Русское оружие. Китайгородский порох

О нашей достаточно ранней подготовленности к войнам против армий, имеющих на вооружении огнестрельное оружие (при строительстве крепостей наши инженеры не могли не учитывать возможность появления нашего оружия и у врага), свидетельствуют и постоянно обнаруживаемые подземные сооружения в пределах оборонительных линий Московского Кремля. Выясняется, что:

«…Московский Кремль был оснащен слухами задолго до того, как в России с помощью подкопа была разрушена первая крепость» [1] (с. 55).

Что случилось лишь в 1535 г., когда литовцам удалось с помощью взорванного под стенами Стародуба порохового заряда овладеть этим русским городом.

Таким образом, выясняется, что и в данной области наша наука намного опережала хваленую заграницу. Ведь тех же литовцев, вторгшихся полстолетия спустя вместе с поляками, при защите Пскова мы просто наголову разгромили именно за счет нашего опережения в данной области:

«В 1581 году во время осады Пскова между поляками и русскими шла настоящая подземная война. Искусное расположение многочисленных слуховых галерей, удачно прикрывавших стены и башни Псковского кремля, позволило обнаружить и ликвидировать все вражеские подкопы» [1] (с. 56).

Вот что сообщает об этих слухах Станислав Пиотровский — участник неудачного штурма Пскова в составе войск Стефана Батория:

«Ведем подкоп под стены, только не знаю как скоро он будет готов; хорошо, если бы русские не догадались, а то они, по рассказам пленных, поделали везде слухи (Остаток этих слухов, т. е. подземных коридоров и теперь можно видеть у Покровской башни, вблизи которой сохранилось устье подземного хода, ведущего далеко в поле. Такие слухи были устроены и в Смоленске, о чем упоминает Маскевич в своем описании Смоленской осады: он говорит, что ни один подкоп не мог удаться потому, что русские везде имели слухи — прим. переводчика)» [2] (с. 123).

И вот что в этом вопросе самое интересное:

«На Западе контрминные способы борьбы были применены лишь во второй половине XVII в. — почти на 100 лет позже обороны Пскова» [12] (с. 169).

Но кроме Пскова у нас был еще и Смоленск:

«Возведенная в 1596–1600 гг. крепость сразу же получила самые высокие оценки современников этого строительства. Ее называли «непобедимым укреплением своего отечества», «ожерельем» Московской Руси. Иностранцы подчеркивали высокие инженерные качества сооружения, говорили о невозможности взять их приступом. Серьезной проверкой прочности смоленской цитадели стала более чем двухлетняя (1609–1611) осада города войсками польского короля Сигизмунда III» [4] (с. 263).

Кстати говоря, крепость эта вовсе не является каким-то особым исключением из правил строительства защитных сооружений Москвой, сегодня объявленной «лапотной». Ведь если новейшая и мощнейшая из шведских крепостей Нарва все же покорилась пушкам Петра (после длительного обстрела неожиданно обвалилась одна из ее стен), то построенная много ранее и считающаяся уже более негодной для отражения нападения неприятеля построенная еще во времена Ивана Грозного наша средневековая твердыня, Иван-город, оказалась полностью неприступной. О чем и сообщает в своих дневниках датский посол Юст Юль:

«Хотя стены весьма ветхи и в предохранение от падения обтянуты крепкими железными полосами, тем не менее в (последнюю) осаду они оказались настолько крепкими, что до самого взятия Нарвы в них не удалось открыть брешь даже при (помощи) самых больших орудий» [5] (с. 77).

Так что мощь нами сооружаемых крепостей всегда признавала и заграница. Смоленские же стены сооружались полувеком позднее стен Иван-города, а потому были устроены и еще надежнее своего предшественника по фортификационным сооружениям Московии.

Но не только искусные прочные стены, но и противоподкопные подземные сооружения были на тот день у Смоленской твердыни самыми мощными во всей Европе. О чем и сообщают в один голос даже наши враги:

«Тайники этой крепости высоко оценили поляки, осаждавшие ее в начале XVII века» [1] (с. 169).

Вот что сообщает в своем дневнике о полной невозможности преодолеть наши эти уже подземные рубежи находящийся в неприятельском стане враг — польский офицер Маскевич. Поляки, пишет он:

«Не пренебрегали и подкопами; несколько раз пытались провести их в разных местах от лагеря под стены, в надежде, что не тот, так другой будет иметь успех; но Москвитяне были осторожны; ни один подкоп не мог утаиться от них: ибо Смоленские стены выведены опытным инженером так искусно, что при них под землею находятся тайные ходы, где все слышно, куда ни проводили подкопы. Пользуясь ими, Москвитяне подрывались из крепости под основание стен и либо встречались с нашими, либо подводили мины под наши подкопы, и взорвав их порохом, работы истребляли, а людей заваливали и душили землею, так что мы иногда откапывали своих дня чрез три и четыре» [6] (с. 29).

