Переход через Альпы: почему он стоил Суворову жизни?
В смерти Александра Суворова обычно принято винить императора Павла I, который подверг великого полководца опале. На самом же деле престарелый Суворов просто переоценил свои силы. Генералиссимус скончался в мае 1800 года, вскоре после возвращения из заграничного похода, во время которого его и без того изношенный организм столкнулся с серьёзными трудностями.
Из ссылки – в Европу
Когда Александр Суворов начал Итальянский поход, ему было уже 68 лет. Стоит учесть, что перед выездом в Европу фельдмаршал два года провёл в ссылке в имении Кончанском, где страдал от вынужденного бездействия. Когда-то в юности, мечтая о военной карьере, Суворов укрепил организм физическими упражнениями. Даже в 65-летнем возрасте он поддерживал крепость тела умеренностью в еде, сном на свежем воздухе, водными обливаниями. Но в Кончанском здоровье военачальника пошатнулось, у него стали открываться старые раны. Суворов часто бывал прикован к постели и уже стал задумываться о смерти. Он мечтал успеть принять постриг в Ниловой Пустыни.
Поэтому заграничный поход стал для графа Рымникского тяжелейшим испытанием. Примерно с весны 1799 года, как можно судить по письмам Суворова, его начал донимать регулярный кашель. По словам историка Александра Петрушевского, перед Швейцарской кампанией полководец ещё больше ослаб. Ему стало трудно ходить, часто болели глаза. А старые раны на ноге не позволяли порой даже надеть сапог.
По горам Швейцарии
Осенью 1799 года начался самый сложный этап борьбы с французами. В военную историю Европы вошли переходы русской армии через Сен-Готардский перевал, Чёртов мост, хребет Росшток. Погода оставляла желать лучшего – моросило, в горах висел туман.
По обыкновению, Суворов лично объезжал идущие в горы цепи солдат, призывая своих «чудо-богатырей» молиться Богу и подбадривая их скорой победой «над французом».
«Горы были трудно-каменистые, – вспоминал один из участников Швейцарской кампании. – Мы досадовали на скалы, они съедали нашу обувь. Но на Суворова не роптали. На марше в горы он то и дело сновал мимо нас на казачьей лошади и отечески говорил с нами».
Однако ропот всё же был – некоторые бойцы поговаривали, что старик окончательно выжил из ума. Особенно тяжело дался солдатам последний переход через хребет Паникс. Даже местные проводники-швейцарцы отказались сопровождать русских. Армии Суворова пришлось карабкаться по кручам, пересекать потоки ледяной воды. Иногда в горах начиналась метель. Но командующий оставался непреклонен.
«Где проходит олень, там пройдёт и солдат», – говорил Суворов.
О тех, кто отмораживал ноги, полководец отзывался так: «Эти Богу неугодны! А что касается до меня, так в сильный холод я всегда отдувался и не познобил себе ничего».
Суворов ехал по обледенелым тропам в синем плаще, который его подчинённые называли «родительским». Однако, в отличие от прежних походов, он всё же стал жаловаться на холод. Вячеслав Лопатин, подготовивший издание писем Суворова, обратил внимание на упоминание полководцем в декабре 1799 года собольей шубы – подарка Екатерины II. Историк предположил, что Суворов вспомнил о шубе в тот момент, когда он «никак не может согреться и чувствует, что силы его на исходе». Тем не менее, есть свидетельство, что даже в горах Суворов, по обыкновению, обливался холодной водой.
При спуске с Паникса полководец начал валиться с лошади, так что двум казакам пришлось его поддерживать. Суворов пытался бодриться и просил отпустить его. Однако сопровождающие, видя его состояние, говорили командующему: «Сиди!»
При всей внешней суровости, фельдмаршал сильно переживал за своих оборванных и голодных солдат, которых он обрек на лишения.
