Бабье царство. Женщина во главе государства — победа или беда?
360 лет назад, 27 сентября 1657 г. у русского царя Алексея Михайловича и его жены Марии Милославской родился шестой ребёнок. Дочь. Софья. Та самая царевна Софья, судьба которой была совсем не женской — интриги, захват власти, политическая борьба, вооружённые мятежи, и, наконец, насильственное устранение от престола.
Впрочем, судить о том, женская это судьба, или нет, нужно осторожно. В конце концов, мировая история знает немало примеров, когда женщины волевым усилием брали на себя всю полноту власти, отстраняя и даже уничтожая мужчин-конкурентов. Другое дело, что попытки эти оканчивались, как правило, трагично. Мы подобрали несколько самых характерных сюжетов на эту тему.
Боудикка. Женская месть
Давным-давно, а именно — в первом веке нашей эры на Оловянных островах, то есть в Британии, жило кельтское племя иценов, занимавшее территорию нынешних графств Норфолк и Саффолк. Вождя племени звали Прасутаг, и он, в общем, не прославился ничем, кроме того, что неудачно воевал против римлян, которые вторглись в Британию. Его разбили, он покорился и тихо-мирно правил своими людьми уже в статусе римского подданного. Поскольку сыновей Прасутаг не имел, то решил подстраховаться — наравне с двумя дочерьми сделал сонаследником своего престола римского императора Нерона. На всякий случай — чтобы могучие и справедливые римляне после его смерти не оставили дочерей в беде.
Однако Рим потому и стал могучим, что очень своеобразно соблюдал договоры. После смерти вождя его земли были заняты римским гарнизоном, а имущество конфисковано и роздано за долги. Дочерей же изнасиловали, а вдову, Боудикку, публично выпороли.
Именно она поочерёдно возглавила — племя, потом союз племён, а потом и масштабное восстание против римлян, на практике показав, что женщин лучше не доводить до крайности. Потому что месть их будет ужасна. Первым пал город Камулодун, нынешний Колчестер. Город скрупулёзно и методично снесли, буквально не оставив камня на камне. Его судьбу повторили Лондиниум (Лондон), Веруламий (Сент-Олбанс) и Каллева (Силчестер). Пепелища и горы обезображенных римских трупов — Боудикка в плен не брала и мстила изощрённо, украшая окрестности посаженными на кол, распятыми и подвешенными за ребро. По ходу дела ею был разгромлен доселе победоносный IX легион.
Однако веселье длилось недолго. Римский правитель Британии Гай Светоний, располагая силами XIV легиона, всё-таки решил дать генеральное сражение. Оно состоялось в драматических декорациях.
Вот слова Боудикки: «Римляне не выдержат даже топота и кликов столь многих тысяч, не то что нашего натиска и ударов. И если британцы подумают, за что они идут в бой, они убедятся, что в этом сражении нужно победить или пасть. Так решила для себя женщина; пусть же мужчины не цепляются за жизнь, чтобы прозябать в рабстве».
Вот Гай Светоний: «Поражайте неприятеля и не думайте о добыче. После того, как вы одержите победу, всё достанется вам».
Шапкозакидательство и пышные речи против холодного расчёта. Как правило, в таком противостоянии побеждает последний. Так оно вышло и в тот раз. Британцы были разбиты, а Боудикка, уже всерьёз примерившая на себя статус «спасительницы народа» приняла яд.
Анна Н’Зинга Мбанди Нгола. Старость — не радость
«Среди всех негров, с которыми мне доводилось беседовать, я не встречал ни одного, который благородством души или мудростью правления превосходил бы эту королеву», — так говорил об этой женщине миссионер Кавацци.
Она родилась в паршивое для своего государства время — в 1582 г. Португальцы вовсю колонизировали западную Африку, расширяя работорговлю. Ндонго — так называлась эта страна, расположенная на территории нынешней Анголы. И она, разумеется, сопротивлялась по мере сил. Но силы были неравны.
До тех самых пор, пока в игру не вступила эта женщина. Для начала она, прибыв на переговоры, показала португальцам, кто есть кто. «Когда ей была предоставлена аудиенция у вице-короля, она, войдя в зал, заметила, что там на самом почётном месте стояло только одно бархатное кресло, отделанное золотом, которое предназначалось для вице-короля, а напротив лежал ковёр и бархатные подушки, предназначенные для эфиопов. Не смутившись и не сказав ни слова, она сделала знак глазами одной из своих дам, которая тотчас же встала на четвереньки, подставив спину своей госпоже, которая уселась, как на стул и продолжала так сидеть, пока не кончилась аудиенция». То есть Н’Зинга сразу дала понять, что считает себя равной португальцам и не допустит никакого унижения.
Португальцы, чувствовавшие себя всевластными хозяевами жизни, были ошарашены: «Она требовала мира с достоинством, предложила прочный и постоянный союз. Она удивила, изумила и убедила весь Совет. Убеждённые и побеждённые её доводами, высшие должностные лица и члены Совета почти ничего не могли возразить против ее предложений». Единственное, чего смогли тогда добиться португальцы, так это того, что Н’Зинга приняла крещение с именем Анны.
