Свидомые хотелки...

Апостроф, Украина. С Крымом все просто, для Путина он уже умер — волонтер Роман Доник

Известный волонтер о социальных сетях, Крыме и том, как изменились украинцы за время войны

11.06.2017

Лилия Рагуцкая

Волонтер Роман Доник уже четвертый год помогает украинским военным и на полигонах, и в зоне АТО. В интервью «Апострофу» он рассказал, почему запрет российских социальных сетей, по его мнению, это хорошо, а идея предоставить волонтерам статус участника боевых действий — плохо, как изменились украинцы за три года войны и почему оккупированный Крым уже умер для Владимира Путина.

— Мы тут недавно «зубы» показали, новые санкции против России ввели. Ты как считаешь, запрет российских соцсетей действительно был необходим? Ведь много было заявлений о том, что это — наступление на права и свободы украинцев, что никакого сбора информации ФСБ о наших гражданах через эти ресурсы и быть не могло…

— На самом деле, могло. Но дело даже не в этом. Дело в том, что сейчас происходит логическое завершение того, что у нас длится последние 500 лет. Мы ведь были под оккупацией все эти века. И сейчас реально пришло время, когда надо рвать — потому что слишком интегрировано это все. Все эти «ВКонтактики», «Яндекс», все эти вещи, которые у нас с россиянами одни на двоих… Как сиамские близнецы с одним телом и двумя головами. Одна голова — Украина, другая — РФ. А кровеносные сосуды между ними — одни и те же. Это ненормально.

Плюс, эти санкции ведь им и ощутимые убытки принесли, они реально мучаются экономически. Кроме того, эти санкции направлены не столько на тех, кто там сейчас сидит, потому что фанаты «ВКонтактика» будут продолжать туда ходить, никуда не денутся. А вот молодежь туда уже ходить не будет, именно подрастающее поколение.

Ты ж пойми, мы очень долго телились. У нас не было понимания, нам казалось, что вот-вот все закончится. А на самом деле за эти три года у нас выросло поколение. Представь, на начало войны у нас были дети 9-13 лет, которым соцсети были не особо интересны. Сейчас им по 12-16. У нас уже выросло поколение, которое в условиях войны все равно не воспринимает Россию как агрессора. Оно не видит разницы. Оно по-прежнему интегрировано.

Так что это надо делать однозначно. И тут же вопрос не в том, буду я туда заходить или не буду. Я там никогда никаких переписок не вел, если на то пошло. Основная проблема — именно в новой аудитории, в детях, подростках.

— Но они ведь найдут способ обойти запрет, если захотят.

— Даже если они смогут туда зайти, там уже не будет той аудитории, которая была до этого. Не будет такой массовости. Раньше ребенок заходил в эту соцсеть, а там — целый мир. Ему было интересно, вот он там и сидел. А сейчас для него это тоже будет в чем-то меняться.

Ну, и еще один плюс есть — экономический. Они же очень крепко положили рынок интернет-рекламы в Украине. Вот где сейчас Ukr.net, Bigmir, «Мета»? Они их просто задавили демпингом, завалили — и все. А теперь открываются перспективы.

Словом, это надо было делать. Однозначно. Другой вопрос, что у нас люди этого в большинстве своем не понимают. Ну, тяжело закрывать свою личную «липецкую фабрику». В общем, слава Богу, что это сделали хоть сейчас. Кстати, мы сейчас оказались в режиме «далі буде». Мы долго ждали. А сейчас произошло что-то — я, правда, не знаю, что…

— Кто-то связывает это с безвизом…

— Да. И не только. Это и выборы во Франции, это и выборы в США… Вот сейчас произошло что-то, в результате чего нам дали добро вот так себя вести. Это — как снежный ком: одно, другое, третье. И, на самом деле, мы ведь себя достаточно хамски сейчас ведем по отношению к России. Поэтому я думаю, что это далеко не конец. Это — лишь начало. Значит, заручились действительно поддержкой. Нам эту поддержку обещали давно — а сейчас она, наконец, есть.

— То, что в головах у большинства «войны нет», сильно сказывается на том, насколько сложно собирать деньги на нужды украинских военных? Или кто поддерживал — тот и продолжает это делать?

— Да. Уже есть люди, которые для себя определились, что делают то-то и то-то. У нас каждый человек вносит то, что может внести. Они могут помогать через разных волонтеров. Они могут помогать с разным целевым назначением. Но, в принципе, этот круг людей уже давно сформировался. Это те люди, которые стабильно помогают, потому что помощь нужна — и будут помогать до победы.