Вот как долго, со слов иного в той войне нашего врага, поляка Элиаса Геркмана, держался Смоленск. Сигизмунд:

«…стоял под ним с своим войском около двух с половиною лет…» [7] (гл. 21, с. 256).

И враг здесь в ту пору потерял не только:

«…30 тысяч своих солдат… Долгая осада разложила войско Сигизмунда. Он был не в состоянии оказать существенную помощь засевшему в Москве польскому войску и вернулся в Варшаву» [8] (с. 322).

Так что Смоленская цитадель преградила путь врагу даже после того, как он предателями боярами был запущен в самое сердце Православной страны — в ее главную святыню — в Москву. Вот что собой представляет эта крепость в те времена лучшая в Европе. Так что именно наши крепости представляли собой образец искусства ваяния защитных сооружений всех времен и народов.

Причем, именно наши крепости напоминает собой Троя Шлимана. Ведь этот город — полная копия Москвы — такой же белокаменный и с таким же множеством ворот:

«В течение десяти лет греки осаждали город, окруженный толстыми стенами из тесаного камня с башнями и пятью искусно защищенными воротами» [9] (с. 6).

У Москвы было шесть таких ворот.

На первый взгляд такое обилие ворот кажется какой-то непродуманной блажью. Ведь именно они являются наиболее уязвимым участком обороняющейся стороны.

Однако же здесь следует учесть тот факт, что лишь мы всегда возводили не просто защитные сооружения, но сооружения, которые позволяли укрывшемуся за ними воинству в самый неожиданный для врага момент переходить от обороны к наступлению. Так всегда и оснащались русские крепости, в вопросе контратаки всегда выглядящие особняком от подобных сооружений заграницы, никогда не предназначающихся для ведения столь рискованных военных действий. Это выяснили недавние раскопки, проводимые в Московском Кремле. Причем подземная часть наших защитных сооружений, в дополнение имеющимся в наличии нескольким наземным воротам, всегда имела и ворота подземные, откуда имелась возможность нанести врагу самый страшный удар в самое неожиданное время, обычно ночью:

«В книге “Материалы для истории инженерного искусства в России” академик Ф.Ф. Ласковский писал: “Большое внимание при возведении оборонительных оград уделялось в старину устройству потайных выходов, называвшихся в начале вылазными воротами, или вылазами, и служивших для вылазок. Располагались они так, что неприятель не мог заметить их с поля. Для этого самый проход помещался на дне рва или несколько ниже, имел небольшую высоту и заграждался двумя или более прочно устроенными дверями. Для выхода в поле во рву устраивался в наружном его скате, против вылазов или несколько в стороне, довольно пологий и широкий выход… Ходы-вылазы могли также приводить в ближайшие лес, овраг, на берег реки, то есть в то место, откуда удобнее всего было напасть на противника, осадившего город или крепость. В старинных документах эти сооружения называли также «воротами тайных выходов», «лазами» или «поднырами»”» [1] (с. 111).

Так что ко временам нашего «стояния» на Угре со своими в недавнем прошлом завоевателями, татарами (да и само это пресловутое «завоевание», на фоне нами обнаруженного превосходства русского оружия — уж как-то выглядит сегодня слишком неубедительным), в те времена еще продолжающими находиться в средневековье, мы оказались на совершенно разных уровнях развития:

«6 октября русские и ордынские войска сошлись, и разделяла их лишь гладь реки Угры. На левом берегу выстроились русские лучники, были расставлены пищали и тюфяки (длинноствольные и короткоствольные артиллерийские орудия), отряды стрельцов с дробницами (ручное огнестрельное оружие)» [10] (с. 26).

Так что враг был встречен во всеоружии, а потому первый его наступательный порыв был остановлен меткими выстрелами москвичей:

«…и покушашеся многажды прилести реку во многих местех, и не можеша воспрещеніем от Руских вои. И много паде Срацын его ту, и без числа претопоша в реце» [11] (гл. 4).

