесшая серьезные проблемы русским князьям, никуда исчезать не собиралась.

Казалось бы, опыт страшнейшей усобицы 1425–1453 годов должен был намекнуть правителям Москвы, что надо что-то менять. Однако ни сам Василий II, ни Иван III, ни Иван IV не стали стучать по столу, отказывая своим сыновьям в собственных владениях.

Конечно, единое государство не дробилось на части в полном смысле слова. Ни одно из пожалований не превращалось в самостоятельное и независимое княжество. Однако сам факт наличия уделов ставил под вопрос стабильность власти.

Не то чтобы к концу XVI века можно говорить о реальной угрозе масштабной междоусобицы. Другое дело, что уделы сами по себе создавали опасность, от которой смогли избавиться лишь в XVII веке, когда удельные князья наконец исчезли и последние отголоски Средневековья стихли. И проблема эта напрямую связана с тем, как именно передавалась власть в Московском государстве и что могло этому помешать.

Наследование и право на власть

Хотя XVI век и стал для России временем укрепления внутренних рубежей и окончанием долго периода «собирания русских земель», чтобы войти в Новое время с гордо поднятой головой, нужно было что-то менять в организации власти. А с этим русские князья и цари особо не торопились, стараясь действовать «по старине» — в соответствии с традицией.

Несмотря на то, что, начиная с великого князя Московского Ивана III (1462–1505), не приходится говорить об угрозе распада страны на отдельные независимые государства, проблемы наследования и бесконфликтной передачи власти сохранялись. В XVI веке никому из правителей России не пришлось столкнуться с полноценной войной за престол, и это хорошо. Однако сам факт передачи власти от отца к сыну оставался в новинку, из-за чего периодически возникала неустойчивость.

Беда была в том, что Россия, в отличие от ряда европейских государств, так и не зафиксировала на бумаге порядок наследования престола. Всё строилось на установленном обычае, где только на смертном одре умирающий правитель мог объявить нового правителя.

Конечно, так было не всегда, и в целом представление о том, что наследовать будет именно старший сын, вполне устаканилось уже ко второй половине XV века.

Но даже если представить, что сложностей с переходом власти не возникло и на великое княжение уселся нужный сын, не очень понятно, что делать, если правитель слишком мал, чтобы править?

Наиболее остро эта проблема встала во время малолетства великого князя Ивана IV, будущего Грозного.

Вскоре после смерти Василия III (1505–1533) его вдова Елена Глинская, не имея на то никаких реальных прав, стала править от имени своего сына, прикрываясь традицией и статусом «матери великого князя». Назначенный покойным отцом Ивана опекунский совет был разогнан, а в России впервые появился хоть сколько-то признаваемый официальный регент.

Другое дело, что реального понимания института регентства в России не существовало, как не было и оформления прав Елены Глинской. А тот факт, что в 1534–1538 годах у престола великого князя сидела именно она, объясняется исключительно смекалкой самой Елены и опорой на широкую сеть сторонников.

Период 1533–1538 годов интересен также тем, что всего за пять лет будто бы сами собой умерли два великокняжеских дяди — Юрий Дмитровский и Андрей Старицкий. Не то чтобы эти двое представляли реальную угрозу Ивану IV и замышляли захват престола. Однако именно неуверенность стоящих у престола временщиков и самой Елены Глинской привела к тому, что два государевых родственника скоропостижно скончались в «железах» (то есть в тюрьме). Что как бы намекает.

И даже после того, как усобицы и взаимная грызня улягутся, беда с наследованием не исчезнет. Поэтому, когда в 1553 году сам Иван IV сляжет с непонятной болезнью, большинство бояр не захочет «целовать крест» — присягать — его малолетнему сыну Дмитрию. Изрядная куча уважаемых людей, включая членов близкого к царю круга «Избранной рады», сделает выбор в пользу его кузена — Владимира Андреевича Старицкого. Традиция в данном случае оказалась сильнее верности династии и стране, благополучие которых при малолетнем правителе могло пошатнуться. Для большинства приближенных царя логичным было следовать установленному порядку передачи власти к старшему в роду — более опытному и стабильному.

Все эти проблемы — не что иное, как свидетельство Средневековья, времени, когда главенствует традиция. С наступлением Нового времени вопрос престолонаследия обычно решается гораздо проще, особенно если порядок наследования и полномочия регентов наконец-то прописывают в каком-нибудь законе.

