«Поцеловала его кандалы»: три истории о революционной любви

В книгах обычно пишут, что в тёмные времена нас всех спасёт любовь. В реальности любовь спасения не гарантирует, но жизненный путь — особенно если он короткий и героический — сделать может более приятным. В один из главных «революционных» праздников — День весны и труда — «Диалог» вспомнил романтические истории российских революционеров и узнал, каково это — ехать в Сибирь за человеком, которого толком не знаешь, и спасать от расстрела изменившего супруга. «Закоренелым злодеям не страшны наказания» Самой юной самоотверженной супруге декабриста – Марии Николаевне Волконской — было 18 лет, когда произошло восстание. Её муж, Сергей Волконский, был осуждён на 20 лет сибирской каторги. П.Соколов. Портрет княгини М.Н. Волконской с сыном Николаем / изображение с сайта ru.wikipedia.org Замужество состоялось за год до декабрьских событий. Волконский был блестящей партией для Марии Раевской: её семья находилась на грани разорения. Свадьбу играют в Киеве в январе 1825 года, но практически сразу же девушка заболевает, и её отправляют на лечение в Одессу. С супругом, которого она и до этого довольно плохо знала, в первый год брака Мария проводит всего три месяца. «Он приехал за мной к концу осени, отвёз меня в Умань, где стояла его дивизия, и уехал в Тульчин — главную квартиру второй армии. Через неделю он вернулся среди ночи; он меня будит, зовёт: «Вставай скорей»; я встаю, дрожа от страха. Моя беременность приближалась к концу, и это возвращение, этот шум меня испугали. Он стал растапливать камин и сжигать какие-то бумаги. Я ему помогала, как умела, спрашивая, в чём дело? «Пестель арестован». — «За что? » Нет ответа. Вся эта таинственность меня тревожила. Я видела, что он был грустен, озабочен. Наконец, он мне объявил, что обещал моему отцу отвезти меня к нему в деревню на время родов, — и вот мы отправились. Он меня сдал на попечение моей матери и немедленно уехал; тотчас по возвращении он был арестован и отправлен в Петербург. Так прошёл первый год нашего супружества; он был ещё на исходе, когда Сергей сидел под затворами крепости в Алексеевском равелине». Надежды на «блестящесть» партии не оправдались. Сергея Волконского, в 25 лет ставшего генералом (и вполне заслуженно), героя Отечественной войны, арестовывают за попытку организовать восстание. Волконский в Петропавловской крепости, а его молодая супруга – в Киевской губернии. Не зная об аресте, в январе 1826 года она рожает сына, но Волконской не до хлопот о новорожденном: она тяжело заболевает после родов, а после, узнав о судьбе мужа, отправляется в Петербург. Сына Николая она оставляет на попечение богатой родственнице, перед отъездом в ссылку Волконская попрощается с ним и больше никогда его не увидит – он умрёт спустя два года, когда Мария Волконская будет в Сибири. Сергея Волконского лишают титулов и званий, и, помимо 20-летней каторги, назначают вечную ссылку. Волконская приезжает к каторге одной из первых – для всех жён декабристов это был длинный и тяжелый путь. Дороги назад у женщин не было: они лишались своих титулов и получали статус «жены ссыльнокаторжного», у них отнимались также все средства к существованию, а дети становились крестьянами. В частности указ гласил: «[Жена декабриста] будет признаваема не иначе, как женою ссыльнокаторжного, и с тем вместе примет на себя переносить всё, что состояние может иметь тягостного, ибо даже и начальство не в состоянии будет защищать её от ежечасных могущих быть оскорблений от людей самого развратного, презрительного класса, которые найдут в том как будто некоторое право считать жену государственного преступника, несущую равную с ним участь, себе подобною; оскорбления сии могут быть даже насильственные. Закоренелым злодеям не страшны наказания». Н. Бестужев. С.