Так что урон врагу, попытавшемуся сходу форсировать Угру, не такую уж и могучую реку, был в тот момент нанесен более чем чувствительный. Ведь впоследствии повторить попытку форсировать эту водную преграду враг смог, собрав все свои силы воедино, только через двое суток. Но и вновь — не тут-то было:

«Бои за переправы начались 8 октября и продолжались четверо суток. Ордынцам так и не удалось преодолеть реку ни на одном участке. Особую роль в этом сыграл “огненный наряд”. Татары, сгрудившиеся перед бродами, в результате метких выстрелов русских пушкарей понесли значительный урон. Хорошей мишенью стали и медленно плывущие через Угру ордынцы, а сами они не могли использовать свой излюбленный прием — массированную стрельбу из луков: долетавшие на излете стрелы теряли убойную силу» [3] (с. 86).

Так что это знаменитое стояние на Угре на самом деле никаким стоянием не было, но самой настоящей битвой! Со стороны татар битвой за овладение плацдармом, а с нашей — защитой занимаемых нами выгодных рубежей. И уже в этой войне мы своих бывших завоевателей (если все же верить этой придуманной историками возможности каких-то безграмотных степных варваров нас, самую грамотную страну мира, завоевать) совершенно безнаказанно расстреливали, как много позже белые люди Европы будут расстреливать беззащитных папуасов Гвинеи или индейцев Америки. Таково наше пресловутое «отставание», как раз якобы из-за этого самого татаро-монгольского порабощения!

Практически все то же можно наблюдать и при взятии Иваном Грозным Казани. Вот как эту тему освещает голландец Эльзевир из Лейдена:

«…к дышлу колесниц прибивалась широкая и толстая доска, со многими скважинами для просовывания пищалей и мушкатонов; и так, когда они таким образом сильно поражали неприятелей (употреблявших только стрелы, от которых Московитяне не могли претерпевать никакого вреда), то им и не трудно было победить и покорить их» [13] (с. 352).

Все то же подтверждает и итальянец Антонио Поссевино:

«…у московитов существует особый способ ведения военных действий: против тех татар, которых московит покорил, он применял большие пушки. Кроме того, он приказал прибить к повозкам толстые щиты с просверленными в них отверстиями, через них пищальщики стреляли из своих пищалей. Таким образом, врагам был нанесен значительный ущерб, сами же они никого не потеряли, так как ему легко было сломить их с помощью этого нового вида оружия» [14] (с. 65).

И здесь наблюдалось все то же, что затем повторится и на Угре, — белые люди, спрятавшись за легкими укрытиями из досок, безнаказанно отстреливали индейцев, вооруженных лишь луками и стрелами. И здесь уже не говоря за весь остальной наш «огневой наряд», который, что свидетельствуют практически все источники, у нас всегда был особенно хорош.

Причем, до такой степени хорош, что нашим врагам никаких шансов спастись при Иване Грозном не оставлялось. Вот чем мы их «потчевали» при взятии той же Казани. Летописец сообщает, что Иван Грозный:

«…повеле грады тыя и туры и великія пушки блиско прикатити ко стенам градным, а иныя ставити по Казани реке, по брегу, и поза Булаку и по рвом, около града, и бити по стенам градным со всех стран из великих пушек, ядра имеющим в колено человеку и в пояс» [11] (гл. 62).

То есть величина русских ядер доходила до пояса. Возможно ли упастись от такого грозного оружия за любой толщиной стенами (а в Казани стены достигали толщины 14 м)?

Причем, иностранцы особо выделяют и то, что мы много лучше и качественнее их самих изготавливали и порох — самую важную составляющую военного производства. Англичанин Чарльз Уитворт, например, свидетельствует, что:

«Порох делают в Москве сильный и хороший…» [15] (с. 90).

Все то же сообщает немец Ганс-Мориц Айрманн (1666–1670 гг.):

«Также умеют они изготовлять превосходнейший порох для ружей, лучший, чем у нас…» [16] (с. 296).

И вот как наш порох, еще веком ранее, разнес стены Казани. Когда русские саперы закончили свой подкоп:

«…и возвысися пламень огня до облак, шумящ, и клокочющи, аки некія великія реки силныи… и прорва крепкія стены градныя, прясло едино… и понесе на высоту великое древіе, на высоту с людми, яко сено и прах ветром, и относя… и меташе в лесе и на поле далече, за 10 верст и 20 верст… Бывши же на стенах погани… и вси без вести погибоша; овіе древіимъ и дымомъ подави, овех же огнь пояде, а иже внутрь во граде Казанцы, мужи и жены, от страха силного грянутія омертвеша, и падоша ницы на землю, чающе под собою земли погрязнути, или яко Содомскіи огнь с небеси сошедше попалити их» [11] (гл. 79).