— Если уж мы заговорили о волонтерах, то не так давно вспыхнул скандал вокруг инициативы нардепа Андрея Денисенко выдавать статус участника боевых действий волонтерам, которые ездят на фронт. В волонтерской среде эту инициативу встретили с возмущением. Почему? К чему это приведет, если ему удастся протолкнуть свой законопроект?

— Это приведет к огромной несправедливости. По-хорошему, участники боевых действий — это те, кто воевал, те, в кого стреляли, те, у кого была угроза жизни. Но у нас, получается, очень много тех, кто владеет корочкой УБД, не подвергали свою жизнь ни малейшей опасности. А если сейчас сюда еще добавить гражданских?

Ну, хорошо. Волонтеры. Что такое волонтер? Есть женщины-волонтеры, которые вязали носки. Есть женщины-волонтеры, которые сушили борщи. Есть женщины-волонтеры, которые сетки плели. Кто-то ухаживал за ранеными. Кто-то еще чем-то занимался. Есть люди, которые за границей живут — и оттуда для военных машины перегоняют. Это все — волонтеры. И что, это все — участники боевых действий, или что?

На самом деле, это же депутат от «УКРОПа». Не может закончиться ничем хорошим то, что начиналось с украденной идеи. Они же шеврон «Укроп» украли. Оно как было посеяно с гнильцой — так оттуда эта гадость постоянно и вылезает.

Я не знаю, зачем он это делает. Лично я вообще очень тяжело воспринимаю волонтеров, которые появились после 2015 года.

— Почему? Типа вскочили в последний вагон?

— Да. Они же появлялись и в 2016-м, и до сих пор появляются. Я понимаю, что это, наверное, неправильно. Но ничего не могу с собой поделать. Для меня настоящие волонтеры — те люди, которые в том же Харькове начинали заниматься волонтерством еще в 2014-м, когда было реально страшно. Которые действительно рисковали. Все остальные, которые резко ломанулись, особенно после первой волны награждений, — заробитчане. Очень много заробитчан.

Волонтерам, начинавшим еще в 2014 году, УБД не нужно. В то время волонтерами становились в основной своей массе люди самодостаточные. Те, у кого был свой бизнес, какие-то свои средства. Случайных людей тогда не было. Это уже позже волонтерами начали становиться кондукторы маршруток, реализаторы на рынке…

Так что инициативу Денисенко считаю глупостью. Совершенно дикая коррупционная составляющая здесь будет в любом случае. Но самое главное — этого просто не надо делать. В 2014-м люди делали то, чего попросту не могли не делать. Они уже не могли сидеть на месте, оставаться в стороне. А потом появилась категория людей, которые полезли за плюшками. Кто-то подался в волонтеры перед выборами. Кто-то — потому что это круто, «зеленый свет» везде, дверь с ноги можно открыть практически в любой кабинет… Но это уже немножечко другое.

Возможно, этому Денисенко эту глупость кто-то насоветовал. Сказал: это будет круто — они же жизнью рисковали. Да, рисковали. Жизнью рискуем мы все. Мы улицу переходим — и рискуем. Но в чем отличие от ребят там, на фронте? Даже в самые жесткие моменты, когда были самые страшные столкновения, они выполняли приказ. Они умирали, но не уходили. То же Дебальцево — ребята до последнего стояли. И в Донецком аэропорту они стояли до последнего. Вот сколько могли — столько и стояли. И вот их УБД и УБД человека, который что-то там привез на фронт, пусть даже при этом метрах в ста от него упала какая-то мина — это же несоизмеримые вещи!

— Безусловно! В любом случае, Денисенко в своем Facebook сразу же выгреб по полной. Прежде всего, от самих волонтеров, которые, складывается впечатление, абсолютно единодушно возмущены такой идеей. Но нардеп настаивал, что этот законопроект таки будет принят — хотят ли этого сами волонтеры…

— Проблема в том, что это единодушие может оказаться не таким уж полным. Мне попадались на глаза комментарии, когда волонтеры же говорят: «Подождите, вот этот человек, который только что возмущался затеей Денисенко, раньше выступал за то, чтобы волонтерам дали УБД». Волонтеры — это такой же срез общества. Однозначно нельзя сказать, что все волонтеры против УБД. Мнения всех мы просто не знаем.