Болезнь и смерть
Александр Суворов закончил Швейцарский поход в Брегенце. Князя Италийского прославляла вся Европа, однако сам он расстроился из-за того, что цели Швейцарской кампании не были достигнуты. При выезде из Праги полководцу сделалось совсем плохо. 25 января 1800 года при подъезде к Кракову у него началась «огневица». Суворов винил в своей болезни штаб-лекаря и фельдшера, которых в нужный момент не оказалось рядом. Около месяца военачальник пролежал в своём имении Ключ Кобринский на западе Белоруссии (в ту пору Литовская губерния). «Неумолимая фликтена» (болезнь) сильно донимала Суворова – он кашлял от дуновений ветра, у него не спадала температура, ноги опухли, на коже появились волдыри. На месте старых ран, предположительно, образовались очаги гангрены.
«Чистейшее моё многих смертных тело во гноище лежит! Как сыпи, вереды, пузыри с места на место переходят, то я отнюдь не предвижу скорого конца», – описывал Суворов своё состояние 14 февраля в письме павловскому фавориту Фёдору Растопчину.
Две недели генералиссимус не мог есть твёрдой пищи. Даже «крупина хлеба» казалась ему противна.
Поначалу Суворова лечил кобринский доктор Август Кернисон. Затем император прислал к больному полководцу лейб-медика Вейкарта. Строптивый Суворов постоянно пререкался с доктором и не выполнял его указаний. Вейкарт пытался настоять, чтобы исхудавший и бледный Суворов теплее одевался и лучше питался. Военачальник же пытался придерживаться прежнего спартанского быта и соблюдать православный пост.
«Мне надобна деревенская изба, молитва, кашица да квас», – уверял он.
Едва почувствовав себя лучше, в конце марта Суворов сел в дорожную карету дормез, устланную периной, и поехал в Санкт-Петербург. В столицу он прибыл 20 апреля. Здесь Суворова ждал роковой удар – отмена Павлом I его триумфальной встречи. Повод для очередного разлада царя с полководцем был незначительным. Но честолюбивому Суворову, который жаждал признания современников, трудно было смириться с опалой. Его здоровье резко ухудшилось. Последние дни Суворов провёл в доме своего племянника Хвостова на Крюковом канале. Полководец был уверен в выздоровлении и надеялся прожить ещё тридцать лет. Но 6 (18 мая) 1800 года во втором часу пополудни лучшего русского полководца не стало. Даже перед смертью он бредил об Итальянском походе, вспоминая Геную, которую так и не смог взять.
источник
Из ссылки – в Европу
Когда Александр Суворов начал Итальянский поход, ему было уже 68 лет. Стоит учесть, что перед выездом в Европу фельдмаршал два года провёл в ссылке в имении Кончанском, где страдал от вынужденного бездействия. Когда-то в юности, мечтая о военной карьере, Суворов укрепил организм физическими упражнениями. Даже в 65-летнем возрасте он поддерживал крепость тела умеренностью в еде, сном на свежем воздухе, водными обливаниями. Но в Кончанском здоровье военачальника пошатнулось, у него стали открываться старые раны. Суворов часто бывал прикован к постели и уже стал задумываться о смерти. Он мечтал успеть принять постриг в Ниловой Пустыни.
Поэтому заграничный поход стал для графа Рымникского тяжелейшим испытанием. Примерно с весны 1799 года, как можно судить по письмам Суворова, его начал донимать регулярный кашель. По словам историка Александра Петрушевского, перед Швейцарской кампанией полководец ещё больше ослаб. Ему стало трудно ходить, часто болели глаза. А старые раны на ноге не позволяли порой даже надеть сапог.
По горам Швейцарии
Осенью 1799 года начался самый сложный этап борьбы с французами. В военную историю Европы вошли переходы русской армии через Сен-Готардский перевал, Чёртов мост, хребет Росшток. Погода оставляла желать лучшего – моросило, в горах висел туман.
По обыкновению, Суворов лично объезжал идущие в горы цепи солдат, призывая своих «чудо-богатырей» молиться Богу и подбадривая их скорой победой «над французом».
«Горы были трудно-каменистые, – вспоминал один из участников Швейцарской кампании. – Мы досадовали на скалы, они съедали нашу обувь. Но на Суворова не роптали. На марше в горы он то и дело сновал мимо нас на казачьей лошади и отечески говорил с нами».
