Республика любви Александра Ухтомского
Важнейшие проблемы православия нач. XX века сфокусированы в личности Александра Ухтомского — епископа Андрея, церковного реформатора. Читаем очерк о нем писателя Сергея Синенко
…На допросах в кзыл-ординской тюрьме следователь Нелюбов не мог понять – что заставило бывшего князя добровольно отказаться от привилегий светской жизни? Измученный нескончаемыми арестами, ссылками и этапами 56-летний епископ Андрей, в миру – Александр Ухтомский, отвечал, что ушел из своей среды потому, что бежал от греха, что особенно его поражал разврат лжеинтеллигентного общества.
Мужики в родовом поместье не знали грамоты – а в княжеской среде наизусть цитировали Архилоха и французских поэтов, скандинавскую литературу считали своею, говорили о философии и истории всего мира. Это было пьянство без вина, пища, которая не насыщает.
Глубоко и гибельно перекапывалась почва старой традиции, смелые мосты бросались в будущее, но глубина и смелость сочетались с неизбежным тлением, с призрачным тихим умиранием. Дворяне не столько жили, сколько созерцали все самое утонченное, что есть в жизни, в области же духа были разбросаны, в жизни вялы и бездейственны. Александр Алексеевич Ухтомский родился 26 декабря 1872 года в родовом селе Вослома Арефинской волости Рыбинского уезда в семье председателя уездной земской управы. Происходил он из древнего княжеского рода. В роду Ухтомских были воеводы, участвовавшие во взятии Казани, в Полоцких походах, служившие стольниками.
Из рода князей Ухтомских вышел зодчий Дмитрий Ухтомский, строитель колокольни Троице-Сергиевой лавры, учитель Баженова и Казакова. Адъютант Нахимова Леонид Ухтомский – из того же именитого рода. Дядя будущего епископа Эспер Алексеевич совершил кругосветное плавание на корвете «Витязь» и написал книгу «Философия Востока», а его сын Эспер стал этнографом, дипломатом, путешественником, поэтом и публицистом, был воспитателем будущего императора Николая II.
Александр Ухтомский, старший сын в семье, дружил с младшим братом Алексеем, будущим академиком и физиологом. Братья вместе учились в гимназии и в кадетском корпусе и, наконец, в Духовной академии. Алексей после 5 класса гимназии поступил в Нижегородский кадетский корпус.
К Духовной академии подтолкнуло несчастье в семье – потрясением для братьев стала неожиданная смерть любимого дяди. Соприкосновение со смертью сделало необходимым понять тайну жизни. «И я решил в жизни искать ее смысла, искать победы над смертью», — вспоминал Александр Ухтомский.
Окончательная перемена в судьбе братьев Ухтомских во многом объясняется случайным событием – встречей с Иоанном Кронштадтским на волжском пароходе, когда мать Антонина Федоровна везла сыновей на каникулы в родовое поместье. После бесед с Иоанном Кронштадтским братья приняли одинаковое решение стать священниками. В 1895 году Александр Ухтомский окончил Московскую духовную академию кандидатом богословия, был направлен в Казань учителем русского языка духовного училища. Здесь он дает монашеские обеты и принимает постриг с именем Андрей, его рукополагают в иеромонахи. В 1907 году мы видим его уже епископом – третьим викарием Казанской епархии, через четыре года – епископом Сухумским, и с конца 1913-го – епископом Уфимским. Здесь – земля его главного служения.
Вскоре после прибытия епископа Андрея в Уфу в местном епархиальном вестнике появилась новая рубрика «Письма к пастырям». Всего их напечатали сорок одно. Они вызывали неоднозначную реакцию, вплоть до предложений сместить епископа, отправить его «на покой». В жизни русского православия владыка Андрей не видит ни одного светлого пятна. Сознание царящего зла гасит активность духовенства, вызывает безразличие священников к нуждам верующих и равнодушие к выполнению обязанностей в храме. Служба превращается в формальность, лишенную воспитывающей силы. Происходит «обезверивание» прихожан и потеря авторитета священников.