Во-вторых, у нас просто задиктовывают темы 50-100 человек, которые с 2014 года в теме. Они вот как раз все на виду, на слуху, они все идейные. Они самостоятельные. Они самодостаточные. Они и в 2014 году были самодостаточными. У этих людей был бизнес или еще что-то, то есть они могли купить себе тот участок земли. Для них это не самоцель. Поэтому они и говорят вот так вот.

Но где-то же сидит масса людей, которые думают совсем по-другому. Очередная «мобилизация» волонтеров случилась как раз после того, как поднимался вопрос, что волонтерам будут давать УБД. Вот тогда начался военный туризм. В общем, глупая это затея.

— Помимо прочего, в комментариях Денисенко советовали вместо подобных глупостей озаботиться лучше написанием законопроекта, который бы убрал «уравниловку» в статусе у тех, кто, скажем, воевал на первой и на второй линиях. В этом направлении вообще никаких движений законодатели наши не предпринимали?

— Нет. Начнем с того, что у нас сейчас уже есть волонтеры, которые имеют статус участника войны. Это официальный статус. У нас есть капелланы, которые имеют статус участника войны. Это оформляется официальная командировка, образно говоря, ты приходишь в АТЦ в Киеве, тебе выписывают бумажку, что ты едешь в командировку для оказания какой-то помощи (например, психологической). Ты работаешь сколько-то дней, потом ставишь отметку, что выбыла — и возвращаешься домой. Я не помню, 30 или 40 дней надо накопить, а потом ты имеешь право подать документы — и получить корочку «участника войны».

— Я имела в виду, что в удостоверении УБД не указано, воевал ты в Авдеевке на «промке» или в Краматорске все время просидел.

— Да. У нас нет разграничения. Этот вопрос давно поднимали. Потому что есть масса людей, которые ни разу не выстрелили даже. Есть люди, которые понятия не имеют, что такое обстрел. Есть люди, которые на блокпостах в тылу прослужили… Да что там на блокпостах — Изюм до недавнего времени считался зоной АТО! Сколько людей УБД получили!.. Да, действительно, лучше бы это сделали.

Другой вопрос — у них не смогут этого забрать (статус участника боевых действий, — «Апостроф»). Единственное, что смогут сделать — это придумать что-то новое. То есть эти все льготы у всех забрать, корочки УБД оставить и придумать какое-то новое название, новый статус. Допустим, «участник войны за независимость». И по новой выдать тем, кто действительно заслужил. Это — единственный вариант.

— Но это же нереально, учитывая, что, как ты не один раз говорил, до сих пор даже наградить всех достойных не могут…

— Знаешь, сейчас догонять начали. Потихонечку. Рядовой состав — не так, а офицеры — слава Богу. Я надеюсь, что дойдет и до рядового состава. Сейчас с награждениями, в принципе, нормально. Хотя государственные награды поджимают, конечно, экономят…

Я вот думаю: даже если примут этот закон, который Денисенко проталкивает — президент его заветирует. Кроме всего остального, это ж еще и деньги. Колоссальные.

— А если побоится? Не захочет настраивать против себя тех волонтеров, которые, возможно, хотят получить этот статус?

— Нет, не побоится. Вот есть лидеры общественного мнения. Есть они и среди волонтеров. Можно по-всякому относиться к людям, можно где-то разругаться, можно недолюбливать друг друга, но есть определенные вещи, одинаковые для всех. Так вышло и с инициативой Денисенко. Да, может, кто-то согласился на это через силу, может, кому-то и хотелось бы какую-то УБДшечку иметь. Но раз уж все резко встали, то и я резко встану. Возможно. Но сейчас есть единодушное решение — по крайней мере, от волонтеров первых волн — они однозначно оценивают это все. И нравится это остальным или не нравится, но есть своего рода дедовщина какая-то и в волонтерском движении. И эти волонтеры все-таки задиктовывают немножко.

Я думаю, президент не будет делать выверку, как отреагируют на это какие-то совершенно непонятные люди, которые называют себя волонтерами, потому что они отвезли куда-то там два мешка картошки… Тот же Бирюков коммуницирует со всеми. Так что, думаю, проблем не будет. Попытка была, но Facebook — это еще не вся Украина.

— Немножко глупый, возможно, вопрос… Есть ли у тебя сейчас ощущение, сколько еще продлится война, и закончится ли она исключительно дипломатическим путем или все-таки понадобится военная зачистка этих территорий?

