Российская Федерация в начале XXI века. Опыт системно-исторической оценки.

Завершается, по крайней мере формально, срок президентства В. В. Путина, и начинается подведение итогов.

Как это обычно бывает, аудитория делится на сторонников и противников, что и определяет оценку, чаще всего — в зависимости от конкретной политической ангажированности.

Автор настоящей статьи, не будучи ни оппонентом, ни апологетом Путина, не являясь политически ангажированным, выступает как наблюдатель — наблюдатель определённой властной и социальной системы в определённый отрезок времени.

Как системного аналитика меня интересуют не столько результаты и итоги самого по себе президентства Путина, хотя и об этом пойдёт речь, сколько то, что произошло в России и с Россией за последние восемь лет; какие задачи объективно, с системной точки зрения стояли перед преемником Ельцина и как они были решены.

Речь идёт о системно-историческом подходе к современной русской реальности.

Состояние любой системы (и руководства, управления ею) оценивается прежде всего по её системообразующему элементу (в общественных системах это доминирующие группы) и его базовым противоречиям.

Далее речь должна идти о системе в целом, о сохранении её целостности, а также об отношениях системообразующего и иных элементов. Наконец, last but not least, необходима оценка отношений системы с внешним миром — с иными системами. Это что касается системного аспекта.

Если говорить об аспекте историческом, то здесь прежде всего имеется в виду следующее.

Поскольку речь пойдёт о Российской Федерации, которая принадлежит русской истории, то имеет смысл взглянуть на текущие процессы как элемент некой исторической целостности-континуитета и сравнить нынешнюю ситуацию (ситуацию Путина) со сходными ситуациями, в которых оказывались другие русские властители.

Разумеется, большинство аналогий нередко носит поверхностный характер, а содержательная аналогия, как писал Гегель, требует теории в качестве основы; тем не менее с эвристической точки зрения, с точки зрения информации к размышлению исторические аналогии представляются мне вполне уместными в анализе и оценке событий и, самое главное, тенденций сегодняшней реальности.

2

Оценка любых властных лиц в истории базируется на простых посылках — во-первых, исходя из вопроса об исторических условиях, в которых это лицо оказалось, и вопроса cui bono — кому выгодно, то есть исходя из специфики задач, обусловленных социальными (классовыми) интересами тех групп, сил, которые выдвинули данного деятеля и чьи интересы он выражает, отражает и/или представляет. Любой другой подход будет либо наивной романтикой, либо пропагандой.

В. В. Путина к власти привели представители нескольких групп, кланов того слоя, который у нас неточно называют «олигархией», адекватное название — плутократия; этот термин и будет употребляться далее (термин «олигархия» не случайно заключен в кавычки). Произошло это в условиях острейшего властно-экономического кризиса и в преддверии социального кризиса, то есть в ситуации обострения ряда противоречий.

Первый комплекс противоречий — между главными и наиболее сильными кланами на самом верху пирамиды доминирующих групп, между «Семьей» и «московскими».

Здесь главной задачей преемника Ельцина должно было стать недопущение победы «московских», сохранение преемственности власти «семейного клана», обеспечение гарантий физического и политико-экономического существования его представителей.

Второй комплекс противоречий — обострение борьбы внутри доминирующих групп в целом, причём на различных уровнях и между различными уровнями: между десятком кланов на самом верху, между этими кланами («миллиардёры») и остальной частью доминирующих групп («миллионеры»); между представителями нижней части доминирующих групп; между центром и регионами.

Эти противоречия в значительной степени подстегивались дефолтом: он обескровил население, и теперь основным источником «первоначального накопления» плутократии могла быть главным образом она сама, точнее — её более слабые и менее удачливые представители (в качестве иллюстрации см. картину Брейгеля-старшего «Большие рыбы пожирают малых»).

Иными словами, дефолт мог спровоцировать классовую гражданскую войну всех против всех внутри доминирующих групп. Отсюда задача, которая на языке политической науки называется «консолидацией элит».

Третий комплекс противоречий — обострение отношений между населением и новыми доминирующими группами в целом, то есть «низами» и «верхами».