Г. Волконский с женой в камере в Петровской тюрьме / изображение с сайта ru.wikipedia.org Ссылка «получалась» женами декабристов в Иркутске, где им давали на подпись соответствующие бумаги. Вот как описывает процесс Мария Волконская: «Губернатор, видя мою решимость ехать, сказал мне: «Подумайте же, какие условия вы должны будете подписать». – «Я их подпишу, не читая». – «Я должен велеть обыскать все ваши вещи, вам запрещено иметь малейшие ценности». С этими словами он ушёл и прислал ко мне целую ватагу чиновников. Им пришлось переписывать очень мало: немного белья, три платья, семейные портреты и дорожную аптечку; затем они открыли ящики с посылками. Я им сказала, что всё это предназначается для моего мужа; тогда мне предъявили к подписи пресловутую записку, причём они мне сказали, чтобы я сохранила с неё копию, дабы хорошенько её запомнить. Когда они вышли, мой человек, прочитавший её, сказал мне со слезами на главах: «Княгиня, что вы сделали, прочтите же, что они от вас требуют!» — «Мне всё равно, уложимся скорее и поедем». Мария продолжает путь к Благодатскому руднику, где отбывает наказание Волконский. Лютый мороз, перекладные, новые бумаги: супруги имеют право встречаться с мужьями два раза в неделю, не могут самовольно покидать деревню, где находится рудник, и приносить заключённым алкоголь. И вот, наконец, каторга: «Сергей бросился ко мне; бряцание его цепей поразило меня: я не знала, что он был в кандалах. Суровость этого заточения дала мне понятие о степени его страдания. Вид его кандалов так воспламенил и растрогал меня, что я бросилась перед ним на колени, поцеловала его кандалы, а потом — его самого. Бурнашев, стоявший на пороге, не имея возможности войти по недостатку места, был поражён изъявлением моего уважения и восторга к мужу, которому он говорил «ты» и с которым обходился, как с каторжником». Волконская живет в одном доме с Екатериной Трубецкой: они готовят для каторжников, стирают бельё, пишут за них письма. Прогулки – по местному кладбищу. Деньги, привезённые с собой, стремительно заканчиваются, и ради родных Волконская и Трубецкая отказываются от ужина, хоть пища и без того скудна: суп и каша — вот что теперь получают светские дамы. Узнав об этих стеснениях, декабристы отказываются от обедов. Сейчас это может показаться не таким уж подвигом, но не стоит забывать, что каторжники трудились в тёмных подземельях с 5 утра до 11 вечера и добывали по 50 килограммов руды в день. Условия быта не сильно отличались от трудовых: каторжники ютились в крохотных каморках, настолько низких, что нельзя было выпрямиться. В какой-то момент надзиратель отобрал у декабристов даже свечи – им предстояло сидеть в клетках в полной темноте большую часть дня. Заключенные объявили голодовку и добились приезда начальства: надзирателя заменили, им вернули свечи и даже разрешили прогулки в теплую погоду. Дом Волконской и Трубецкой / изображение с сайта ru.wikipedia.org Декабристов переводят в Читу, преданные жёны следуют за ними. Только вот каторги – то есть тяжелых и вредных работ — там не нашлось. «Наши ходили на работу, но так как в окрестностях не было никаких рудников, — настолько плохо было осведомлено наше правительство о топографии России, предполагая, что они есть во всей Сибири, — то комендант придумал для них другие работы: он заставлял их чистить казённые хлева и конюшни, давно заброшенные, как конюшни Авгиевы мифологических времен. Так было ещё зимой, задолго до нашего приезда, а когда настало лето, они должны были мести улицы. Мой муж приехал двумя днями позже нас со своими товарищами и с неизбежными их спутниками. Когда улицы были приведены в порядок, комендант придумал для работ ручные мельницы; заключенные должны были смолоть определённое количество муки в день; эта работа, налагаемая как наказание в монастырях, вполне отвечала монастырскому образу их жизни. Так провела большая часть их 15 лет своей юности в заточении, тогда как приговор