— Нет. Ощущения вообще никакого нет. И понимания нет. Такое ощущение, что мы сейчас входим в какой-то клинч. Понятно, что территории эти никто никому отдавать не будет. Если предельно цинично рассуждать, с точки зрения, допустим, украинской государственности — то, что происходит, рано или поздно должно было произойти. В частности, с Донецкой и Луганской областями. И в любом случае были бы какие-то бунты…

— Это почему еще?

— Смотри, Англия избавилась от шахт болезненно, но очень давно. У нас же это все приняло вообще ужасные какие-то формы. У нас два региона во многом жили на дотации.

— И верили при этом, что кормят всех остальных…

— Дело даже не в этом. То, что им завышали самомнение, это да. Но вообще сам факт: если целая отрасль — дотационная, рано или поздно с ней пришлось бы прощаться. И рано или поздно встал бы вопрос, что с этим делать, как поступить, куда этих людей девать, как их адаптировать и так далее.

И вот сейчас — да, это тяжело, больно, цинично — именно то время, когда происходит этот неизбежный процесс. Есть четкое понимание: того Донбасса, который был, уже никогда не будет. Даже если сюда придут инвесторы. Инвесторы не будут вкладывать деньги в убыточные шахты. Того Донбасса, который помнят, уже никогда не будет.

И это нам тоже на руку. В той же Англии, когда они «прощались» со своими шахтами, процесс также был болезненным и сопровождался массовыми бунтами. Оно было в другой форме — но оно было! И не случись войны, кто знает, как бы этот процесс проходил у нас?

Тут другой вопрос: а что делать с теми людьми, которые там успели «отличиться»? На самом деле, их очень много там. И даже те учителя, которые преподают в школах на оккупированных территориях эти три года и все это время показывают детям фотографии «моторол» и «захарченков», — это же тоже не очень-то хорошо!

Я не знаю, как и когда окончится то, что происходит сейчас на Донбассе. Наверное, это будет не очень просто. Куда будут деваться эти люди, я тоже не знаю. Мне бы хотелось, чтобы у них вообще забрали право голоса. В идеале — и вовсе выселили в Россию или еще куда. Но я понимаю, что никто этого не даст сделать. Европа будет нас душить…

А вообще, слишком уж это неблагодарное занятие — загадывать. Вот кто бы мог подумать четыре года назад, что нас ждет.

— Я пытаюсь вспомнить, когда у меня исчезло чувство, что все это — вот-вот, и закончится… И не могу. Вот было это чувство, что через пару недель, может, месяц, все закончится — а потом оно куда-то подевалось…

— Наверное, после Иловайска закончилось.

— Может быть.

— Да… До Иловайска еще были какие-то иллюзии. Но когда в Иловайск зашла Россия — все поняли, что просто так нам никто закончить не даст. Лето 2014 года многое прояснило…

— А если все-таки позагадывать? Например, по поводу того, что будет с Крымом?

— С Крымом? Тут как раз все просто.

— Да?

— Да. Если брать в общем. Представь себе живой организм. Он заболел. У него температура, у него лихорадка, он очень плохо себя чувствует, у него сухость во рту, обезвоживание… Но в это же время все зловредные гадости и микробы убиваются.

В принципе, то же самое происходит и с Крымом. Был там миллион-полтора ватников, с которыми мы в принципе ничего не могли сделать. Потому что они были фактически гражданами Украины, а на самом деле значительная часть из них — это отставные российские военные, часть — дети этих военных, они ориентированы были исключительно на Россию. И сейчас, через такой болезненный процесс, мы от них избавляемся.

Да, для меня лично, к примеру, это проблема — что я больше туда не поеду. А если и поеду, то в очень отдаленной перспективе. Но в масштабах государства, в исторических масштабах 50-60 лет — это вообще фигня-вопрос. Российской империи очень много лет. И боремся мы с ней тоже добрых полтысячелетия. Но сейчас там закончится пресная вода, благополучно они оттуда побегут — и там будем посмотреть, как оно все вернется. И опять туда пустим воду, опять все будет нормально. С тем лишь отличием, что вот этот гнидник, рассадник русскомировцев оттуда куда-то чухнет.

— В случае с Крымом блокада — это хорошо, правильно?

— Да.

— А в случае с Донбассом — стоило устраивать блокаду? Перекрывать железную дорогу, отключать свет в Луганской области?..

