Андрей Голота “Полоса отчуждения” рассказ
Андрей Голота
ПОЛОСА ОТЧУЖДЕНИЯ
рассказ
Вокзал. При этом слове в нашем воображении всплывают лица, слышится шум вокзального «чрева», этот шум особенный, он не похож ни на что. А запах!.. Многие «охотники к перемене мест» вдыхают его как целительный бальзам. Не часто мне пришлось поездить за свою жизнь (какие годы, боже мой!), но с детства отличался я впечатлительностью, и любая мелочь, на которую никто бы не обратил внимания, западала в душу и не давала покоя, как заноза. Признаюсь, мне иногда самому хочется окунуться в этот омут захватанных кресел, послушать краем уха беседу таких же странников во времени и пространстве, как я, купить газету и, облокотившись на подоконник, «съесть» её от корки до корки.
Здесь иная жизнь! Иные люди и страна иная. Она, словно выворочена наизнанку, и брошена на холодный вокзальный перрон. Уехать!.. Это одна цель, которая движет здесь всеми. Куда угодно…
Проходя мимо «коробейников» с ходовым товаром (водка, беляши, сигареты, жареная курица…), я со скучающим выражением лица скользил взглядом по лоткам. И, наконец, кривая вынесла меня к барду, который пел на перроне что-то из «блатного фольклора». Чем-то он напоминал кумира 80-х Ефрема Амирамова - та же борода с проседью и чёрная шляпа, чёрное драповое пальто с поднятым воротником… Пел он не очень хорошо, я бы даже сказал - бездарно пел, однако с душой. Его облепила со всех сторон потёртая публика: загулявшие мужья и небритые «тёртые калачи» - убеждённые холостяки-казановы, их подруги с сигаретами наперевес.
«Мне сегодня невмочь,
Синеглазая ночь…»
…Хрипела толпа, и между песнями пожилой кавказец маленького роста с тонкой длинной «моро» в руке подносил барду рюмочку водки, выдыхая горячий воздух с одной и той же фразой: «Вмажь, братишка…». Музыкант оставляет гитару, «вмазывает» и заводит недолгий «базар» по поводу и … без повода. Зовут его Костя (можно просто Костян - для женщин и друзей). Так, кстати, звала его подружка в видавших виды чёрных (в прошлом) полусапожках, в которые были вправлены уже белые джинсы, и в курточке «суперрайфл» с богатой «родословной». Костя катается с подругой по стране и перебивается случайными заработками. Милиция его, практически, не трогает, так как в документах у него ростовская прописка, а подругу он «поймал» в Ставрополе. Ночуют на вокзалах, а чаще у друзей. «Кентов по всей стране хватает, - бросает небрежно Костя, - так что с этим проблем нет. Вот только здесь трудновато приходится, но тоже, как видишь, скучать не дадут. Я с детства с людьми сходиться умел»…
Я ушёл «по-английски» - без шумных прощаний и слов. Подошёл мой поезд, и я сажусь в вагон. Пробираюсь к его душной «глотке», к вожделенному свободному плацкарту. Находя место, «бухаюсь» в боковушку со столиком у окна, втягиваюсь в сиденье и, распрямляя ноги, прикрываю глаза… Трогаемся…
- Молодой человек, - слышу я уже сквозь дрёму, - можно потесниться?
Передо мной уставшее и чем-то кажется озабоченное создание, лет, эдак тридцати. Она в серой норковой шапке с отливом, в длинной дублёнке, отороченной мехом и нараспашку, из-под которой выглядывает бежевый шарфик «ангорка», «джинсы-варёнки» заправлены в сапожки… Дежавю… В руках неоткрытая бутылка пива «Оболонь», а вокруг неё аромат «Кэмела» и того же пива. В глазах с поволокой вопрос, который тут же озвучивается:
- Ну, и долго мы будем любоваться?.. Ноги, извините, можно прибрать?..
«Ноги» у неё получились, как «ногы», с тяжеловесным кубанским «гэ». Невольно улыбаясь, я поджимаю «ногы» под лавку и продолжаю «левым крайним» от скуки смотреть на соседку. Та, поставив бутылку на стол, достала из кармана пластмассовый стаканчик и надела его на горлышко бутылки. Откинулась к стенке и сидит. Смотрит. Прямо в глаза смотрит…
- Ну, и долго мы будем любоваться? - задаю я в свою очередь вопрос и встречаю добродушную улыбку.
- Пиво будешь? - спрашивает она, снимая стакан с горлышка, - открой, пожалуйста… Извини, стаканчик один.
Я отрицательно качаю головой, но бутылку открываю и наливаю ей. Прихлёбывая пиво, она моментами «уходит» куда-то настолько далеко, что есть опасность опоздать на поезд, в котором она уже сидит, но здесь её измученное тело, а мозги…
- Чёрт… чёрт… чёрт… - слышится вдруг как бы ниоткуда, но это произносит она. Обняв стакан двумя руками и повторяя над ним: - Чёрт… чёрт… чёрт…
- Не поминай на ночь, - говорю я, но улыбаюсь уже не так весело.
