Право на владение и ношение оружия в Америке – это уже атавизм, рудимент, сохранившийся в силу абсолютизации категорий личной свободы. Это уже не функциональный инструмент защиты, а скорее, символ. В нашем случае это все не так. Директор Росгвардии Виктор Золотов, выступающий против массового распространения оружия среди населения, обосновал свою точку зрения вполне заурядным образом – граждане России к этому не готовы «ни психологически, ни экономически», они могут его применить «по поводу и без».
Мне это объяснение не кажется обидным, а именно таким его назовут сторонники свободной продажи огнестрела. Поскольку, что греха таить, по такому параметру, как законопослушность, россияне и сегодня продолжают сильно уступать жителям Европы или Америки. Это ни хорошо, ни плохо – просто наш гражданский генезис и культуры весьма отличны друг от друга.
Действительно, житель России, сталкиваясь с теми или иными трудностями, гораздо в большей степени склонен рассчитывать на себя и собственные силы, нежели на помощь государства, которое далеко не всегда кажется ему эффективным инструментом разрешения сложных житейских, правовых и прочих проблем. Он считает его слишком топорным механизмом, который так и не овладел умением приходить на помощь человеку во всех жизненных ситуациях.
Поэтому, при нашей горячности, склонности принимать все близко к сердцу, обостренном чувстве справедливости расширять возможности установления этой справедливости с помощью средств, использование которых может привести к необратимым последствиям, по-моему, тоже не стоит.
Кроме того, различных приспособлений для защиты в свободной продаже сегодня немало: травматы, шокеры, баллончики с газом разной степени ядовитости.
У этой проблемы есть иной, более сложный аспект, поскольку речь идет не только о способности государства обеспечить гражданину приемлемый уровень безопасности.
Скажем, массовый доступ к огнестрельному оружию в США – это отзвук тех времен, когда государственные структуры еще были недостаточно сильны для надлежащего исполнения полицейских функций. Поэтому общество взвалило на свои плечи часть ответственности за поддержание гражданского порядка, охрану жизни и собственности людей.
Отчасти право на владение и ношение оружия в Америке (в некоторых штатах второй элемент может быть ограничен) – это уже атавизм, рудимент, сохранившийся в силу абсолютизации категорий личной свободы, личного пространства, частной собственности. Это уже не функциональный инструмент защиты, а скорее, символ, поскольку смерть, причиняемая огнестрелом, служит образом, который равновелик оберегаемым ценностям.
В нашем случае это все не так. Для русского миропонимания собственность, личное пространство, личная свобода – это не императивы, ради защиты которых можно отнять чью-либо, пусть и самую завалящую, жизнь.
В русской парадигме существование человека обладает таким свойством, как длительность. Оно неоднородно. И событие греха, малодушия, минутного помутнения не ставит на грешнике крест, не лишает его возможности духовного исцеления. Все мы помним, что один из разбойников, между которыми был распят Иисус Христос, покаялся и его покаяние было принято.
То есть человек должен обладать правом – не юридическим, а нравственным – осознать тяжесть содеянного и преобразиться в себя истинного, такого, каким был о нем замысел Божий.
Культура, которая считает, что в иных ситуациях пуля может и должна вынести последний приговор, рассматривает совершающего преступное деяние как полностью равного своему поступку. Для русского же сознания образ кающегося грешника, того, кто сумел преодолеть причиненное зло, куда более значим, чем образ грешника, которого настигла пусть даже и вполне заслуженная им кара.
И это не из-за свойственного нам добродушия или склонности к всепрощению. Я бы сказал, что наоборот.
Пуля, оборвавшая жизнь человека, не прояснила его сознания, не заставила в ужасе отшатнуться от собственного греха. Он ушел в мир иной в полном неведении относительно того ущерба, который он нанес себе и миру.
Напротив, заглянувшему в бездну собственного падения, осознавшему меру той беды, причиной которой он явился, неведома сладость неведения и забвения, даруемая пулей, он становится орудием безжалостного возмездия, вершимого над самим собой. Он распинает себя своим грехом – и это наказание несравнимо по глубине и силе с пулей, которая вообще избавлена от обременения какой бы то ни было укоризной.
Конечно, человек слаб, и в горячке он легко может пустить в дело последние и уже неотменяемые аргументы, чтобы наказать своего обидчика. Но я думаю, что наши люди, сознающие собственное несовершенство, легко отказываются от прерогативы судить кого-либо последней мерой в пользу государства.
Поэтому в России крепкое, мужественное и располагающее убедительными доказательствами сообщество сторонников покупки, хранения и ношения оружия без ограничений едва ли сумеет склонить на свою сторону большинство населения.
Эти ребята, вероятно, не ошибаются, когда утверждают, что свободное хождение оружия повысит уровень общественной безопасности. Но так ли для нас это важно, если речь идет об оборванной длительности существования разбойника, который уже никогда не сможет раскрыться истинному покаянию?
Теги:
оружие, общество