Однако ропот всё же был – некоторые бойцы поговаривали, что старик окончательно выжил из ума. Особенно тяжело дался солдатам последний переход через хребет Паникс. Даже местные проводники-швейцарцы отказались сопровождать русских. Армии Суворова пришлось карабкаться по кручам, пересекать потоки ледяной воды. Иногда в горах начиналась метель. Но командующий оставался непреклонен.
«Где проходит олень, там пройдёт и солдат», – говорил Суворов.
О тех, кто отмораживал ноги, полководец отзывался так: «Эти Богу неугодны! А что касается до меня, так в сильный холод я всегда отдувался и не познобил себе ничего».
Суворов ехал по обледенелым тропам в синем плаще, который его подчинённые называли «родительским». Однако, в отличие от прежних походов, он всё же стал жаловаться на холод. Вячеслав Лопатин, подготовивший издание писем Суворова, обратил внимание на упоминание полководцем в декабре 1799 года собольей шубы – подарка Екатерины II. Историк предположил, что Суворов вспомнил о шубе в тот момент, когда он «никак не может согреться и чувствует, что силы его на исходе». Тем не менее, есть свидетельство, что даже в горах Суворов, по обыкновению, обливался холодной водой.
При спуске с Паникса полководец начал валиться с лошади, так что двум казакам пришлось его поддерживать. Суворов пытался бодриться и просил отпустить его. Однако сопровождающие, видя его состояние, говорили командующему: «Сиди!»
При всей внешней суровости, фельдмаршал сильно переживал за своих оборванных и голодных солдат, которых он обрек на лишения.
Болезнь и смерть
Александр Суворов закончил Швейцарский поход в Брегенце. Князя Италийского прославляла вся Европа, однако сам он расстроился из-за того, что цели Швейцарской кампании не были достигнуты. При выезде из Праги полководцу сделалось совсем плохо. 25 января 1800 года при подъезде к Кракову у него началась «огневица». Суворов винил в своей болезни штаб-лекаря и фельдшера, которых в нужный момент не оказалось рядом. Около месяца военачальник пролежал в своём имении Ключ Кобринский на западе Белоруссии (в ту пору Литовская губерния). «Неумолимая фликтена» (болезнь) сильно донимала Суворова – он кашлял от дуновений ветра, у него не спадала температура, ноги опухли, на коже появились волдыри. На месте старых ран, предположительно, образовались очаги гангрены.
«Чистейшее моё многих смертных тело во гноище лежит! Как сыпи, вереды, пузыри с места на место переходят, то я отнюдь не предвижу скорого конца», – описывал Суворов своё состояние 14 февраля в письме павловскому фавориту Фёдору Растопчину.
Две недели генералиссимус не мог есть твёрдой пищи. Даже «крупина хлеба» казалась ему противна.
Поначалу Суворова лечил кобринский доктор Август Кернисон. Затем император прислал к больному полководцу лейб-медика Вейкарта. Строптивый Суворов постоянно пререкался с доктором и не выполнял его указаний. Вейкарт пытался настоять, чтобы исхудавший и бледный Суворов теплее одевался и лучше питался. Военачальник же пытался придерживаться прежнего спартанского быта и соблюдать православный пост.
«Мне надобна деревенская изба, молитва, кашица да квас», – уверял он.
Едва почувствовав себя лучше, в конце марта Суворов сел в дорожную карету дормез, устланную периной, и поехал в Санкт-Петербург. В столицу он прибыл 20 апреля. Здесь Суворова ждал роковой удар – отмена Павлом I его триумфальной встречи. Повод для очередного разлада царя с полководцем был незначительным. Но честолюбивому Суворову, который жаждал признания современников, трудно было смириться с опалой. Его здоровье резко ухудшилось. Последние дни Суворов провёл в доме своего племянника Хвостова на Крюковом канале. Полководец был уверен в выздоровлении и надеялся прожить ещё тридцать лет. Но 6 (18 мая) 1800 года во втором часу пополудни лучшего русского полководца не стало. Даже перед смертью он бредил об Итальянском походе, вспоминая Геную, которую так и не смог взять.
источник