Широка страна моя родная…

…Но сурово брови мы насупим.

Из советской песни

Вам нравятся российские кинокомедии? А российская эстрада? Быть может, здесь собрались поклонники наших фантастических боевиков или – иронических детективов, намаранных какой-нибудь тётенькой, имеющей слабое представление как о детективах, так и о понятии «иронический»? Скорее всего, многим из вас кажется, что просто нет цензуры, и оттого возобладало нахрапистое дурновкусие, столь всегда явное в развлекательном жанре. Мол, именно поэтому комедии выглядят глупыми, эстрада – похабной, а приключенческие навороты отдают перегаром и стойким криминальным душком. Я бы с вами согласилась, если бы не одно важное, непримиримое «но», и не в цензуре дело. Вам не приходило в голову, что всё это – попросту не наши жанры? Нам они в принципе не дадены, ибо изначально мелки, легкомысленно скроены и лишены масштабности? У нас иные задачи во Вселенной. Ещё в конце XIX столетия один театральный критик выдал буквально следующее: обычный русский водевиль – сие нечто тяжеловесное и при этом – невыносимо, до жгучего стыда, скабрёзное, тогда как французский – на ту же тему – искрист, очарователен и остроумен. Автору бы дописать пару строк, что русский ум не заточен под водевили, кафешантаны, песенки про модисток и прочих девушек с пограничной репутацией. Для галла это – норма, любимый пунктик, природа. Очарование фиалок и похождения хитроумной белошвейки. А у нас оно не выплясывается. У нас хорошо выплясывается только то, где есть философия, притом что в России философия как наука не лидирует (в отличие от физики и лирики, то бишь филологии). Почему? Потому что она – философская мысль – растворена в воздухе и нет резона городить дополнительные построения. Вспомните героев Василия Шукшина – каждый из них философ, эксперт в области мироздания, и в моих словах нет никакого сарказма. Вячеслав Иванов в своём стихотворении «Русский ум» писал так: «Он здраво мыслит о земле, / В мистической купаясь мгле».

Русский смысл – это предельная серьёзность. Высокая. Вековая. Не озорной романчик о лукавой красотке, а суровый и обстоятельный роман-эпопея. Характеры, поступки, горести, поиски счастья, и, безусловно, – богоискательство. Посмотрите, что на том же Западе ценится и принимается как «исконно русское». Лев Толстой с «Войной и миром», Борис Пастернак с «Доктором Живаго» и Михаил Шолохов с «Тихим Доном». Это именно то, что могут – и умеют делать исключительно в России: показать судьбы нескольких поколений и всех слоёв общества на фоне исторических катаклизмов.

Глубокая драматургия Антона Чехова. Не его же очаровательная, едкая ироническая проза, не рассказики о конторщиках и дачниках, а именно – пьесы, в которых зашифрована трагическая безысходность, тоска, попытка заглянуть в неумолимое грядущее. И – желание увидеть небо в алмазах. Не себя любимого в алмазах, а именно – Божье небо. Кстати, вас не поражает, что «Чайка» (там, где ещё «…Константин Гаврилович застрелился...») значится у автора в качестве… комедии? Но это – отдельный разговор. Что у нас далее? Отточенный и техничный, но одухотворённый балет, появившийся у нас во времена Анны Иоанновны. Взятый прямиком из Франции, он со временем сделался исключительной национальной гордостью. Во всём мире слово «балет» почти всегда влечёт за собой прилагательное «русский». Вот вам забавный пример – в старой французской комедии начала 1970-х годов «Человек-оркестр» глава хореографической труппы (его играет Луи де Фюнес) спрашивает, у кого же могла учиться некая одарённая танцовщица. Девушка называет исключительно русские фамилии, причём выдуманные сценаристом. Просто русские. Лишь бы русские. Босс понимает, что девица – настоящий бриллиант, огранённый лучшими мастерами. В 1920–1930-х годах на Западе был популярен такой мошеннический трюк – открыть «пафосный», элитный танцкласс, в котором якобы преподаёт настоящая русская балерина, чудом спасшаяся от большевиков. Разумеется, такие курсы стоили бешеных денег – очень уж было престижно учиться всяческим ‘battement tendu’ у дамочки, которая с самим Дягилевым была «на дружеской ноге». Якобы. Больше того, эти хитрые мошенницы часто «косили» под русских, будучи, например, польскими еврейками, немками или даже англичанками. То есть даже не говорили на «родном» языке или же изъяснялись на оном довольно скверно. Нелишне вспомнить, что и советский балет – во многом яркая противоположность дягилевскому – завоёвывал первые места в мире, а Майя Плисецкая считалась во всём мире настоящей гранд-дамой или, как теперь говорят, – иконой стиля. Ив Сен-Лоран почитал за величайшую честь создавать для неё костюмы. Вам всё ещё обидно, что в России слабенькая эстрада и некачественная буффонада?