Но через пару лет она разорвала договор, отреклась от крещения и «ложных белых богов». И тут же развернула военные действия, побеждая уже не на переговорах, а на полях сражений. Она заключала союзы и с неграми, и с европейцами, в частности с голландцами, которые имели зуб на португальцев. Она сожгла гавани Луанды и угрожала самому этому городу — португальскому форпосту в Африке.
Дело дошло до того, что Португалия была вынуждена перебрасывать силы через полмира, отозвав для замирения какой-то «бешеной африканской бабы» флот и десантный корпус Сальвадора да Са из Бразилии. Для великой морской державы, которой по факту тогда ещё оставалась Португалия, это был чудовищный позор.
Н’Зинга вела войну тридцать лет. С переменным успехом. Но одолели её не португальцы, а банальная старость. В 1655 г. Сальвадор да Са дожал её союзников. Н’Зинга осталась одна. В принципе, она выкручивалась и не из таких ситуаций. Однако ей было уже 73 года. Единственное, что она могла сделать — уйти красиво. И она ушла. Не признав себя побеждённым монархом, Н’Зинга отреклась от престола и удалилась от дел. Незадолго до смерти её посетил католический миссионер Антуан де Гаета. Вот что он услышал в ответ на просьбу вновь креститься: «Я теперь стара, отец мой, и заслуживаю снисхождения. Когда я была молодой, я не уступала никому в быстроте ходьбы и ловкости руки. Было время, когда я не боялась сразиться с 25 вооруженными белыми солдатами. Правда, я не умела пользоваться мушкетами, но для ударов мечом тоже нужны храбрость, отвага и рассудительность».
Царевна Софья Алексеевна. Цвет великого богатства
Семь лет правления, с 1682 по 1689 гг. Два стрелецких бунта, да пара артефактов мира культуры и искусства. Во-первых, знаменитая картина Ильи Репина, изображающая бабищу с безумными глазами на фоне повешенного стрельца. Во-вторых, несколько строк Алексея Толстого из романа «Пётр I» — как раз размышления молодого царя: «Сестрица, сестрица, бесстыдница, кровожаждущая... Широкобедрая, с жирной шеей... (Вспомнил, как стояла под шатром в соборе.) Мужицкое нарумяненное лицо, — мясничиха! Гранаты на дорогу велела подбросить... С ножом подсылает... В поварне вчера объявился бочонок с квасом, хорошо, что дали сперва полакать собаке, — сдохла...» Это всё, что возникает в памяти, когда заходит разговор о царевне Софье, дочери царя Алексея Михайловича.
Никаких формальных прав не то что на престол, но даже и на регентство она не имела. Да, сыновья покойного царя Алексея Михайловича, Иван и Пётр, были несовершеннолетними. Но мать Петра, царица Наталья, была жива и здорова. И могла претендовать на титул правительницы при малолетних государях.
Однако Софья захватила власть. Силой. Силой стрелецких полков, проявив и политическую волю, и твёрдость духа, и умелое владение искусством придворной интриги. Другой вопрос — для чего она это сделала и как распорядилась своей властью.
«Мы читали в рукописи одну из её драм и думаем, что царевна могла бы сравняться с лучшими писательницами всех времён», — так говорил историк Николай Карамзин о личности царевны. К этому можно добавить, что сравняться Софья могла бы не только с лучшими писательницами, но и с лучшими правительницами. Пусть и не всех времён.
Свояк царя Петра князь Борис Куракин в своих мемуарах правление Софьи описывал так: «Началось со всякою прилежностью и правосудием, и к удовольствию народному, так что никогда такого мудрого правления в Российском государстве не было. И все государство пришло во время её правления, чрез семь лет, в цвет великого богатства. Также умножилась коммерция и всякие ремёсла. И науки почали быть. Также и политес устроен был с манеру европейского — и в экипажах, и в домовом строении, и уборах, и в столах... И торжествовала тогда довольность народная».
Это не пустые слова. «Науки почали быть» — о чём? О Славяно-греко-латинской академии, создание которой Софья закончила в 1687 г. Между прочим, именно это учебное заведение впоследствии стало первым «трамплином» Михаила Ломоносова.
«Со всякой прилежностью и правосудием к удовольствию народному» — а это к чему? К тому, что Софья, например, своим указом категорически запретила взыскивать долги с вдов и сирот, если после смерти их мужей и отцов не оставалось наследства. Или к тому, что «за возмутительные слова» в адрес государей теперь полагалась не мучительная смертная казнь, а ссылка в Сибирь. Тоже, конечно, не сахар, но по тем временам — очень даже милосердно. «Коммерция и всякие ремёсла»? В общем, да. Были выстроены первые мануфактуры, которые стали производить статусные ткани — атлас, бархат и парчу, которые прежде закупали за рубежом — такое вот импортозамещение.
Многообещающие семь лет правления Софьи были прерваны в год подписания ею первого мирного договора с Китаем. Мододой Пётр в сентябре 1689 г. написал своему брату Ивану: «Срамно, государь, при нашем совершенном возрасте, тому зазорному лицу государством владеть мимо нас». Закон и обычай были на его стороне. На ту же сторону переметнулась и сила — стрельцы, на которых опиралось «зазорное лицо» по имени Софья, присягнули «природному государю».