- Сколько едем? - спрашивает она, поднимая на меня глаза и глядя в упор.
- Смотря куда, - отвечаю. - До Крымска часа три…
И опять этот «долбёж» в стакан, который она просит меня в очередной раз наполнить.
- Неприятности? - интересуюсь я, подаваясь к ней, и мы встречаемся в «лобовой атаке» взглядами.
- Не успеваю увидеться, - с досадой и после оценки отвечает она. - С мужем… Он тут в Крымске у друга, и сегодня же должен уехать… Полгода не виделись…
Совершенно не понимая, о чём она говорит, киваю головой.
- Что ты киваешь… Кивает он!.. - громко возмутилась она, но тут же оглянулась на соседей, сидящих рядом, а один мужик в поисках свободного места даже остановился на секунду. - Он у меня в море ходит, - продолжает она, - а здесь у друга… А я как дура, добираюсь… Чтоб на два часа… увидеть…
И снова «чертопляска» над стаканом, а потом выпалила с горечью:
- А знаешь как мы любим друг друга!… Он мне из каждого порта открытки присылает… со стихами… Ленчик… Меня Лена зовут, кстати.
- Андрей, - представляюсь я наконец.
- Андрюш, а ты мог бы вот так сорваться… И на два часа… А?.. Не знаешь? А я вот еду… Пойдём в тамбур, покурим… Ты куришь?
Вышли курить, стоя, снова напротив друг друга. И тянется, тянется долгий разговор с тоскливым кислым привкусом, нервно тянется её сигарета… Потом Ленчик гадает мне по руке, и я узнаю о себе «много нового», хотя и «стареньким «побаловала». Всё-таки «гадалка» не без таланта. Мы оба - загадка.
Вагон покачивается.
Разъезд. Поезд притормозил, и Ленчик подаётся вперёд. От стены оттолкнулась фигурка в дублёнке и, виновато упершись мне в грудь моментально сжатыми кулачками, секунды на четыре замерла… Подняла глаза и глянула снизу вверх. Только глазами… Потом подняла голову и, не говоря ни слова, отошла на место напротив.
- Извини, - хрипловато выдавила, - пошли в вагон.
Дальше ехали молча.
Время пролетело быстро, и мы уже были на подъезде.
Скоро выходить…
На перроне также молча мы посмотрели друг на друга.
Будто что-то сломалось! Порвалась где-то какая-то ниточка, и вместе с ней незримая связь.
Лена протянула мне ладошку, я легонько пожал её…
А потом - в разные стороны…
Помню это лицо, с глазами, в которых протянулась полоса отчуждения, мимо которых пролетают с грохотом поезда, а в них люди… люди… люди…
Нет у неё того, кто пишет ей открытки со стихами! Это было начертано открытым текстом в её влажных глазах, а есть только эта полоса отчуждения, холодный зал ожидания.
Здесь иная жизнь! Иные люди и страна иная. Она, словно выворочена наизнанку, и брошена на холодный вокзальный перрон. Уехать!.. Это одна цель, которая движет здесь всеми. Куда угодно…
Проходя мимо «коробейников» с ходовым товаром (водка, беляши, сигареты, жареная курица…), я со скучающим выражением лица скользил взглядом по лоткам. И, наконец, кривая вынесла меня к барду, который пел на перроне что-то из «блатного фольклора». Чем-то он напоминал кумира 80-х Ефрема Амирамова - та же борода с проседью и чёрная шляпа, чёрное драповое пальто с поднятым воротником… Пел он не очень хорошо, я бы даже сказал - бездарно пел, однако с душой. Его облепила со всех сторон потёртая публика: загулявшие мужья и небритые «тёртые калачи» - убеждённые холостяки-казановы, их подруги с сигаретами наперевес.
«Мне сегодня невмочь,
Синеглазая ночь…»
…Хрипела толпа, и между песнями пожилой кавказец маленького роста с тонкой длинной «моро» в руке подносил барду рюмочку водки, выдыхая горячий воздух с одной и той же фразой: «Вмажь, братишка…». Музыкант оставляет гитару, «вмазывает» и заводит недолгий «базар» по поводу и … без повода. Зовут его Костя (можно просто Костян - для женщин и друзей). Так, кстати, звала его подружка в видавших виды чёрных (в прошлом) полусапожках, в которые были вправлены уже белые джинсы, и в курточке «суперрайфл» с богатой «родословной». Костя катается с подругой по стране и перебивается случайными заработками. Милиция его, практически, не трогает, так как в документах у него ростовская прописка, а подругу он «поймал» в Ставрополе. Ночуют на вокзалах, а чаще у друзей. «Кентов по всей стране хватает, - бросает небрежно Костя, - так что с этим проблем нет. Вот только здесь трудновато приходится, но тоже, как видишь, скучать не дадут. Я с детства с людьми сходиться умел»…
Я ушёл «по-английски» - без шумных прощаний и слов. Подошёл мой поезд, и я сажусь в вагон. Пробираюсь к его душной «глотке», к вожделенному свободному плацкарту. Находя место, «бухаюсь» в боковушку со столиком у окна, втягиваюсь в сиденье и, распрямляя ноги, прикрываю глаза… Трогаемся…
- Молодой человек, - слышу я уже сквозь дрёму, - можно потесниться?
