Как это делалось в 90-е: рассказ про контрабанду антиквариата

Из воспоминаний искусствоведа-практика: «Недавно в новостях я увидел репортаж о задержании американского дипломата в аэропорту "Домодедово", который пытался вывезти несколько десятков плакатов 20-50-х годов.


(с) photo

Моментально посетили мысли о неискоренимости человеческой глупости.
Почти сразу вспомнилось моё безмерное усердие на ниве борьбы с попытками незаконного вывоза антиквариата в 1999 году.

Откровенно говоря, нелёгкая моя судьбина совершенно случайно преподнесла мне сюрприз в виде места независимого эксперта в одном из аэропортов нашей Родины.
Меня туда определил мой товарищ по спортивной секции, который тренировал «таможенный спецназ», а также всячески сочувствовал различному искусству.

Те пять месяцев, которые я посвятил этому весёлому и довольно нелепому занятию, навсегда останутся в моей памяти как верный образчик веры наших граждан в мифы и легенды.

Сейчас всё объясню.
Каждый человек верит в сказки. Очень хочется верить, что дедовский портсигар обязательно изготовил Фаберже, а картина, висящая в красном угле квартиры, наверняка принадлежит кисти Тициана или Рембрандта.
Про иконы и говорить нечего.

Сколько раз не приглашали смотреть — обязательно виделась уверенность хозяев, что их собственность — "как минимум" написана в год крещения Руси, и, соответственно, должна оцениваться в миллион долларов.
Или в миллиард.
Но мне готовы дать заработать.
Поэтому — "мы готовы уступить её вам за миллион сто тысяч".

Как правило, владельцы находятся под впечатлением от телерепортажей, где анонсируются гигантские суммы эстимейтов западных аукционов, а малообразованные эксперты фраппируют доверчивых обывателей семизначными суммами продаж антиков.

Антиквариата у наших обывателей много. Гораздо больше чем в музеях. Но по-настоящему дорогих вещей очень и очень немного, а практически каждый обладатель холста в позолоченной раме мнит себя владельцем Рубенса или, на худой конец Репина.
Трудно снимать иллюзии.
Но абсолютно необходимо.
Дело принципа.

Проговаривая вслух разочаровывающую владельцев информацию, о том, что дедовский портсигар — мельхиоровое барахло середины ХХ века, а икона, доставшаяся по наследству — полиграфическое изделие, которое и сейчас можно приобрести в любой церкви, не стоит надеяться, что тебе поверят.
Всего вероятней, реакция будет недоверчивой и настороженной.

Люди всегда с недоверием относятся к тем, кто разрушает их любимые заблуждения.
Иногда антиквары оставляют своим грядущим коллегам послания через владельцев, в виде заявления наподобие такого: «Эта вещь должна стоить не менее ста тысяч долларов». В действительности, когда мне передают подобные экспертные оценки, можно быть совершенно уверенным, что устами продавца говорит твой предшественник, предупреждая тебя о сомнительном факте адекватности продавцов. В этом случае, нужно «улыбаться и махать в ответ», как советовали пингвины из мультфильма.
Поневоле становишься знатным «людоведом», оценивая степень наивности наших вечно подозрительных граждан.

Так вот.
В определенный момент времени, когда владельцы проникаются идеей мирового заговора антикваров, созданного дабы приобрести за бесценок предмет их иллюзий и тщетных надежд, в голову непременно приходит мысль о транспортировке «шедевра» за государственную границу РФ. Это вредное интеллигентское заблуждение, что в парижах и ландонах всё можно продать втридорога, оборачивается в результате довольно неприятными последствиями.

Весь «цимес», как говорят наши израильские коллеги, заключается в том, что искусство в России стоит на несколько порядков дороже, чем в Америке и Европе. И тащить туда антиквариат — дело абсолютно проигрышное и, вдобавок, еще и уголовно преследуемое.

Тут надо ещё заметить, что рядовой контрабандист (как, впрочем, и преимущественное число граждан), мнит себя умнее всех. Наметанный взгляд таможенного сотрудника почти сразу определяет семенящую, торопливую походку, бегающий взгляд и прочие подозрительности, за которыми следуют более пристальное отношение к имуществу и аксессуарам. Когда в куче нижнего белья находится позолоченный латунный подсвечник от пианино 50-х годов производства ГДР, человека просят пройти для разбирательства в кабинет начальника смены. Там предмет осматривают эксперты, в числе которых был и я.

Задержанный (чаще всего 20-30 лет), бывает в состоянии близком к обморочному и являет собою весьма прискорбное зрелище.
Оно и понятно.
За контрабанду антиков в тот момент истории давали от восьми лет строгого режима, а перспектива эта и правда мало кого может развеселить.

И вот как раз в тот момент, когда человек уже смирился с тем, что ближайшие несколько лет ему придется валить лес или шить спецовки, его ласково отпускают, предварительно разъяснив, что закона он не преступал. Никто ведь не запрещает перемещать из России в дальнее зарубежье всякий хлам?
Реакция людей чаще всего бывает истерической, но, спустя мгновение, самолюбие заставляет человека порадоваться, как он ловко «провёл» глупых таможенников.

Сложнее всего бывает с живописью.
Все эти ухищрения с записью оригинального красочного слоя довольно просто определяется на глаз. Иногда выдаёт ненатуральный кракелюр, но чаще всего определить возраст работы можно по обороту. Там отлично читается плетение холста, по которому и производится атрибуция, определяется соответствие с предъявляемыми документами. Ну а графику пытаются перетащить через таможню в альбомах по искусству.

Есть ещё, конечно, определенный набор профессиональных секретов, которые мне бы не хотелось тут раскрывать. Да и скучно это всё перечислять.

Представьте себе ситуацию, что вы видите перед собой «картон-масло» с пошлой живописью арбатских маляров, а рентгенография показывает под этим благонравием нечто, с подписью, ни больше не меньше как Кандинского. Вроде, как задерживать этого кадра надо, но вот незадача какая — картон слоится, а это значит, что работа фальшивая. Картон такой только в пятидесятых годах выпускать стали, а В.В. Кандинский в 1944 году умер.
Вот, что, спрашивается, в таком случае делать?

Чаще всего таких горе-контрабандистов отпускали с миром, оставляя их с ощущением своей безмерной крутизны и находчивости.
В такие моменты, я всегда любил подыгрывать «бывалым» дурачкам, подобострастно извиняясь за вынужденную задержку и провожая до «накопителя». Глядя в монитор наблюдения, мы с моим коллегой делали ставки, какой именно вид алкоголя возьмет наш клиент и за какое время опустошит бутылку.

Сейчас, когда я вижу в глазах продавцов «шедевра» недоверие к моей характеристике качества и стоимости работы, мне вспоминается вежливо-высокомерный взгляд "удачливого" пассажира рейса на Нью-Йорк или Париж, которым меня одаривали перед тем, как за рекордное время вусмерть напиться виски или коньяком в зале ожидания» (