Иркутские истории. Духовная всё покажет
«Иркутский 1-й гильдии купец Евфимий Андреевич Кузнецов скончался в 1850-м, на шестьдесят седьмом году жизни. На другой день выстроилась торжественная процессия для перенесения Евфимия Андреевича в кафедральный собор. Впереди и по сторонам ехали жандармы и шли полицейские. За ними — казачий хор, семинария и духовное училище… солдатский хор, ремесленная управа и управа мещанская, гласные городской думы, заседатели городского суда, почётные граждане, купцы, чиновники, младшее духовенство из всех церквей города, с хоругвями по сторонам. На четырех лошадях, покрытых чёрным сукном, везли катафалк с балдахином». Достойно и как-то правильно. Теперь все иначе. Видимо, в соответствии с жизнью и делами. «Иркутские истории», Валентина Рекунова.
Плата за удачу
В мае 1849-го перезвоном всех иркутских церквей провожали в дальний путь, на Камчатку генерал-губернатора Восточной Сибири Николая Николаевича Муравьёва. С утра в приёмной толпились многочисленные визитёры, и Евфимий Андреевич Кузнецов, постояв на пороге, так и вышел ни с чем. С начальником края он решил свидеться на ближайшей станции Хомутово и предложить там обед. Это был старинный иркутский обычай, очень любимый хлебосольным Кузнецовым. Правда, тяготило предчувствие, что это общее с графом застолье будет последним.
…Уже попрощавшись, Николай Николаевич обернулся, и над головой его как бы сверкнуло. И Евфимий Андреевич с грустью подумал: «Когда одна звезда катится с неба, другая должна взойти».
Иркутский 1‑й гильдии купец Евфимий Андреевич Кузнецов скончался в 1850-м, на шестьдесят седьмом году жизни. Он с умом и расчётом распорядился отпущенным земным сроком и умер статским советником, кавалером орденов святого Владимира и святой Анны. Два срока отслужил городским головой, был крупнейшим откупщиком и «ворочал миллионами». В памяти остался благотворителем: главным его наследником оказалось иркутское общество; на средства Кузнецова построены: женское духовное училище, девичий институт, городская больница, кафедральный собор.
Всем нажитым Евфимий Андреевич распорядился без суеты, любовно, с купеческою основательностью и заботой не только о завтрашнем, но и о послезавтрашнем дне. Он и умирал неспешно, степенно, так что церковные иерархи хорошо продумали прощальную церемонию. В последние перед кончиною дни преосвященный Нил почти не отходил от него, в самый день смерти после божественной литургии исповедал в последний раз и закрыл глаза.
На другой день выстроилась торжественная процессия для перенесения Евфимия Андреевича в кафедральный собор. Впереди и по сторонам ехали жандармы и шли полицейские. За ними — казачий хор, семинария и духовное училище, духовник Евфимия Андреевича с двумя диаконами, солдатский хор, ремесленная управа и управа мещанская, гласные городской думы, заседатели городского суда, почётные граждане, купцы, чиновники, младшее духовенство из всех церквей города, с хоругвями по сторонам. На четырех лошадях, покрытых чёрным сукном, везли катафалк с балдахином. По сторонам стояли два попечителя банка Сиропитательного дома Елизаветы Медведниковой и два гласных. За катафалком шли архиерейские певчие, протоиереи, архимандрит Вознесенского монастыря, и, наконец, сам преосвященный Нил, архиепископ Иркутский. Заключала процессию карета с супругой усопшего.
На другой день, после литургии та же процессия направились к дому Евфимия Андреевича, а оттуда — к Преображенской церкви. В склепе напротив алтаря приготовлено было последнее для Кузнецова прибежище. Он был прихожанином этого храма, возведённого на месте кузнечных рядов, и то, что в нём было из железа, здешние кузнецы пожелали сделать сами, из своего материала. И для новопреставленного Евфимия всё здесь было родным — и церковная ризница, и ограда, явленная его стараниями, и железная крыша взамен деревянной, и им же пристроенное крыльцо с северной стороны.
Так пришлось, что он, Кузнецов соприкасался со значимыми историческими персонажами (Трескиным, Сперанским, Муравьёвым‑Амурским) и в ту пору, когда они находились на пике судьбы, излучали много энергии и много же поглощали. Рядом с ними было непросто, даже и опасно, но у него оказало довольно силы для своего пути.
У христианина Кузнецова был для заботы о ближнем целый город и одна, Богом данная жена. Она носила то же имя, что у него, и нередко о них так и говорили: Евфимии. Двойным именем назван был и придел в новом кафедральном соборе, и склеп в ограде Преображенской церкви сооружён на двоих. Но династии Кузнецовых не случилось. В народе говорили — это плата за удачу в делах.