Однако Россия XVI века опыта решения подобных проблем не имела. И именно проблемы передачи власти станут одним из кусочков пазла, который в конце столетия сложится в единую картину Смутного времени — эпохи, когда царя придется выбирать.

Церковь и государство

Долгое время на просторах Древнерусского государства всё было хорошо. В отличие от Византии и Западной Европы, митрополиты Киевские и всея Руси старались не лезть политику и предпочитали роль наблюдателей «от Бога». Где-то примирить, где-то надавить, где-то отстоять интересы Константинополя, которому нужны лишь регулярные поступления в виде десятины.

Конечно, выдающиеся митрополиты и христианские иерархи рангом пониже в истории России были. Кому-то удавалось стать провозвестником мира для враждующих князей, кто-то становился временным управителем княжества в период малолетства правителя. Однако между светской и церковной властью на Руси всегда существовало перемирие. Ни одна из сторон не лезла в чужие дела, стараясь поддерживать взаимовыгодное сотрудничество. А все конфликты, которые возникали, обычно решались путем раздачи очередной пачки привилегий. Однако так продолжалось лишь до Ивана IV.

Именно Иван Васильевич считается правителем, который смог сломить могущество церкви, начав поставлять митрополитов буквально из рукава.

Связаны эти мероприятия были, конечно, с его опричной политикой 1565–1572 годов. А начались они из-за того, что митрополит Филипп Колычев не одобрил царские казни неугодных, слишком рьяно отмаливая «предателей» и «изменников». В итоге в 1568 году, после постановочного церковного собора, Филиппа свели с кафедры, а вскоре он умер в далеком Отроч Успенском монастыре недалеко от Твери. Судя по народной молве, от рук Малюты Скуратова.

Такое поведение в отношении церковных иерархов сложно назвать удобоваримым. Да и сам Иван, действуя таким образом, шел наперекор традиции и всему установленному порядку. Не то чтобы царя это сильно волновало. Опричнина сама по себе была большим исключением из правил, и ничего подобного в России тогда не видали.

Однако, даже с учетом государевых претензий на контроль над церковью, стоило царю раскаяться, всё вернулось на круги своя. Отнятые земли возвращались, отосланные иерархи получали свои епархии и посты обратно, а роль церкви не стала меньше, особенно если заглядывать вперед на следующую сотню лет. Пусть даже Иван IV смог на время обеспечить себе послушную церковь, само отношение к церкви не изменилось. Она продолжала рассматриваться как важный инструмент влияния, как один из богатейших землевладельцев и институт, без которого нельзя представить себе жизнь средневекового человека.

Для того что повернуть церковные жернова на службу государству, России придется устроить настоящий раскол, что поставит под сомнение безусловный авторитет патриархов в религиозной сфере, а после окончательно разрушить церковную структуру подчинения, поставив во главе нее самого царя с подотчетными ему чиновниками.

Однако это уже дела последующих веков, когда на престоле утвердится династия Романовых. А для XVI века, когда синергия властей часто достигалась всё же путем общих интересов царя и церкви, такой серьезный поворот в сторону светских преобразований был невозможен ввиду очень важного фактора — религиозного сознания, которое не покидало жителей России в те времена.

Культура

Казалось бы, клеймо «религиозное сознание» само собой означает некоторую отсталость. Это, конечно, не так. Пренебрежительное отношение к церкви и людям, которые ее чтут, уходит корнями во времена Реформации, а в полной мере обозначилось уже во времена Просвещения. Философы-рационалисты смотрели на Средневековье как на время полной зашоренности, когда люди уповали на Бога вместо холодного разума и рассудка.

Люди Средневековья дураками не были, а потому для них Бог, апокалипсис и чудеса являлись такой же объективной реальностью, как для нас достижения технологического прогресса. Просто подход к пониманию мира был другой. Человек, воспитанный в среде, пропитанной религиозными смыслами и символизмом, способен осознать нереальность происходящего или меньшую зависимость себя самого от этих реалий лишь благодаря серьезным переменам. В России XVI века толчок к развитию более светского и рационального сознания был-таки дан, однако все, включая самого царя, продолжали ждать второго пришествия, учились по церковным книгам и не отвергали сверхъестественное в повседневной жизни.