А остальное было, что называется, делом лишь техники:

«Русти же вои состизающи Казанцов немилостиво мечи своими и секирами разсекаху, и копіями и сулицами прободаху сквозь, и резаху аки свинеи нещадно, и кровь их по улицам течаше» [11] (гл. 82).

«Русти же вои… ищущи Казанцов, в домех и во храминах и в погребах и в ямах сокрывающихся, и где аще обретаху Казанца, стара или юношу или средолетного, и ту вскоре того оружіем своим смерти предаваху… И бы видети, яко высокія горы, громады же великія побитых Казанцов лежащих… реки же по всему граду крови их пролишася… яко великія лужа дождевыя воды, кровь стояша по ниским местом. И очерленеваше землю, яко и реченным водам с кровію смеситися, и не можаху людіе из рек по 7 днеи пити воды, конем же и людем в крови до колену бродити» [11] (гл. 83).

После этого побоища, произведенного с помощью русского оружия, татарская грозная до этого момента орда практически перестала существовать:

«…боле 190 000 побитых Казанских людей всех, мала и велика, стара и млада, мужска полу и женска, кроме плененных; есть же тех число боле того» [11] (гл. 86).

То есть потери Казани составляли до полумиллиона. Всего же потеряли татары в той войне и того более:

«И сосчиташе же сами себе изоставшися Казанцы и Черемиса воех побитых своих во взятіе Казанское, и преже взятія и по взятіи, Татаръ, Черемисы, во граде и в острозех, и в полон сведенных, и от глада умерших, и мразом измерших, и всяческих везде погибших, ведомых их писаных, кроме, неведомых и неписаных, 757 270. Мало живых осташа во всеи земли Казанскои» [11] (гл. 100).

«Руских же вои сочтоша побитых от Казанских людей, во всех приступех и на сьемных боех и в загонех, 15 355» [11] (гл. 86).

То есть на каждого погибшего нашего воина приходилось до полусотни врагов. Вот по какой причине татар теперь не слишком большой процент от населения России. Не расправа ли это белого человека над злыми дикарями, в мире никак по соседству жить не желающими, вооруженными лишь луками и дротиками, но при этом постоянно лузущими на рожон на более сильного и более умного своего соседа?

Так катастрофически для врага, в конце концов, закончилось срабатывание нами заложенного порохового заряда. Взрывом разнесло и разметало 14-метровой толщины мощнейшие укрепления врага, за которыми татары пытались спрятаться от гнева русского человека, пришедшего его покарать за многочисленные кровавые разбойные нападения на мирное население русских украин.

Но даже и здесь объяснения произошедшего имеются. Ведь все это случилось так для нашего воинства удачно лишь потому, что порох у нас и действительно — особенно хорош. В противном случае нам не пришлось бы в ту пору праздновать окончательную свою победу над извечно грозящим нам нападениями соседом.

Причем, обилие производственных мощностей России, специализирующихся на изготовлении пороха, вполне позволяли, при желании, изготавливать любые количества этого зелья — самого важного вида военной продукции со времен его, судя по всему, нами же и изобретения. Ведь русскими, о чем свидетельствует все тот же Чарльз Уитворт:

«…за короткое время могут быть приготовлены достаточные количества пороха…» [15] (с. 90).

А вот что свидетельствуют поляки, словно кур во щи попавшие под жерла русских пушек при очередной своей попытке овладеть нашим Псковом. Участник штурма Станислав Пиотровский сильно удивляется его обилию и качеству, причем, в тот самый момент, когда русские были лишены его подвоза:

«Не понимаю, откуда у них такое изобилие ядер и пороху? Когда наши выстрелят раз, они в ответ выстрелят десять и редко без вреда» [2] (с. 212).

Потому-то собранной поляками в те времена очередной вражеской коалиции — от итальянцев до шотландцев и от венгров до французов — так преизрядно и настучали по зубам, что порох нами изготовлялся не только лучший во всем мире, но в таком количестве, которое сильно превосходило производственные возможности врага. Причем, не только Запада, но и объединенного с ним враждебного Востока — Турции с Крымом и Ногайской ордой. То есть даже не европейская, но очередная мировая коалиция оказалась беззубой против нашего в тот момент поднимающегося колосса.

А защитники Пскова даже смеялись над осаждающими их поляками со стены:

«отчего вы не стреляете? Если бы вы и два года осаждали Псков, то и тогда вам не видать его! Зачем сюда приехали, когда пороху не имеете?» [2] (с. 213).

