Изменчив дольний мир всегда
Сергей Казначеев
Родился в 1958 году в селе Ундоры. Служил в Советской армии. Окончил Литературный институт им. А.М. Горького. Защитил дипломную работу на тему «Рассказы и очерки» (руководитель творческого семинара – А. Проханов). Работал в редакциях газет и журналов. Был обозревателем «ЛГ». Член Экспертного совета Книжной редакции Правительства Москвы – заведующий секцией «Москва в классической и современной литературе». Печатался в журналах «Литературная учёба», «Москва», «Московский вестник», «Наш современник» и др. Автор семнадцати книг в разных жанрах. Опубликовал несколько сот статей и рецензий в газетах и журналах. Лауреат премий журналов: «Дальний Восток», «Литературная учёба», «Московский вестник». Автор очерков о современном телевидении.
Мама в Сталинграде
Первокурсниц вызвали в училище,
приказав явиться поутру
к ленинскому ветхому святилищу,
чтобы вдохновить на тяжкий труд.
Маленькая шумовская[1] девочка
знать не знала, что такое ад.
Ей бы – посиделки да припевочки,
а её послали в Сталинград.
Этот город, вытянутой бровкою
вдоль высоких волжских берегов,
представлялся яркою обновкою,
а предстал добычею врагов.
Впрочем, не добычею, а жертвою,
принесённой Родиной в залог,
чтоб живой Россия, а не мертвою
вышла из боёв, помилуй Бог!
Им трубили о победе доблестной,
вырванной из вражеских когтей,
как страна десницею железною
прогнала фашистов всех мастей.
А теперь всей силушкой народною
надо град Царицын поднимать.
И тогда больной, полуголодною
в Сталинград мою послали мать.
Но, увидев дом сержанта Павлова,
там, где всё в руинах и слезах,
навсегда дошло до Анны Павловны,
что такое есть господень страх.
А в душе навеки отпечаталась
битва у родимых очагов,
что досель бутылью непочатою
будет стыть и преполняться вновь…
Там свежа российская история,
там и география свежа.
Волжская просторна акватория,
лотосы на Ахтубе дрожат.
Осетры на Каспий рвутся ордами,
Астрахань красотками горда,
а сайгаки с выпуклыми мордами
в тесные сбиваются стада.
Летуны резвятся над Ахтубинском,
но навек уснул Бахчиванджи[2]…
Генералы спят и видят Кубинку[3],
Баскунчак солями дорожит.
Здесь Сарай сиял когда-то золотом
И гремел наречием татар…
Каганат хазар прошёлся молотом,
но застыл в предчувствии Капъяр[4].
Хан Мамай свой путь закончил в мире, и
вековой курган досель стоит…
А сегодня грозная валькирия
там Уралу Бальмунгом[5] грозит.
Вода
Вода меняет свой состав
вседневно, непрерывно:
она подвижна, как сустав,
и, как тоска, надрывна.
Вода торопится, бурлит,
стремительна вовеки.
Поведал мудрый Гераклит
о том, как льются реки:
«Никак два раза не войдёшь
в одну и ту же воду!..»
Беспечна только молодёжь,
старик же ищет брода.
Вот так и в Ундорах у нас
«Волжанка»[6] изменилась:
Нарушился водобаланс –
зачем, скажи на милость?
Причина явная, клянусь,
у нас для беспокойства –
исчез её железный вкус,
целительные свойства.
Незыблем жизненный статут –
мы ведаем с пелёнок:
ведь только воды отойдут –
рождается ребёнок.
Текучесть жизни – не беда,
а тема новых песен.
Изменчив дольний мир всегда
и этим интересен.
А остановится поток
событий, дел и боли –
тогда придёт последний срок
твоей земной юдоли.
Пилоты
Я когда-то думал, что поэты
Не похожи на других людей…
Вечеслав Казакевич
Я когда-то думал, что пилоты –
томные, изнеженные денди,
что в свои садятся самолёты,
как идёт на подиум модель.
Там они садятся за штурвалы
и, приняв на грудь стаканчик бренди,
сонно, а быть может, одичало
смотрят на приборную панель.
Огоньки приветливо мигают,
а диспетчер лается негромко,
лётчики в наушниках зевают
и, пока зевота не пройдёт,
терпеливо ждут команду к взлёту,
а потом, промчавшись по бетонке
и взмывая в горние высоты,
ставят судно на автопилот.
А когда аэроплан послушно,
будь то «боинг» или «аэробус»,
выберет свой курс на город нужный
и начнёт привычный свой процесс,
командир, потягиваясь, крякнет
и пойдёт в ближайшую подсобку,
чтоб, пока охота не иссякнет,
обнимать доступных стюардесс.