Выразилось это в росте недовольства властью, прежде всего, как говорили в народе, «старым алкашом в Кремле», в раздражении по поводу «новых богачей» — и это понятно: к концу 1990-х социально-экономическое расслоение между новыми богатыми и новыми бедными достигло того уровня, который Б. Дизраэли когда-то охарактеризовал как состояние «двух наций».

Последнее впечатление усиливалось тем, что в «богатой нации», по крайней мере в её первых рядах, было много нерусских — евреев, кавказцев, выходцев из Средней Азии.

Главной задачей ельцинского преемника в этом комплексе проблем было не допустить социального взрыва, выпустить социальный пар, выдвинуть на первый план свою роль в качестве не олигархического модератора-менеджера, которая была предписана ему верхним сегментом «олигархии», а общенационального лидера.

Для этого ему, помимо прочего, нужно было и поведенчески и, желательно, внешне быть антиподом Ельцина, то есть молодым, подтянутым, трезвым, решительным, независимым как от «олигархов», так и от Запада, готовым встать на сторону сирых и убогих против богатых и сильных, социально-ориентированным борцом с ельцинским наследием, если не «потрошителем», то «укротителем олигархов», etc. Путин внешне (особенно его риторика) весьма соответствовал «императиву антипода».

Таким образом, преемник Ельцина должен был решить комплекс задач, связанных между собой по матрешечному принципу — решить их, естественно, прежде всего в интересах слоя и кланов, выдвинувших и поддержавших его (иначе в истории не бывает), в то же время предприняв некоторые шаги — реальные и риторические, как-то отвечающие каким-то интересам и представлениям основной массы населения. (Как говорил в таких случаях и о таких ситуациях герой романа «Вся королевская рать» Вилли Старк: «Дайте мне топор» — у нас эквивалентом стала фраза «замочить в сортире», которая произвела большое впечатление на публику.)

Кроме трёх названных выше системных задач были ещё две — сохранение целостности России и выстраивание отношений с внешним миром — как ближним (СНГ), так и дальним, прежде всего с США в условиях их нарастающего противостояния с Китаем.

Сохранение территориальной («горизонталь») и властной («вертикаль») целостности страны во многом (хотя и не во всем) связано с проблемой единства, консолидированности доминирующих групп — раскол последних в самом конце 90-х годов ХХ века не случайно совпал с тем, что Российская Федерация оказалась на грани распада.

Отношения с внешним миром, особенно с Западом и его лидером США, тоже были серьёзной проблемой, имевшей различные проекции и измерения, включая степень зависимости правящей российской верхушки от «вашингтонского обкома партии», ситуацию в СНГ и в самой Российской Федерации (на предмет сохранения целостности в условиях давления извне и деятельности агентов влияния внешних сил внутри страны).

3

В решении первой задачи из пяти названных выше Путин преуспел: он стал символом победы ельцинского клана (при всех непростых отношениях с этим кланом) над «московскими»; обеспечил преемственность власти — до такой степени, что какое-то время «семейные» в той или иной степени (веха — уход Волошина) продолжали рулить.

О физических, экономических и тем более юридических (специальный указ) гарантиях клану и его главе я уже и не говорю. Разумеется, со временем, создав нечто вроде собственной базы и играя на противоречиях кланов, Путин существенно ослабил хватку «Семьи» на своём горле, однако в данном случае мы говорим о выполнении в 2000 году задачи, поставленной в 1999 году.

4

Налицо, по крайней мере внешне, и позитивный результат в сохранении целостности страны. Мы отползли от пропасти распада. Чечня замирена, там сидит вроде бы лояльный наместник. Республики с сепаратистским душком — Татарстан, Башкортостан — вроде бы не своевольничают.

Региональным баронам указали их место, а губернаторов теперь вообще назначают. Все хорошо?» Ж иви да работай — хорошая жизнь!» Да что-то не хорошо: «будто то ли что-то гремит, то ли что-то стучит», навевая сомнения. Сомнения эти связаны с ценой вопроса, с тем, как и какой ценой достигнуто то, что выглядит как замирение немирных сепаратистов и успокоение сепаратистов мирных.

Чечня, по сути, получила такую автономию, о которой Дудаев и Масхадов и мечтать не могли; о финансовых вливаниях, порой похожих на дань, я уже не говорю, равно как и об усилении позиций ведущих чеченских кланов за пределами республики, на Кавказе в целом (с прицелом на российские масштабы). На самом Кавказе в целом очень и очень неспокойно.

