«Его музыка помогала выживать…»: «Сильва» Кальмана в блокадном Ленинграде

Судьба Имре Кальмана складывалась так, что могла бы служить иллюстрацией к поговорке «Никогда не говори никогда». Имре Кальман сначала писал серьезную музыку, он свысока относился к легкому жанру оперетты. Он говорил, что никогда не стал бы этим заниматься. Но время шло. Серьезная музыка Кальмана успеха не имела. А тут, по случаю, знакомый попросил написать несколько куплетов для варьете. Кальман, так и быть, согласился, шутя написал песенку, а на следующий день весь Будапешт распевал ее. Друзья, восхищенные его успехом, уговорили Кальмана написать оперетту, и они не ошиблись. Кальман стал знаменитым.

Имре Кальман

Второй раз Кальман сказал «никогда» на могиле у своей возлюбленной Паулы Дворжак. Она долго и тяжело болела. И Кальман был с ней до конца ее дней. После ее смерти Кальман думал, что больше никогда не сможет полюбить. На ее могиле он поклялся, что до конца своих дней будет один. Но судьба распорядилась иначе. Кальман встретил Веру Макинскую, семнадцатилетнюю русскую актрису и влюбился в нее. Они были совершенно разными. И трудно сказать, любила ли Вера Кальман своего мужа. Должно быть, по-своему. Но это было не главное. Кальман любил Веру за двоих. Она была не просто женой. Она была музой.

Имре и Вера Кальман

Третий раз Кальман сказал «никогда» еще давным-давно, когда его любовница, звезда немого кино Агнеш Эстерхази изменила ему. Он бросил ее и никогда не простил. «Никогда нельзя прощать измену», — говорил тогда Кальман. Но судьба снова иронично улыбнулась. Когда во время войны Кальманы эмигрировали в Америку, Вера влюбилась и оставила Имре. Но Кальман простил ей измену. И Вера вернулась.

Только один раз Кальман сказал «Никогда» и не переменился. Никогда он не примет фашизм. Он всегда будет его ненавидеть. Так решил для себя Кальман. И никогда уже не изменил своего решения. Несмотря на то, что он был одним из любимейших композиторов Гитлера, несмотря на то, что Гитлер подарил ему звание истинного арийца. Кальман с негодованием отказался от звания. И навсегда покинул родину, эмигрировав сначала в Париж, после в Америку.

По-другому и быть не могло. Оперетты Кальмана — это жизнь. Фашизм — это смерть, ненависть и абсурд. Кальман, может быть, не был гениальным композитором. Музыкальные критики, сравнивая его, например, с Легаром, утверждают, что в музыкальном смысле музыка Легара совершеннее. Но оперетта — это прежде всего праздник жизни, веселья, мечты. И в этом смысле Кальману не было равных. В этом он был гений.

Его музыка в прямом смысле помогала выживать людям в условиях жестокого абсурда войны, голода и холода ленинградской блокады.

4 марта, среда (256 день войны),
самое глухое и самое страшное время блокады.
На сцене Ленинградского государственного театра музыкальной комедии —
оперетта Имре Кальмана «Сильва»

Валентина Христианова, актриса Ленинградского театра музыкальной комедии в роли Сильвы

«Ленинградцы, потерявшие близких, опухшие от голода, забывшие, что такое тепло, свет, покой — пришли слушать „Сильву“. Ее страстную, огневую музыку, ритмом своим словно заставлявшую быстрее обращаться кровь. Говорящую о красоте верного и чистого чувства, о посрамлении тех, кто хотел помешать настоящей любви, кто не верил в верность... Может быть, не совсем безупречно звучал оркестр и голоса певцов. Может быть, ослабела техника артистов балета. Может быть, и даже наверное, очень не хватало в хоре мужских голосов... Но это была та же немеркнущая, нестареющая „Сильва“. И она выполняла теперь такую миссию, какая даже не снилась ее автору. В городе, поправшем смерть, она стала символом неумирающего искусства.» (Владимирская А. Р. «Звездные часы оперетты»)

Ленинградцы обожали «Сильву».

Вот отрывок из мемуаров А. Королькевича:

«Воздушная тревога

Варьете. Блестящее общество — фраки, бриллианты, декольте, шампанское, графы, князья, музыка, веселье, смех, аплодисменты.

Сирена!

Блестящий жуир, граф — Валя Свидерский — во фраке, в пожарной каске, с противогазом — на посту № 5.

Княгиня — Ниночка Болдырева — в бриллиантах, декольте, с повязкой Красного Креста. Князь — Кедров — эвакуирует публику в бомбоубежище.

Барон — Янет — с лакеем — Виктором Смирновым — тащат пожарную кишку на пост № 2.

На крыше, в подвале, в кочегарке — цыгане, баронессы, музыканты, графы, уборщицы, князья, рабочие, бароны — все на своих боевых постах.

Отбой.

Немного румян, пудра, улыбка и... „О-ля-ля! Так я создана! О-ля-ля! Пой, танцуй!“

Сирена!

Все на своих боевых постах.

Восьмой раз воздушная тревога.

Запись в боевом журнале: „Сегодня, 4 ноября 1941 года, спектакль „Сильва“ в Ленинградском театре музыкальной комедии на ул. Ракова, 13, окончен не был“...

Массированный налет продолжался всю ночь...»

Имре Кальман не был гением или героем. Он ничем не смог помочь двум своим двоюродным сестрам, попавшим в фашистский концлагерь и погибшим там. Когда Кальман узнал об этом, у него случился инфаркт. По существу он так и не оправился от этого удара. Да, Кальман был обычным человеком. Но его музыка помогала выживать...