В речи в октябре 1915 года епископ Андрей обозначил принцип служения: «Признак доброго пастыря – полное нравственное его объединение с приходом, когда пастырь живет горем и радостью своей паствы». Он выдвинул план, где предложил возрождать жизнь приходов для охраны в людях нравственных идеалов и подъема материального уровня. В приходе должны быть школа, больница, богадельня, библиотека, ремесленное училище. И словами он не ограничился, а начал воплощать план в Уфимской епархии.
Организация экономически самостоятельных и активных приходов в Уфе и уфимских селах раздражали митрополита Питирима. А открытое выступление епископа Андрея против Григория Распутина настроило против него кружок фрейлины императрицы Вырубовой. Один из немногих иерархов церкви, владыка Андрей в печати открыто выступал против старца,
предупреждая царя, что Распутин ввергнет Россию в кровопролитие
Критиковал царский режим епископ Андрей задолго до 1917 года, оценивая его не как привилегию на господство, а как исполнение обязанностей перед русским народом. Но режим погряз в беспринципности и безнравственности. Непонимание экономических и политических интересов России, игнорирование духовных запросов общества, падение авторитета двора вызвали революции и гибель режима. «Самодержавие выродилось в самовластие, а потом в явное своевластие», — писал рыбинец.
Его позиция не осталась без внимания. «Был поднят вопрос об устранении его от епархиального управления. Вопрос не получил хода единственно из-за боязни раскола после его удаления на покой. Синод опасался как публичных выступлений епископа с объяснением причин его ухода, так и поддержки прессы, всегда благожелательной к деятельности уфимского епископа», — вспоминает Белецкий, директор департамента полиции.
Знаменательна реакция уфимского земства на просьбу епископа Андрея дать денег церковно-приходским школам. Раньше земство отказывалось их поддержать. Но фигура епископа «снискала глубокую симпатию в местном обществе». И призыв владыки Андрея к единению в деле народного воспитания расценили как редкое явление,
«единственное в России со времени введения земства»
Требуемую сумму ассигновали земские деятели Уфы, Златоуста, Стерлитамака и др.
Возмущение вызывали и призывы епископа к объединению официальной церкви с раскольниками. Февральскую революцию 1917 года он приветствовал, видя в ней освобождение церкви от опеки государства.
«Наконец появилась возможность избавиться от позора, гнетущего русское общество на протяжении 2,5 веков, – раскола Церкви. Старообрядчество – следствие самодержавной политики нач. XVIII века. Ныне церковь должна объединиться. Именно старообрядчество вылечит православие». Его искренность не вызывает сомнений у старообрядцев, но «он одинок среди своих собратий, он, к несчастью, – исключение». Шаги епископа к единению церкви подвергаются нападкам. «Московские ведомости» называют его впавшим в ересь. В марте 1917 года епископ едет в прифронтовую полосу рядом с Двинском и Ригой, служит и проповедует в войсках. Его удручают народные настроения: озлобление, духовная опустошенность, признаки анархии. Авторитет епископа Андрея растет, его назначают на пост митрополита Петроградского. Но епископ отказывается и остается в Уфе. Среди церковных иерархов на него смотрят как на святого. Вскоре епископа Андрея включают в новый состав Синода.
У епископа своя программа возрождения страны. Он верит: Россию к миру, согласию, благоденствию приведут церковно-приходские советы и церковные кооперативы. Газеты называют его проповеди «церковным большевизмом». На открытии первого в России церковного кооператива епископ Андрей говорит: «Впервые церковная любовь проявляется в заботе об экономической жизни нуждающейся братии».
В январе 1918 года владыка Андрей, чтобы понять происходящее, приходит в Совет рабочих депутатов Уфы. По его воспоминаниям, увидел он праведников, преданных идее устроения счастья на земле. Но их самоотдача идеалам сочетается с жесточайшими методами их воплощения. Он признает логичность революции, как протеста против неправды и насилия, но считает, что в ней велик элемент злобы и мести.
1 июля 1918 года, за несколько дней до ухода 5-ой Красной армии из Уфы, епископ Андрей заявил: «Большевизм призывал богатых помочь бедным. Ошибка, что средством он признал насилие.
Но нельзя сделать добра дурными средствами
Вот и большевизм превратился в сплошное злое безобразие».