Из «Записок жандармского штаб-офицера эпохи Николая I» Эразма Стогова:
«Знаменитость Иркутска в 1819 году был Евфимий Андреевич Кузнецов, в обществе назывался «король». В 1830 году я нашел короля порядочно старым, до крайности бедным; кажется, всего имущества остался деревянный дом, в котором жил Сперанский. Дом большой, в 1819 году — горел огнями, в 1830-м стоял тёмный. По старому знакомству помня хлеб-соль, был я у короля — пусто, бедно! Одинок, детей нет и не было. Говорил так же на «о», но был молчалив, скучен, даже плохо одет. Грустное впечатление! В 1833 году, прощаясь с Иркутском, заехал к королю. Нашел его в маленькой комнатке, в халате с сотнею заплат; он сидел около наклонённого лотка (в таких дети катают яйца на Пасху), около него два мешка грязного песку, а выше лотка ведро воды. Король с щёткою в руке вымывал песок в лотке.
— Что это вы делаете, Евфимий Андреевич?
— Да вот, по старому знакомству, беглый варначок принёс землицы на пробу; не знаю, что будет, пробую.
Подумал я: ни в каком положении надежда не оставляет человека. Простились с пожеланиями.
В Киеве получил я письмо из Иркутска: Евфимий Кузнецов — миллионер, не знает счёта деньгам, делает громадные пожертвования, статский советник, в орденах и стал настоящим королём между миллионерами! Виденный мною грязный песок оказался богато содержащим золото; говорят, 100 пудов песку давали около фунта золотого песку; это, конечно, неисчислимое богатство, когда считается не бедною россыпь, которая дает из 100 пудов золотник золотого песку».
Церковные прейскуранты
Похороны Евфимия Андреевича Кузнецова по своей пышности и, особенно, по массовому участию церковнослужителей с архиереем во главе сравнимы только с проводами первогильдейца-купца, тайного советника Ивана Степановича Хаминова и крупнейшего золотопромышленника Ивана Ивановича Базанова.
Прихожане из торгового-промышленного сословия всегда находились на особенном положении, но и тут была своя иерархия, определяемая степенью наполнения епархиальной кассы. Иркутский 1‑й гильдии купец и гласный думы Иван Яковлевич Чурин тоже несколько лет состоял церковным старостой Харлампиевской церкви, да и в духовной отписал ей внушительный капитал — неудивительно, что хоронили Чурина рядом с храмом — в семейном склепе за алтарём. Там же должна была упокоиться в будущем и вдова, Зинаида Тимофеевна. Но вокруг завещания возникла судебная тяжба — и, когда Чурина умерла, священнослужители отказались впустить её тело в склеп иначе как за пять тысяч рублей. Но и этим не кончилось: за право установки памятника на могиле супругов храмовая администрация снова выставила свой счёт.
Тяжба вокруг духовной и похорон была так же неожиданна, как и смерть завещателя. В начале апреля 1895‑го Иван Яковлевич прислал своим подопечным из Сиропитательного дома два пуда конфет и билеты в цирк Коковина. А в начале мая газеты сообщили о смерти почётного попечителя. В городе многие знали, что Иван Яковлевич отказал на благотворительность всё своё состояние, то есть более полумиллиона руб., но после смерти его открылось другое завещание, более ранее и отменённое последней духовной. Истицей выступила вдова, но она ненадолго пережила супруга — и всё ушло к её родственнику Зимину. Тот сделал широкий жест, объявив, что передаст всё имущество на благотворительность, вот только Иркутску от этого не было прока: наследник жил в Томске и только с ним готов был делиться. «Не уехала» лишь домашняя библиотека Чуриных — Зимин передал её местному обществу приказчиков.
Справочно
Из газеты «Восточное обозрение» от 10.09.1889: «В среду 6 сентября была отслужена в Соборе преосвященным Вениамином панихида по скончавшемся 1 сентября в своём московском имении почётном гражданине И. Л. Медведникове, учредителе Сиропитательного дома и банка Елизаветы Медведниковой».
Газета «Восточное обозрение» от 4 марта 1890: «На прошлой неделе город был свидетелем пышных похорон потомственной почётной гражданки А. Н. Портновой. После неё осталось громадное состояние, до двух миллионов рублей. По слухам, 340 тыс. руб. предназначено покойной для открытия Вдовьего дома в Иркутске по прошествии 15 лет, когда сумма эта удвоится. По десяти тысяч оставлено на три стипендии: при Томском университете, Иркутской духовной семинарии и иркутском епархиальном женском училище. Наиболее крупные суммы переданы в духовное ведомство, в пользу монастырей, церквей, на выдачу пособия приходским священникам и т.д. Из этих сумм 50.000 назначены на постройку храма в Иркутске на горе, вблизи магнитной обсерватории. В пользу своих родственников А. Н. Портнова оставила лишь незначительные суммы, и то большею частью в векселях, без права взыскания по ним, а с ожиданием уплаты по возможности».