Поддерживаемые Москвой коррумпированные элиты (других нет) не контролируют ситуацию, в которой экономические, социальные, политические, национальные и религиозные проблемы сплетаются в один тугой узел, развязать который уже, пожалуй, невозможно, а разрыв чреват взрывом и кровью и окончательным превращением региона в «серую зону».

Республики с сепаратистским закидоном внешне приглушили его, поскольку получили «корзину печенья да бочку варенья» в виде почти безбрежной автономии (свои символы государственной власти, практически узаконенная этнократия, местный контроль над финансовыми потоками в пределах республики и многое другое).

Пока что это гарантирует лояльность местных верхушек, а вместе с ней — de facto целостность страны. Но насколько прочны такие гарантии? История поздних эпох крупных политий — от Римской и Британской империй до Российской Империи и СССР — показывает, что не очень.

Далеко не все действия центральной власти по ужесточению контроля над региональными верхушками диктовались стремлением укрепить целостность страны и вертикаль власти. Нередко за этим, по крайней мере косвенно, стояла не столько политическая, сколько экономическая или даже классовая причина — ослабление позиций региональных властей перед лицом центральной плутократии как слоя, реализующего свои интересы в процессе передела власти и собственности.

Сухой остаток: да, в настоящий момент, в краткосрочной перспективе Российская Федерация более не находится на грани распада.

Однако достигнуто это такими средствами и уступками, которые, во-первых, закладывают долгосрочный фундамент для центробежных тенденций; во-вторых, предоставляют этнократиям такие привилегии, которые способствуют экспансии последних далеко за пределы своих республик и прежде всего — в традиционно русские области. И это при отсутствии до сих пор фиксации государственно-правового статуса русских. Короче, целостность государства сохранена, но не ценой ли скрытой балканизации в будущем?

5

Следующая задача на весах нашего «балансового отчёта» — консолидация элиты, замирение её верхних и средних слоёв. По сравнению с ней вторая и особенно первая задачи — это, процитируем Конька-Горбунка, «службишка, не служба».

Вообще, нужно сказать, что Путин — не первый русский правитель, сталкивающийся с задачей «консолидации элит».

Её должны были решать многие — Иван Грозный, Михаил Романов, Пётр I, Екатерина II, Николай II, Сталин, Хрущёв, Брежнев. Удачно и мирным способом решили вопрос Михаил Романов, Екатерина II и Брежнев. У них был мощный материальный ресурс, «вещественная субстанция» — люди (крепостные) и земля у Михаила и Екатерины II; сталинский фундамент, нефтедоллары и полуразрешённая, несистемная «коррупция» (не сравнимая, естественно, с нынешней, которая носит системный, если не системообразующий характер) у Брежнева.

Всем трём в большей или меньшей степени благоприятствовала международная обстановка Николай II провалился — он не смог интегрировать разлагающееся дворянство и буржуазию с печатью разложения на социальном челе; впрочем, это вряд ли было возможно как по социальным, так и по экономическим причинам, не говоря уже о международной ситуации, — что не снимает ответственности с Николая за бездарную политику.

Особенно если по контрасту сравнить его с Иваном IV, Петром I и Сталиным. Эта «тройка», во-первых, оказалась в крайне тяжёлой ситуации внутри страны и вне её, во-вторых, под руками имела плохо консолидируемую элиту, да и с ресурсами было не густо.

То есть попытка простой, стандартной консолидации оказалась бы провальной. «Тройка» пошла иным, нестандартным путем — погром, оттеснение, уничтожение старой элиты и создание новой, которую консолидировали огнем и мечом, вываривая и проваривая в чистках и тяжёлых испытаниях. Результат — создание Московского самодержавия, Санкт-Петербургского (и империи), Советского Союза как сверхдержавы.

Консолидация верхов в начале XXI века протекала в острейшей борьбе центроверха с наиболее сильными, активными и горластыми их представителями, главной целью которых было окончательное превращение государства в функцию не просто бизнеса, а бизнеса нескольких лиц.

Президенту, в таком раскладе, они в своих местечковых представлениях о русской истории и головокружении от успехов при Ельцине отводили роль чего-то среднего между марионеткой и зиц-председателем — ситуация, которую не потерпит ни один персонификатор центральной власти в России.