Так я думал. Несколько наивно.
И несправедливо – видит Небо! –
в суете земной блуждая, ибо
только лётчик знает горний путь…
Сколько там опасностей и мрежей,
от которых не спасёт плацебо,
и любым лекарством безнадёжно
перст судьбы и жребий обмануть.
Но когда в пространстве возникает
неприметный крестик самолёта,
что, над цепью гор к земле спускаясь,
делает отчаянный вираж,
станет ясно: в кубрике пилотском
происходит адская работа,
чтоб, порхнув пером
над морем плоским,
не угробить хрупкий фюзеляж.
В час, когда мы на комфортном пляже
пиво пьём и лузгаем фисташки,
нехотя любуемся пейзажем
и, зевая, смотрим в пустоту,
мужественный и усталый гений
борт ведёт, и белая рубашка,
влажная от потных испарений,
стынет, словно яблоня в цвету.
Методология
Теряя вдохновения блаженство,
Стремясь отшлифовать
любую малость,
Упорно доводить до совершенства
Или оставить так, как написалось?
Не ведаю, но вот что понял строго:
Когда корпишь,
напишешь слишком мало,
Когда строчишь,
напишешь слишком много!
Один себя работой изнуряет,
Другой в стихах как мотылёк порхает.
В любом из нас
присутствуют по мере
В одном флаконе –
Моцарт и Сальери.
* * *
Эти белые откосы,
Эта мутная вода
И бездонные вопросы:
«Ты откуда и куда?»
Вольно реющие птицы,
Разрывающие зной,
И незримые границы
Между небом и землёй.
Между будущим и прошлым,
Ликованьем и тоской,
Меж возвышенным и пошлым,
Между мною и тобой.
Чайке
Питаешься отбросами,
откормлена вполне,
а помнишь, с альбатросами
парила наравне?
Тогда была ты стойкою,
от шторма не таясь.
Сегодня над помойкою
горланишь, как паяц.
Добычею Тригорина
ты выбрана не зря:
печальная история,
погасшая заря…
Гордыня – не для смеха я! –
почти сошла на нет,
а ведь Театру Чехова
дарила силуэт!
Поэты пели одами,
и даже Ричард Бах
считал, что ты – свободная
и реешь в небесах.
Была ты – символ гордости
и чей-то псевдоним,
а пионеры с горнами
тебе слагали гимн.
Была небес наместница,
парила возле скал
отважней буревестника
там, где Сигал[7] сигал.
И Терешкова Валечка
взяла твой позывной!..
Теперь – снуёшь по галечке
и прядаешь в прибой.
Потом пошло-поехало,
как смена парадигм:
не хвалишься успехами,
и образ стал другим.
Уже мечта о вольности
не тянет в океан,
туристы малахольные
зовут тебя «баклан».
А после попрошайкою
за катером летишь…
Вот так триумф кончается,
и вместо славы – шиш.
* * *
Что ни день
вспоминается брат Николай:
он умел и гулять, и мечтать, и работать,
ведь в крестьянском укладе
забот – через край,
вот и тот не жалел ни мозолей, ни пота.
Философская мудрость
таилась в зрачках,
неуёмная тяга к наукам, ученью.
Ну а если порой и давал мне тычка,
так же это за дело и для вразумленья.
А бывало порою – не сдюжит отец,
старший первым
плечо под бревно подставляет…
Коля-Коленька,
мой незабвенный братец,
как теперь твоего мне плеча не хватает!
Поздравляем нашего давнего автора и друга Сергея Михайловича Казначеева с 65-летием! Желаем крепкого здоровья, радости и новых книг!
[1]
Шумовка – село в Ульяновской области, родина моей матери, которая была невысокого роста.
Бахчиванджи Григорий Яковлевич (1908–1943) – советский лётчик-испытатель, Герой Советского Союза. Памятный монумент в его честь установлен в Ахтубинске.
[3] Кубинка – подмосковный центр военной авиации.
[4] Капустин Яр – ракетный полигон в Астраханской области.
Бальмунг – волшебный меч короля нибелунгов Зигфрида. Существует неофициальное мнение, что в фигуре родины-матери скульптор Вучетич изваял агрессивную героиню немецкого эпоса. Не случайно место для монумента выбрано так, что она обращена не на Запад, откуда наступал агрессор, а рвётся в заволжские дали… Кстати, его великан в Трептов-парке тоже напоминает скорее не Воина-освободителя, а Зигфрида с его мечом.
[6] Ундоровская минеральная вода.
[7] Сигал (seagull, англ.) – чайка.