установлял ссылку и каторжные работы, а никак не тюремное заточение», — писала Волконская. После нескольких переводов и тяжёлых лет заключения Сергея Волконского, супруги поселились в Урике – селе в Иркутской губернии, потом был переезд в Иркутск, а в 1850-х супруги перебрались в Москву. Волконский пережил жену на два года – она умерла в 1863, а он в 1865 году. Оба они скончались в селе Воронки Черниговской губернии, имении зятя Волконских. На месте их могилы дочь Сергея и Марии построила часовню, её разрушили после революции. «Всё сокровенно, похоронено навеки» Сонечка Перовская – девушка с непростой судьбой. Её отец – Лев Николаевич Перовский – занимал видные государственные должности, в том числе был губернатором Петербурга. Софья принадлежала к высшему обществу, тогда как её возлюбленный, Андрей Желябов, – был сыном крепостных. Софья Перовская и Андрей Желябов на суде / изображение с сайта ru.wikipedia.org Женщина в середине XIX века — зависима от мужчин. У неё нет паспорта, как и нет права заниматься какой-либо деятельностью без разрешения опекуна. До 1860-х женское образование является фактически фикцией: учёба доступна только состоятельным девушкам, однако образование это не высшее. К шестидесятым эмансипация набрала достаточные обороты, чтобы женщин стали допускать к лекциям в университетах, стали появляться высшие женские учебные заведения, или «женские курсы». Софья Перовская не упустила свой шанс – в возрасте 16 лет она начинает посещать Аларчинские женские курсы (предвестник знаменитых Бестужевских курсов) – образовательную программу для девушек при 5-ой мужской гимназии, уже через год она сбегает из дома и живёт сначала у подруги, одной из сестер Корниловых, а после — в Киеве. Отец ищет сбежавшую дочь с помощью полиции, однако тщетно: даже брат Перовской, Василий, отказывается помочь в поисках беглянки под угрозой ареста. Льву Николаевичу ничего не остаётся, кроме как получить для Софьи вид на жительство, то есть отдельный паспорт. Так «железная леди» получает полную свободу передвижений. В свободе этой было всё, что могла предложить революционная «школа»: и хождение в народ, и Петропавловская крепость, и попытка освобождения товарища из заключения, и побег из ссылки. И, наконец, «Народная воля»: многочисленные попытки убить императора и таким образом освободить Россию от гнёта царизма. На одной из конспиративных квартир Перовская встречает будущего «мужа» (фактически брак они не заключали) – Андрея Желябова, Тараса, как его называют соратники, человека с не менее удивительной судьбой. Желябов родился в Украине, в семье крепостных. Дед Желябова научил его чтению, и на способного к обучению мальчишку обратил внимание «владелец» семейства – помещик Нелидов, он и определил Андрея в Керчинское училище. Окончив школу, будущий революционер поступает в университет, но высшего образования так и не получает – его выгоняют за организацию студенческих волнений. Как и Перовскую, образование привело молодого человека к революции – Добролюбов, Писарев, Чернышевский исправно делали своё просветительское дело. И школа у Желябова была примерно такая же: преподавание, кружки, хождение в народ, процесс 193-х. И в конце, конечно же, «Народная воля». В некоторых изданиях можно прочесть, что Перовская участвовала в покушениях на царя исключительно под воздействием Желябова. Это вряд ли соответствует истине – современники сходятся в оценках «железности» характера и непоколебимости воли девушки. Но в Желябове она несомненно увидела блестящего оратора, гордого революционного деятеля. В одной тюрьме они ждали процесса 193-х, а потом встретились на съезде партии «Земля и воля», которая затем разделилась на две: «Народную волю» и «Чёрный передел». Перовская и Желябов оба оказываются в рядах народовольцев. Вот как описывает один из современников раздумья Перовской перед вступлением в организацию: «Долго