— Понимаешь, свет — это не самая большая проблема, которая есть. А вода — это вода все-таки. И с Крымом все по-другому. На Донбассе же эти блокадники, которые редуты понастраивали, добились только того, что сепары отжали часть предприятий, которые сейчас порежут на металл. И все.

— Как считаешь, нужно было бы инициаторам выставить счета? Представители власти ведь обещали, что заставят отдельных политиков компенсировать убытки бюджета из-за этой блокады…

— Я думаю, что потом еще будет раздача слонов. Ну, когда-то, со временем. Потому что очень много вещей, которые до сих пор непонятны. Мотивация не ясна, как, что и для чего делалось. А Крым… Знаешь, что хорошо в случае с Крымом? То, что для Путина он умер. Крым ему уже не интересен.

— Как ребенок — ухватил игрушку, поиграл и бросил?

— Да. Он, в принципе, выдавил максимально из этой темы. «Возвращение исконно русских земель», все это самое… Сейчас это ему не интересно. И на нытье вот этих миллионов крымчан, которые будут без воды, ему, по большому счету, плевать.

— «Вы держитесь там»?

— Да. Но вот как повод ударить, коридор попытаться пробить по суше (в Крым по территории Украины, — «Апостроф») — это да. Вероятность есть такая. Она никуда не делась. Мы пока ездим и учим этих пулеметчиков — и, я так понимаю, конца-края этому не видно. В любой момент все может измениться.

— Ты говоришь, приходится волонтерам ездить и учить пулеметчиков. Почему до сих пор это происходит? Неужели на четвертом году войны с системой обучения в армии все так плохо?

— Понимаешь, у нас есть провал. У нас есть снизу солдат, который хочет научиться. Есть наверху начальник Генерального штаба, командир дивизии или учебного центра. А между ним и солдатом — пропасть. Слишком много между ними осталось людей, которые были до войны. Для них ничего не изменилось. Они отбывают свои календари до пенсии. И все. Более того, сейчас еще и наоборот получилось. Очень много людей, которые были уволены из армии, сейчас пришли на контракт, потому что зарплаты подняли. Проблема есть.

— Так что же выходит? Для позитивных изменений в армии нужно снова провести мобилизацию? Чтобы пришли люди извне, не боящиеся говорить о проблемах…

— Сейчас проблемы немножечко другого порядка. В чем разница? Тогда действительно были проблемы, потому что не было денег, не было управления, не было вообще ничего. Сейчас же все упирается в несовершенное законодательство, которое никто не собирается менять. У нас ведь уволить невозможно! Негодяя, человека, который плохо работает, просто невозможно уволить.

— А контрактника простого, «аватара», например?

— «Аватара» — да. Но для того, чтобы уволить «аватара», надо кучу расследований провести. И через суд увольнять. Это тоже не так просто.

— Проще терпеть?

— Ну, почему? Их периодически увольняют. Но это особая процедура. Они защищены. А если еще УБД у него есть, какие-то награды — это вообще целое дело.

— И что же получается? Если среднее звено уволить невозможно…

— А как уволить? Они по судам восстанавливаются. Вот их пытаются сейчас растасовать для того, чтобы новым дать возможность зайти и делать что-то, распихивают их, чтобы хоть немножко вреда от них меньше было. Их же куда-то надо девать. Мы же не можем взять — и 50-100 тысяч человек просто выбросить на улицу.

— Ну, у Саакашвили же как-то получилось? Когда он практически одномоментно уволил всех полицейских…

— Ну, возможно. Но полиция в Грузии и армия в воюющей Украине — это немножко разные вещи. Проблема в армии — очень специфична. Есть набор знаний, которым гражданский человек даже семи пядей во лбу не может овладеть просто так. Нельзя прийти — и резко стать опытным военным. В любом случае, кроме технических моментов, есть знания по управлению войсками. И это необходимо.

Любят больше всего военных, которые по карьерной лестнице прошли от командира взвода, роты — и дальше. Потому что они это все постепенно нарабатывали, они знают полностью весь механизм. Не только как он работает, но и как он должен работать, где он может сломаться, как его починить и все остальное.

Да, возможно, у нас есть 10-15 людей, которые совершенно гениальны, совершенно талантливы, и которые — раз — и через месяц смогли. Но проблема в том, что, во-первых, эти люди уже чем-то заняты. И даже если чисто гипотетически представить, что они могут — они вообще пойдут в сегодняшнюю армию? Они туда не пойдут. Армия у нас, нравится нам это или нет, по-прежнему предлагает нищенские зарплаты. До 500 долларов — это, на самом деле, очень мало.