Результат — в 2001 году ушли Гусинский и Березовский, пытавшиеся подмять под себя и для себя триаду «бизнес — власть — СМИ». В этом, кстати, они не выражали интересы плутократии как слоя — только свои, ещё и поэтому были обречены.

Следующая попытка подмять центральную власть была предпринята более широкой группой «олигархов» во главе с М. Ходорковским.

Здесь интересы плутократии как слоя просматриваются более отчётливо, хотя и в этом случае на первом плане были интересы главным образом четырёх-пяти кланов, как это имело место в противостоянии знати царской власти во времена Ивана IV и Анны Иоанновны («затейка» — так назвали эту попытку олигархов XVIII века ограничить самодержавие, а точнее, ввести коллективное самодержавие нескольких кланов) — не классовый и даже не общесословный интерес, а сумма нескольких частных, клановых интересов. Результат тот же — «затейка» с финалом, который, по Высоцкому, «не трагичен, но досаден» — для её авторов.

Логика «затейников» образца 2003 года проста: президентская власть была нужна как прикрытие и гарантия приватизации. Обеспечив приватизацию до определённого уровня, то есть сыграв свою «историческую роль», она становится лишней или даже начинает мешать тотальной приватизации — последняя требует полной олигархизации власти.

Отсюда — поворот «затейников» в сторону парламентской республики, которая должна была стать всего лишь фиговым листком для царства плутократии, для ЗАО «государство Российской Федерации».

Ясно, что ни одного правителя такая прямая, явная и наглая угроза не могла оставить равнодушным, надо было защищать себя — и автоматически — президентскую власть. «Он бил, чтобы не быть битым», — сказал Ключевский об Иване IV, которого спровоцировала боярская олигархия, и он стал Грозным царем. «Затейники» спровоцировали Путина, и из PR-продукта, за который они его держали, он стал превращаться не просто в президента, но в представителя русской власти, единодержавной по принципу своей конструкции.

Результат прост — главари «затейников» отправились кто на цугундер, кто за границу, «в бега», а остальных построили. И оказалось: достаточно русской власти показать зубы — и вчера ещё высокомерные барыги втягивают головы, как школьники на линейке. Или, по крайней мере, делают вид.

Из «затейки–2003» Путин, по-видимому, сделал два главных вывода. Политику и бизнес необходимо развести, жёстко пресекать политические поползновения плутократии (чтобы даже думать об этом не смели), усиливая её при этом экономически как слой в целом (и сам по себе и в качестве источника средств); политика же, будучи монополией центральной власти, становится средством реализации среднесрочных (в идеале — долгосрочных) интересов слоя в целом, позволяя подниматься над слоем наиболее лояльным и проверенным, готовым стать функцией власти.

Это была попытка расширить социальную базу путём консолидации новых доминирующих групп на экономической основе. Отсюда усиление сырьевой ориентации экономики («великая энергетическая держава»), новый виток неолиберальных реформ (ср. с раздачей земли и крепостных Михаилом и Екатериной), активное лоббирование интересов российского бизнеса за рубежом.

Здесь, однако, возникли проблемы. При любых попытках опоры на целый слой всегда выделяется наиболее опорная группа, которая «равнее других». Такой группой — ситуационно-исторически — стали на какой-то момент так называемые «питерские силовики», на которых президент оперся в борьбе с «плутократами-затейниками» и которые производили зачистку после победы.

На этой зачистке, по сути, сформировались несколько (как минимум два) новых клана, которые стали выступать в качестве новых самостоятельных итугроков, что не только усложнило, но и обострило ситуацию и во многом повернуло даже робкую консолидацию верхов вспять. К тому же разделение бизнеса и политики так и не было доведено до конца.

Хотя разделительная линия в Российской Федерации между чиновниками и бизнесменами существует, она, во-первых, носит пунктирный, а то и виртуальный характер; во-вторых, легко преодолевается «в зоне неправа» (Э. Баладюр), во внелегальном измерении. Чиновники и бизнесмены вроде бы представляют отдельные группы, но они довольно легко меняются местами.