колебалась Перовская, прежде чем примкнуть к этому направлению, отодвигавшему на второй план чисто социалистическую деятельность. Народовольцам, желавшим, разумеется, привлечь на свою сторону такую силу, пришлось сломать немало копий в диспутах с ней. — Ничего с этой бабой не поделаешь! — не раз восклицал Желябов». Софья Перовская / изображение с сайта ru.wikipedia.org Как случился этот роман дочери действительного статского советника и сына крепостного – банально, не правда ли? Какое по счету это было покушение – подрыв ли царского поезда или лавка на Садовой? «Что известно об этой любви? Почти ничего. Не осталось никакой переписки; воспоминания современников сдержанны, скудны; такими они и должны быть о личной жизни у этих людей. Тут нечем поживиться повествователям и романистам. Всё сокровенно, похоронено навеки, навсегда», — написал революционер-большевик Александр Вронский. И это действительно так, и, наверное, соответствует революционному духу: всё только по делу. В 1980-81 годах в квартире 23 дома 18 1-ой роты Измайловского полка (сегодня — 1-ой Красноармейской улицы) в Петербурге живёт пара — дворянин Слатвинский и его сестра Лидия Антоновна Воинова. На самом деле — муж и жена, революционер и революционерка, Желябов и Перовская. Это конспиративная квартира и их последний «семейный» дом. Близится покушение на императора, «царя-освободителя» Александра II. «Собственно в таком положении, в каком находились они оба, довольно смешно говорить о супружеском счастье. Вечно беспокойство не за себя, а за другого отравляет жизнь. Серьёзное чувство едва ли способно при таких условиях дать что-нибудь кроме горя. Но на Желябова с женой иногда всё-таки было приятно взглянуть в те минуты, когда «дела» идут хорошо, когда особенно охотно забываются неприятности», — писала участница исполнительного комитета «Народной воли» Анна Якимова. Желябова арестовывают за несколько дней до назначенного убийства – и дело возглавляет Перовская, именно она машет белым платком метальщикам бомб, которых сама же и расставляет в «правильных» местах. Ловят террористку не сразу, её схватят лишь через 9 дней – она будет следить за новым царём, Александром III, у Аничкова дворца. Деятельная революционерка не может прятаться, ведь дело ещё не окончено, и её товарищи в тюрьме. Желябов тем временем пишет письмо властям: «Если Рысакова намерены казнить, было бы вопиющей несправедливостью сохранить жизнь мне, многократно покушавшемуся на жизнь Александра II и не принявшему физического участия в умерщвлении его лишь по глупой случайности». Они вместе взошли на эшафот на Семёновском плацу. «Не сворачивай своего знамени человека-работника, не становись чьей-то женой» Дочь генерала и крестьянин – история Коллонтай и Дыбенко чем-то напоминает предыдущую, не правда ли? Но это уже новый виток, сюжет другой эпохи, когда революция, о которой так мечтали народовольцы, наконец произошла. Александра Коллонтай (в девичестве – Донтомович) – дочь «царского генерала», обаятельная, привлекательная и по-женски свободная, не в пример предшественницам. Павел Дыбенко – «матросня», малообразованный крестьянин, по провинности попавший на флот и достигший неведомых высот благодаря своей счастливой звезде по имени Александра Коллонтай. Александра Коллонтай / фото с сайта ru.wikipedia.org Они встретились незадолго до Октябрьской революции, в 1917 году. Только что отгремела революция февральская. Самая страшная сила тех дней – матросы, встреча с которыми любому могла грозить смертью. К этой кровавой братии принадлежал и Павел Дыбенко. Февральский переворот он встречает в Петрограде, принимает активное участие в восстании, а после уезжает в Хельсинки (тогда — Гельсингфорс). Становится депутатом Гельсингфорского Совета рабочих, матросов и солдат, а в мае 1917 года избирается председателем ЦК Балтийского флота — высшего выборного органа матросских