В Сибири епископ руководил духовенством Третьей армии Колчака. Крушение Советов представлялось ему тогда делом нескольких месяцев. В 1920 году Сибирь стала советской, а Ухтомский впервые оказался в тюрьме. Биография епископа пестрит словами «арестован», «осужден», «вызван», «отправлен», «в заключении», «запрещен». С 1920 года до расстрела в 1937 году на свободе он провел меньше трех лет.
Ожидая суда, епископ просидел в Бутырке семь месяцев. А в августе 1922-го ревтрибунал его освобождает без суда «за недостатком улик». Вскоре газета «Правда» печатает его письмо: признана законной вся его уфимская церковная деятельность. Но 1922 – кровавый год для церкви, убиты сотни священников.
Почему же Ухтомского оставили в живых? Скорее всего, следователи ЧК, осведомленные о независимости епископа Андрея и о степени его влияния, придерживают его как сильную фигуру в игре против церкви. Кто еще может писать патриарху и указывать ему на ошибки?
И все же в феврале 1923 года епископа отправляют в ссылку в Туркестан. Что-то не срабатывает у комбинаторов, и тюрьма и ссылка его не меняют. Его идеализм – христианский, а со времен первохристиан тюремные стены такому идеализму не страшны.
В конце 1926 года епископ Андрей возвращается в Уфу. С радостью и любовью встречают его верующие. «Народ благоговеет перед ним, и все прихожане разных церквей зовут его к себе. Ему приходилось два раза служить в простом доме, но так как стекается слишком много народа, служить совсем невозможно», — пишет 16-летняя жительница Уфы. Ухтомский поселился в рабочем квартале. «Было страшное паломничество, — вспоминает жительница слободы, – весь город волновался, к нему много дней выстраивались огромные очереди. Потом он служил в Симеоновской церкви так, будто бы мы возносились в небо и не хотели опускаться!»
Москва осведомлена о ситуации в Уфе, оживления религиозной жизни нельзя допустить, и вскоре епископа вызывают в столицу. 13 июня 1927-го епископ Андрей в последний раз отслужил обедню и отправился на вокзал. Провожали его тысячи людей. В этот день специально подняли цены на перронные билеты в десять раз, с 10 копеек до 1 рубля, но все платформы и вся привокзальная площадь были заполнены уфимцами.
Следователи вменяют ему «письма», где он говорит о крахе социализма, о свободе без равенства и равенстве без братства. Из материалов следствия: «По всему Союзу распространяются письма епископа Андрея Ухтомского, переписанные на машинке и писанные от руки».
В ссылке в Кзыл-Орде ГПУ следит за каждым его шагом. В октябре 1928-го уполномоченный Нелюбов арестовывает епископа «за написание брошюр антисоветского содержания». Вот их названия: «Письмо к уфимцам», «Письма в защиту Церкви Христовой», «О радостях митрополита Сергия». Епископ Андрей еще не расстается с мыслью, что должны же власти понять бесплодность любых человеческих усилий, не одухотворенных Христом.
«Обоснование коммунизма на безбожии – яркая ошибка, очевидная в нашей повседневной жизни. Верующие совслужащие потихоньку от власти бегают в церковь, крестят детей, эту соввласть обкрадывают и всячески потихоньку ее обманывают. Это великая ложь нашего времени, не обличенная еще литературой».
Выбранные верующими священники, приход как культурно-экономическая единица, любовь во всем – только так можно устроить достойную жизнь. «Мы церковники – значит, социалисты!
Наш Социализм – религия любви
а социализм Маркса – религия скорбящих и озлобленных: мы должны сказать им слово любви». Так созидается истинная, то есть христианская республика. И он, епископ, бывший князь, давным-давно по собственной воле расставшийся с княжеством, – несомненный республиканец.
Его отправляют в Ярославский политизолятор. Здесь в камере-одиночке он просидел до расстрела в 1937 году. Поразительно по горькому чувству одно из последних писем епископа Андрея сестре Марии, так и не полученное ею, — его подшили к делу:
«Да не хорони ты меня заживо! Все родные советовали мне «быть осторожнее». То есть, если бы я залез под койку и вылезал оттуда для того, чтобы кушать и отправлять естественные потребности, то это и был бы верх счастья и удовольствия для их любящих сердец. Так бы эти любящие сердца меня и похоронили, если бы не нашлись истинно христианские сердца, – которые предпочли мои страдания моей смерти заживо».