Куда дольше Средневековье задержалось в России в области искусства. Архитектура, живопись, книжная культура — всё это на Руси подчинялось церковному канону, который пришел к нам из Византийской империи. Как правильно писать иконы, как правильно строить соборы, как правильно писать летописи — все эти установки бытовали на Руси веками, а потому одномоментно «сбросить оковы старого мира» было нереально.

Именно поэтому большинство нововведений, которые могли появиться в России, будь русские интеллектуалы не такими строгими ортодоксами, были погребены под церковной критикой. И речь даже не про книгопечатание, которое всё же успешно прижилось. Речь про авторское начало в литературе, чуть большую человечность в иконах и новые стили в зодчестве.

И пусть даже в ряде произведений XV–XVI веков ученые всё же находят отголоски «предренессансной культуры», реальные изменения — как в умах, так и в творчестве — начинаются в России лишь во времена Смуты.

Историография

Как бы ни было грустно признавать, однако в исторической науке балом правят те, кто ее пишут. Именно поэтому наши представления о хронологическом делении истории России можно опровергнуть хоть десять, хоть сто раз, но они останутся нерушимыми столпами академической науки, на основании которой и строятся национальный миф и политика памяти. Так будет до тех пор, пока не сменится подход к истории, политический режим и господствующая идеология.

Из хороших новостей — российская историческая наука уже давно встала на путь переосмысления не самых очевидных страниц нашего прошлого. Однако, как справедливо заметил историк Михаил Маркович Кром, Россия XVI века — это страна, в которой заметны лишь ростки Нового времени, хотя ее суть, начиная с самого правителя и кончая самым последним из подданных, всё еще подчинена системе управления, в которой нет понятий «государство», «нация» или «государственный интерес».

Именно появление абстрактных сложных понятий без привязки к божественному началу или «старине» является важнейшим признаком Нового времени.

Традиция может оставаться, как и религия, однако ценностное понимание государства и процесса управления им должно измениться в угоду более осмысленных и рациональных начал. И тут историки в большинстве своем солидарны: ни при Иване III, ни при сыне или внуке в России эти свидетельства Нового времени не проявились.

Всё перечисленное выше не является истиной в последней инстанции. В попытке оправдать наличие в России XVI века того самого Средневековья, не стоит забывать, что каждому историку хочется обнаружить нечто особенное в тех временах, где этого «особенного» быть не должно. Многие исследователи в попытке обозначить особенность России даже говорят о том, что у нас не было Средневековья. Ведь то, что вкладывают в это понятие, обычно относится исключительно к Западной Европе. А мерять всё по одной линейке — такая себе идея.

С чем трудно поспорить, так это с тем, что XVI век для России стал поворотным во многих сюжетах, связанных с устройством страны, ее управлением, культурой и образом мыслей.

Однако именно строгость России, ее каноничность и приверженность старым порядкам и традициям определили отношение к ней как к стране неумирающего Средневековья. И пусть ученые дальше спорят о хронологических рамках и способах дробления нашего прошлого. Для каждого из периодов можно найти что-то свое, и XVI столетие было одним из самых необычных и противоречивых в истории нашей страны.

Что почитать

1. Михаил Кром, Людмила Пименова. Феномен реформ в Европе раннего Нового времени. М., 2013.
   Сборник, посвященный проблематике реформ и реформаторов в Европе и России Нового времени. И пусть в самой России Новое время начинается лишь в XVII веке, с тем, что она часть Европы, никто не спорит. Что как бы намекает.
2. Виктор Захаров. Когда в России началось Новое время? // Российская история. 2014. № 4. С. 29–31.
   Рецензия на сборник статей из предыдущего пункта с попыткой дать комментарий к каждому из «горячих тейков», что были высказаны участниками круглого стола.
3. Жан Боден. Метод легкого познания истории / пер. с лат. Марины Бобковой. М., 2000.
   Та самая работа французского ученого Жана Бодена, с которой началось привычное нам хронологическое деление истории на Древний мир, Античность, Средневековье и Новое время. Несмотря на кажущуюся нудность и странный подход к хронологии, в ней довольно просто найти знакомые нам веховые точки, отделяющие одну эпоху от другой.