коллективов Балтийского флота. В Хельсинки приезжает и Александра Коллонтай — член исполкома Петроградского совета — чтобы выступить перед матросами. Она уже немолода: ей 45 лет, за её плечами не одно покорённое сердце, несложившийся брак, взрослый сын, эмиграция, аресты и дружба с Лениным. Они встречаются на одном корабле, и матросы подчиняются голосу этой дамы. Дыбенко, «рослый бородатый матрос с ясными молодыми глазами» (ему было 28), ещё и любивший «поигрывать револьвером синей стали», на руках отнёс Александру по трапу… Так и начался этот удивительный роман. «Это человек, у которого преобладает не интеллект, а душа, сердце, воля, энергия… Я верю в Павлушу и его Звезду. Он — орёл… Люблю в нём сочетание крепкой воли и беспощадности, заставляющее видеть в нём «жестокого, страшного Дыбенко», — пишет Коллонтай в дневнике. Так на смену декабристской наивности, после народовольческой принципиальности и «сверхлюдей» конца XIX века приходят именно такие люди – жестокие и страшные «дыбенки». Знаменитые слова «Резать контру!» выкрикнуты не просто матросиком, а наркомом по морским делам. Однако 1918 год не принёс ничего хорошего ни Дыбенко, ни его возлюбленной Коллонтай – оба они лишились своих постов. Павла арестовывают за сдачу Нарвы, ему грозит расстрел. «Валькирия революции» ходит по знакомым кабинетам — просить за любовника. Впрочем, для освобождения Дыбенко любовниками быть мало. После вопроса Ленина «А кем вы приходитесь подследственному?» свободной женщине Александре Коллонтай пришлось «зарегистрировать» первый брак в советской истории. Правда, заключался он не так, как мы привыкли: Коллонтай просто опубликовала заявление в газете «Правда» о том, что сочеталась гражданским браком. «Мы оформили свой гражданский брак, ибо, если революция потерпит поражение, мы вместе взойдём на эшафот!», — писала она в дневнике. Неприятности в 1918 году не заканчиваются, и освобождённый Дыбенко вновь попадает в тюрьму: на этот раз — в крымскую, его берут в плен немцы. Коллонтай снова спасает его, и через некоторое время власти обменивают Павла на пленных немецких офицеров. Карьера Дыбенко продолжается взлётами и падениями, как и семейная жизнь – он то сходится, то расходится с супругой. Совместная жизнь авантюрной пары чуть было не закончилась трагически. Коллонтай устала от постоянных измен и дебошей мужа и, будучи в Одессе, потребовала развода. Дыбенко пытается убедить Александру не разрывать отношения, однако она непреклонна. «Павел быстро, по-военному, повернулся и поспешил к дому. У меня мелькнуло опасение: зачем он так спешит? Но я медлила. Зачем, зачем я тогда не бросилась за ним? Поднимаясь по лестнице террасы, я услышала выстрел… Павел лежал на каменном полу, по френчу текла струйка крови. Павел был ещё жив. Орден Красного Знамени отклонил пулю, и она прошла мимо сердца… Только позднее я узнала, что в тот вечер «красивая девушка» (любовница Дыбенко – ИА «Диалог») поставила ему ультиматум: либо я, либо она». Коллонтай уезжает в Москву, а затем в Норвегию – в качестве первой российской женщины-посла. Дыбенко пишет ей трогательные письма о любви, и в последний раз Александра сдаётся и «выписывает» мужа по месту службы. Счастье длилось недолго: Дыбенко так и не разорвал своего романа с любовницей – и Коллонтай ставит финальную точку в их отношениях. Недаром задолго до развода она писала: «Так тебе и надо, Коллонтай. Не сворачивай своего знамени человека-работника, не становись чьей-то женой». Первый советский брак не удался и протянул всего пять лет. Дыбенко был расстрелян в 1938 году за связь с Тухачевским, которого годом ранее отправил на расстрел. Коллонтай пережила все постреволюционные бури, чистки и войну — и умерла от инфаркта в 1952 году в возрасте 79 лет. Подготовила Маша Минутова / ИА «Диалог» Запись «Поцеловала его кандалы»: три истории о революционной любви впервые появилась ИА "Диалог".