То есть огневой наряд, что здесь самое интересное, именно у прячущихся за стенами осажденных, был не только много совершеннее, но и оснащеннее ядрами и порохом. Потому вражеские войска, собранные со всей Европы в надежде поживиться в России добычей, вместо обещанной им мзды, несли просто колоссальные потери среди солдат удачи: итальянцев и французов, немцев и шотландцев, поляков и венгров. А ведь Россия в тот самый момент воевала еще и со Швецией. Откуда у нее столько пороха? Каковы были на тот момент ее производственные мощности по его изготовлению?

Потому-то и гер наш, этот самый Питер, так любливал ежедневно выпаливать из пушек такое просто неимоверное количество залпов, изводя продукцию военных предприятий вовсе не по назначению, но исключительно для своих развлечений — ежедневных попоек: шутовских «богослужений», машкерадов и ассамблей.

И порох, как и все остальное, что и понятно, научил нас изготовлять вовсе не Петр. Он просто не успел пока, к высказываниям Уитворта, то есть до 1709 г., запороть и данное производство, как запорет затем и многие из всех иных, до него, то есть еще до перекройки на иноземный лад, являющиеся у нас традиционно лучшими в мире.

Однако ж и про качество пороха все тот же Уитворт замечает, что он является самым лучшим:

«…кроме тех случаев, когда должностные лица в своих личных интересах смотрят сквозь пальцы на нарушения в процессе его изготовления» (там же).

То есть до того самого момента, что весьма скромно все же постеснялся откомментировать Уитворт, когда решаются пойти на воровство. А так как воровство именно Петром и было вздуто до самых умопомрачительнейших доселе невиданных размеров, то надо быть уверенным и в том, что и эту область военного производства, как и все остальное, Петр за время своего царствования угробил.

Но до него, то есть еще в допетровские времена, все оружие, связанное с применением пороха, да и он сам, у нас в России, чисто традиционно, что подтверждают практически все — и друзья, и враги, являлись лучшими.

Так что именно мы по тем временам имели армию, оснащенную самым современным оружием в мире. И это все при использовании ума и навыков наших отечественных оружейников.

Библиография

1.159 Белоусова Т. М. Тайны подземной Москвы. Московский рабочий. М., 1997.

2.461 Пиотровский С. Дневник последнего похода Стефана Батория на Россию. Псков, 1882.

3.3 Алексеев Ю.А. Военно-исторический календарь 1995. Журнал «Военные знания». М. 1994.

4.623 Черный В.Д. Искусство средневековой Руси. «Гуманитарный издательский центр ВЛАДОС». М., 1997.

5.293 Юст Юль. Записки датского посланника в России при Петре Великом. Цит. по: Лавры Полтавы. Фонд Сергея Дубова. М., 2001.

6.455 Маскевич С. Дневник 1594–1621. Дневник Маскевича. Цит. по: Сказания современников о Дмитрии Самозванце. Т. 1. СПб. 1859.

7.624 Геркам Э.Г. Историческое повествование о важнейших смутах в государстве Русском, виновником которых был назван царевич Дмитрий Иванович, несправедливо названный Самозванцем. Цит. по: Хроники смутного времени. Фонд Сергея Дубова. М., 1998.

8.625 Грачева Т.В. Память русской души. «Зёрна-слово». Рязань, 2011.

9.26 Гриневич Г.С. Энциклопедия русской мысли том I. Праславянская письменность. Результаты дешифровки. Общественная польза. М., 1993.

10.149 Шишов А.В., Шведов Ю.Н., Алексеев Ю.А., Авдеев В.А. и др. Рубежи ратной славы Отечества. Издательский дом «Звонница-МГ». М., 2002.

11.439 История о Казанском царстве (Казанский летописец). Цит. по: ПСРЛ, том XIX. СПБ., 1903.

12.119 Соколов Ю.Ф. Выдающиеся российские полководцы глазами современников (IX–XVII вв.). Институт военной истории МО РФ. М., 2002.

13.296 Эльзевир из Лейдена. Руссия или Московия. Цит. по: Описание России, изданное в 1630 году в Голландии // Московский телеграф, часть 7, № 3. М., 1826.

14.469 Поссевино А. Московия. Книга 2. Цит. по: Исторические сочинения о России XVI в. МГУ. М., 1983.

15.298 Чарльз Уитворт. О России, какой она была в 1710 году. Цит. по: Россия в начале XVIII в. Сочинение Ч. Уитворта. АН СССР. М., 1988.

16.504 Айрманн Г.М. Ганс-Мориц Арманн. Записки. Цит. по: Записки Айрманна о Прибалтике и Московии 1666–1670 гг. // Исторические записки, Том 17. 1945.