Из газеты «Восточное обозрение» от 26.01.1896: «Милостивый государь! Прочитав не вполне точное сообщение о картинах, поступающих по желанию моего покойного мужа после моей смерти в иркутский музей, покорнейше прошу вас во избежание будущих нареканий на меня или моего душеприказчика, напечатать следующее. Картин иностранных художников у нас никогда не бывало. Картины же, поступающие после меня в иркутский музей, подарены все на память самими художниками. Счётом картин семь, а именно: 1. Портрет мужа, писаный Крамским. 2. Маленький букет — его же. 3. Небольшая марина Айвазовского. 4. Пейзаж Швейцарии Похитонова. 5 и 6. Зимние виды Ментоны Боголюбова. 7. Пейзаж тушью его же. Кроме того, имею барельеф из терракоты С. П. Боткина. Вот всё, что после моей смерти будет переслано в иркутский музей. Примите уверение в совершенном моём почтении, С. П. Белоголовая».
Панихиды оплачены оптом
В 1889 году было засвидетельствовано духовное завещание действительного статского советника и 1-й гильдии купца Якова Андреевича Немчинова. Всё благоприобретённое движимое и недвижимое имущество, равно как и участие в золотых приисках и денежные капиталы передавались в пожизненное владение сыну, Андрею Яковлевичу. При жизни Немчинов-старший достаточно щедро жертвовал, откликаясь на настоятельные предложения генерал-губернатора, но завещание ограничил рамкой семьи.
Вступив в наследство, его сын должен был выделить по 500 тыс. руб. каждой из своих семи здравствующих сестёр, а также разные суммы (от ста до пятисот тысяч рублей) детям умерших дочерей. Следующей строкой обязательств наследника значились отчисления в пользу церквей, от 500 до 1.000 руб. на каждую. Эти деньги оставались в банке, можно было снимать лишь проценты — как плату за поминовение завещателя и его близких родственников после каждой литургии. Несоразмерно большая сумма (15 тыс. руб.) предназначалась кяхтинской Воскресенской церкви, и тоже на условии договора: ежедневные панихиды на могиле.
Не были забыты и не самые близкие родственники — 10 тыс. руб. на всех; жена брата получила пожизненное содержание. Служащих Якова Андреевича дОлжно было вознаградить пропорционально их жалованию, а бухгалтеру — тысячу сверх того, если сведёт все конторские книги и отчитается безукоризненно. И, наконец, предусмотрено было выделение 900 руб. для трёх тюрем (иркутской, кяхтинской и тарской) — с выдачей наличными каждому заключённому в руки.
В случае бездетности Андрея Яковлевича после смерти его наследство следовало разделить на одиннадцать равных частей между десятью дочерями и невесткой. Если какая-либо из наследниц к этому моменту умрёт, эта доля должна быть разделена между её детьми.
Духовная Якова Андреевича Немчинова давала образчик семейного распределения нажитого, но и до, и после неё у иркутских купцов считалось делом обыкновенным рассеивать капиталы там, где они были нажиты. Дмитрий Дмитриевич Демидов, удачливый предприниматель, отслуживший два срока городским головой, оставил после себя 14 миллионов. Из них около половины предназначены были местному самоуправлению, и любопытно, что члены управы и думцы не выказали признательности, а были возмущены, что коллега «отписал не всё и даже не большую часть». Такая реакция гласных будет понятной, если иметь в виду завещание Павла Андреевича Пономарёва, составленное в обход интересов семьи, но в пользу министерства народного просвещения. «Эффект Пономарёва» ощущается и в судьбе Александра Михайловича Сибирякова, «потопившего» капиталы в устройстве водных путей, и в методичном рассеивании наследства Владимиром Платоновичем Сукачёвым.
На этом фоне завещание Якова Андреевича Немчинова выглядит исключением. Но вот что характерно: он не стеснил детей своих указанием, как им лучше употребить наследство. То есть они могли распорядиться по-своему. И распоряжались по-своему.
Из газеты «Восточное обозрение» от 02.07.1895: «Окончивший курс в промышленном училище вторым учеником Н. Подкопаев, желающий поступить в Московское техническое училище, хлопотал о стипендии с обязательством отслужить по окончании курса. Но хлопоты не увенчались успехом. Теперь г. Подкопаев уехал в Москву; средства на дорогу дала Х. Я. Колыгина (урождённая Немчинова — ред.)».
Из газеты «Восточное обозрение» от 25.10.1896: «23 октября состоялось открытие общины сестёр милосердия в присутствии генерал-губернатора, городского головы, членов Красного Креста и жертвовательницы. Госпожа Колыгина на общину для 5 сестёр пожертвовала 35 тысяч и дом на Котельниковской улице, с полной обстановкой. Община будет называться Яково-Александринской — в память об отце».
Реставрация иллюстраций: Александр Прейс