Эта ситуация хуже и чем просто обособление функций/ролей, и чем их полное слияние; она в принципе исключает возможность консолидации — как консолидировать текучий элемент? Когда-то Ключевский назвал народ текучим элементом русской истории. Теперь таким элементом стала власть, точнее, властесобственность, и чем больше «собственнический» сегмент, тем те кучее.

Сегодня несколько иначе (причины иные, иной социальный и человеческий материал), в карикатурном виде повторяется ситуация, на которой «погорел» Николай II. Он не смог консолидировать в некое целое дворянство и буржуазию, настроив против себя и первое, и вторую, что стало одной из главных причин крушения оказавшегося в изоляции, почти в вакууме самодержавия.

Нынешнюю «элиту» тоже не удалось консолидировать, причём не только из-за её кланово-региональных различий, но и из-за её двойственной, «тянитолкайской» социальной природы — чтобы объединиться, надо разъединиться, Ленин был прав.

Но именно такого разъединения не допускает политэкономия современного строя Российской Федерации, когда первоначальное накопление капитала блокирует капиталистическое накопление со всеми вытекающими последствиями.

Со всей очевидностью высокая степень разъединённости, неконсолидированности нынешних доминирующих групп проявилась в событиях последних месяцев. О чём конкретно речь?

Во-первых, о ситуации вокруг темы «преемник» — кланы не могут договорится, а институциональным, безличным способам передачи власти доверия нет.

Во-вторых, неконсолидированные верхи — плохая властная база. Думаю, именно этим обусловлен вынужденный (ибо в России правитель по определению должен быть надпартийным) шаг Путина — возглавить список «Единой России» — иной опоры не нашлось.

В то же время для самой партии, то есть доминирующего сегмента руководствующей элиты, главной опорой оказывается президент, власть, а не какая-то социальная группа.

То, что задача консолидации элит сверху не решена, есть не столько вина, сколько беда президента.

Во-первых, в его руках нет ни «вещественной субстанции» — так, чтобы хватило на большую часть доминирующих групп, ни репрессивного аппарата чрезвычайного типа.

Во-вторых, глобализация объективно усиливает позиции «олигархии», разные кланы которой «подключены» к различным сегментам мирового капиталистического истеблишмента, по отношению к центральной власти, которая к тому же сама в таких условиях олигархизируется.

Наконец, третья причина, обусловившая неудачу и незадачу консолидации, — социальное и психоисторическое качество объекта консолидации.

Одно дело консолидировать элиты восходящих доминирующих слоёв. Совсем другое — попытки консолидации таких «элит», которые суть продукт политико-экономического и морального разложения, социальной деградации, «одинокая толпа» (Д. Рисмэн), лишённая коллективной психологии и коллективных представлений и ориентированная только на профит, на краткосрочный интерес. А ведь консолидация элиты в качестве conditio sine qua non требует подчинения краткосрочных интересов долгосрочным, частных и клановых — целостным и общим.

Постсоветские доминирующие группы не конституируют целостного правящего слоя и не объединены коллективными ценностями, связанными со служением общему делу (пусть даже собственному «классовому», но взятому в целостной и долгосрочной перспективе), чаще всего не имеют национальной ориентации ни в экономическом, ни в социокультурном (психоисторическом) плане.

Как и на какой основе консолидировать людей с принципиально антиколлективистской, индивидуально-стайной психологией маргиналов и трофейщиков-мародеров, лишённых сословной (групповой) чести, долгосрочных целей и иных мотивов и ценностей, кроме материально-экономических (гешефт и профит), формирование которых к тому же нередко происходило в более или менее тесном контакте с криминальной средой или, скажем мягче, ещё раз воспользовавшись метафорой Э. Баладюра, в «зоне неправа».

Такую верхушку нельзя консолидировать, её можно только сменить в духе трёх апостолов русской власти Ивана — Петра — Иосифа.

Нынешняя ситуация во многом эквивалентна таковым Ивана IV, Петра I, Сталина, с одной стороны, и Николая II, а отчасти Керенского и Горбачёва — с другой: неконсолидируемые (или с трудом консолидируемые) элиты, сложная международная обстановка, жёсткое внешнее давление.

История показывает, что из этой ситуации есть только один реальный выход — волевое, субъектное, с опорой на ту или иную форму «чрезвычайки» и/или движение масс действие по созданию (рождению) новой элиты на месте старой. В противном случае — гибель власти, крушение системы, распад страны.