— В нищей стране неплохо, что хоть до таких размеров повысили.

— Я понимаю. Но у нас вообще память выборочная. Мы что-то помним, что-то не помним. Мы забываем, что идет война, зато прекрасно помним доллар по 8. Нищая страна? Не факт, что такая уж нищая. Посмотри по сторонам.

— Украинцы образца 2013 года и украинцы в 2017 году — какое между ними ключевое различие? Есть у нас какие-то достижения?

— Мне тяжело судить. Реально тяжело. Мы все закапсулировались. Я общаюсь с теми украинцами, которые смотрят на жизнь примерно так же, как и я. А это постепенно приводит к тому, что ты начинаешь считать, что все вокруг думают примерно так же. Для меня в 2014 году стало большим откровением, когда в Харькове в Верховную Раду прошел Оппоблок… Для меня реально это был шок.

Я не знаю, как изменились украинцы. Мы ведь не владеем полной картиной. Мы видим армию. Армия — 100% изменилась. Министерство обороны изменилось. Полиция? Да, возможно, изменилась. Прокуратура? Эта грандиозная операция по задержанию коррупционеров (масштабная операция по задержанию налоговиков, связанных с бывшим министром доходов и сборов Александром Клименко, — «Апостроф») показала, что — да, изменилась. Что-то меняется.

Ты ж пойми, у нас нет ни одного человека, который бы жил абсолютно честно и абсолютно по закону. Вот его просто нет в природе! У нас все власти все 25 лет делали из людей подельников. Кто-то отматывал электричество, чтобы получить меньшую платежку за свет. Кто-то где-то подворовывал. Кто-то за что-то не платил. Кто-то мухлевал с субсидиями… И в итоге оказывается, что у нас нет вообще ни единого человека, который бы мог сказать: вот я ни разу ничего не нарушил. И при этом мы же жили комфортно, это в принципе всех устраивало. А теперь — раз — и всем надо выходить из зоны комфорта. Это ж тоже большая проблема. А выход из зоны комфорта, как показал нам недавно «ВКонтактик», — это очень болезненно.

Мало очень времени прошло. Хотя люди изменились, конечно. Изменились. Давай реально смотреть на вещи. Вспомни, сколько в 2013-м можно было увидеть людей в вышиванках? Украинских флагов? Мы изменились. Просто мы это не особо-то и замечаем, потому что мы — в процессе. Если бы мы могли сфокусировать взгляд — думаю, увидели бы много интересного. Я не представляю, чтобы вот так пели гимн в 2013 году. Да кто его вообще пел?

— Как считаешь, хватит ли у украинского народа мудрости не реагировать на провокации и во время войны все-таки не поддаваться на постоянные призывы кого-то свергать, устраивать Майдан, разворачиваться и идти с оружием на Киев?

— У нас сейчас лихорадка. И лихорадить нас будет несколько лет. У нас все держится на персоналиях. Порошенко — это счастье для Украины. Я ведь — фаталист по большому счету. И я искренне убежден, что случайностей не бывает. И Муженко, и Порошенко, и Полторак — эти люди просто оказались в нужное время в нужном месте. Так должно было быть. Но. Вот где-то недавно увидел очень хорошее выражение, что у нас есть люди, которые попытались использовать революцию как социальный лифт.

— Иногда — очень успешно, кстати.

— Да. Но некоторых этот лифт таки завез не на тот этаж, который они для себя порешали. И они начинают нажимать на разные кнопки, не задумываясь о последствиях и о том, что будет с этим лифтом. У нас очень много таких людей, которые выстрелили, вылетели, они на слуху, их знают… Но они не удовлетворены тем, куда их вынесло. Они хотят чего-то другого. И они начинают давить на эти кнопки, не думая о последствиях. Тут вопрос не в мудрости. Это — чисто шкурняки.

— Получается, вопрос в количестве тех, кто промазал с этажом?

— Да. К тому же, у нас сформировалась определенная новая каста — профессиональные протестующие. Они живут на это. И это тоже надо понимать. Но в чем наше преимущество? Как ни парадоксально — в том, что люди устали. Ну и в том, что мы все-таки немного ленивые. Безусловно, это хорошо — в этом случае.