Передо мной уставшее и чем-то кажется озабоченное создание, лет, эдак тридцати. Она в серой норковой шапке с отливом, в длинной дублёнке, отороченной мехом и нараспашку, из-под которой выглядывает бежевый шарфик «ангорка», «джинсы-варёнки» заправлены в сапожки… Дежавю… В руках неоткрытая бутылка пива «Оболонь», а вокруг неё аромат «Кэмела» и того же пива. В глазах с поволокой вопрос, который тут же озвучивается:
- Ну, и долго мы будем любоваться?.. Ноги, извините, можно прибрать?..
«Ноги» у неё получились, как «ногы», с тяжеловесным кубанским «гэ». Невольно улыбаясь, я поджимаю «ногы» под лавку и продолжаю «левым крайним» от скуки смотреть на соседку. Та, поставив бутылку на стол, достала из кармана пластмассовый стаканчик и надела его на горлышко бутылки. Откинулась к стенке и сидит. Смотрит. Прямо в глаза смотрит…
- Ну, и долго мы будем любоваться? - задаю я в свою очередь вопрос и встречаю добродушную улыбку.
- Пиво будешь? - спрашивает она, снимая стакан с горлышка, - открой, пожалуйста… Извини, стаканчик один.
Я отрицательно качаю головой, но бутылку открываю и наливаю ей. Прихлёбывая пиво, она моментами «уходит» куда-то настолько далеко, что есть опасность опоздать на поезд, в котором она уже сидит, но здесь её измученное тело, а мозги…
- Чёрт… чёрт… чёрт… - слышится вдруг как бы ниоткуда, но это произносит она. Обняв стакан двумя руками и повторяя над ним: - Чёрт… чёрт… чёрт…
- Не поминай на ночь, - говорю я, но улыбаюсь уже не так весело.
- Сколько едем? - спрашивает она, поднимая на меня глаза и глядя в упор.
- Смотря куда, - отвечаю. - До Крымска часа три…
И опять этот «долбёж» в стакан, который она просит меня в очередной раз наполнить.
- Неприятности? - интересуюсь я, подаваясь к ней, и мы встречаемся в «лобовой атаке» взглядами.
- Не успеваю увидеться, - с досадой и после оценки отвечает она. - С мужем… Он тут в Крымске у друга, и сегодня же должен уехать… Полгода не виделись…
Совершенно не понимая, о чём она говорит, киваю головой.
- Что ты киваешь… Кивает он!.. - громко возмутилась она, но тут же оглянулась на соседей, сидящих рядом, а один мужик в поисках свободного места даже остановился на секунду. - Он у меня в море ходит, - продолжает она, - а здесь у друга… А я как дура, добираюсь… Чтоб на два часа… увидеть…
И снова «чертопляска» над стаканом, а потом выпалила с горечью:
- А знаешь как мы любим друг друга!… Он мне из каждого порта открытки присылает… со стихами… Ленчик… Меня Лена зовут, кстати.
- Андрей, - представляюсь я наконец.
- Андрюш, а ты мог бы вот так сорваться… И на два часа… А?.. Не знаешь? А я вот еду… Пойдём в тамбур, покурим… Ты куришь?
Вышли курить, стоя, снова напротив друг друга. И тянется, тянется долгий разговор с тоскливым кислым привкусом, нервно тянется её сигарета… Потом Ленчик гадает мне по руке, и я узнаю о себе «много нового», хотя и «стареньким «побаловала». Всё-таки «гадалка» не без таланта. Мы оба - загадка.
Вагон покачивается.
Разъезд. Поезд притормозил, и Ленчик подаётся вперёд. От стены оттолкнулась фигурка в дублёнке и, виновато упершись мне в грудь моментально сжатыми кулачками, секунды на четыре замерла… Подняла глаза и глянула снизу вверх. Только глазами… Потом подняла голову и, не говоря ни слова, отошла на место напротив.
- Извини, - хрипловато выдавила, - пошли в вагон.
Дальше ехали молча.
Время пролетело быстро, и мы уже были на подъезде.
Скоро выходить…
На перроне также молча мы посмотрели друг на друга.
Будто что-то сломалось! Порвалась где-то какая-то ниточка, и вместе с ней незримая связь.
Лена протянула мне ладошку, я легонько пожал её…
А потом - в разные стороны…
Помню это лицо, с глазами, в которых протянулась полоса отчуждения, мимо которых пролетают с грохотом поезда, а в них люди… люди… люди…
Нет у неё того, кто пишет ей открытки со стихами! Это было начертано открытым текстом в её влажных глазах, а есть только эта полоса отчуждения, холодный зал ожидания.
“Наша улица” №220 (3) март 2018