Что же я всё об искусстве? Россия – это, прежде всего, прорыв в Космос. Небо в алмазах. Подняться над суетой. Объять пространство. Россия – это ещё и умение побеждать врагов. Жуков – и Калашников. Это – фундаментальная наука. Недаром на Западе так ценятся выпускники наших технических вузов. Россия – это лидерство в спорте. Олимпиада. Если кино, то – Андрей Тарковский и Сергей Эйзенштейн. Русский ум не разменивается на частности, детали, мелочи, шпильки-заколки. Хорошо это – или глупо, каждый решит для себя сам. Если уж герой наших книг и убивает старушку-процентщицу, так исключительно чтобы проверить: «Тварь ли я дрожащая или право имею?», а материальный смысл преступления мгновенно стирается или теряется. Если уж он – учёный, то занимается «…как и вся наука. Счастьем человеческим…». Наши люди «…просто честно работают там, где поставила их жизнь. И вот они-то в основном идержат на своих плечах дворец мысли и духа. С девяти до пятнадцати держат, а потом едут по грибы». Читайте Стругацких и Ефремова – они писали с натуры, хотя как творцы собственно science fiction эти авторы уступают знаменитым американцам. Советская фантастика – вторична. К тому же она социальна, говорит о Человеке Будущего, а не увлекает коллизиями. Мы не умеем создавать захватывающие «приключения ради приключений». Только держать на плечах дворец мысли и духа.

Или вот. Сравните знаменитую «Анжелику», например, с «Гардемаринами» – в обоих фильмах показаны авантюрные страсти на фоне реальных исторических событий. У французов на первом плане всегда будет любовная феерия, красота куафюр, прелесть декольтированных нарядов, и даже костёр на place de Grиve выглядит всего лишь как повод показать Мишель Мерсье с трагическим, а потому – ещё более красивым лицом. Что там Людовик или Филипп Орлеанский с шевалье де Лорреном? Всего лишь статисты на фоне мадам де Пейрак. Тогда как в нашем романе «плаща и шпаги» всё будет крутиться вокруг бумаг Бестужева, заговора Лопухиных-Головкиных, политических игр французского двора и – сложной политической интриги возле трона Елизаветы Петровны. Даже в такой полудетской вещи, созданной из желания написать, отснять «своих мушкетёров», чересчур много серьёзной проблематики. И она тут – основная. А скачки, драки, кружева и фижмы – это так, приправа, перчик. Не более. Вот вам и разница.

В период перестройки много писалось о том, что развлекательный жанр у нас – в загоне, на заднем плане. В отстое – как сообщает по любому поводу нынешняя молодёжь. Недодают зрителю и читателю смешинок! Надо начать срочно создавать шлягеры (пожалуй, самое мерзкое слово тех лет!); искромётные, уморительно смешные киноленты, никак не связанные с социальным посылом; а также – эротику, боевики, приключения и космические саги. И – понеслось! По сцене заплясали девочки-карамельки в платьицах с леопардовым узором, а бывшие народные артисты и театральные корифеи безотлагательно засветились в дешёвых комедиях с преобладанием сортирного юмора. Критики и зрители недоумевали: получалось глупо, гнусно, коряво и – погано. Вроде бы всё путём: цензуру – уничтожили, спонсоров – ублажили, массы – алчут. А получается несусветная, запредельная дрянь. Увы и ах! Неужели не можем как в Голливуде или как у Луи де Фюнеса? Почему, когда кривляется Джим Керри, – это талантливо и действительно смешно, но когда то же самое проделывает выпускник «Щепки» или «Щуки», на это противно смотреть? А ведь взаправду мы такое не можем. Честно. Никак. Только Гамлета и Лира. А вот Аманда Лир не получается.  

И это – повод для гордости, а не для раскаяния и национального самоуничижения. Прекрасно, что попса у нас – ниже плинтуса и кошмарней ужаса. Что мы не умеем стряпать эксцентрические комедии, даже если их режиссёр – Григорий Александров. Вспомните сюжеты его картин – трюки и голливудские gags составляют фон повествования, а социальные темы – на первом плане. Например, «Цирк» – это не набор прыжков и нелепых ситуаций, свойственных жанру киношной эксцентрики, но драматический рассказ о любви и ненависти, о расизме и мерзостях капиталистического бытия, о лучшей в мире стране и самом справедливом обществе. В какой американской, французской или итальянской комедии будут петь песню с такими словами: «Но сурово брови мы насупим, если враг захочет нас сломать»? Всякая вещь Эльдара Рязанова – бесконечная, осенняя печаль, красивая грусть интеллигента 1970-х, пытающегося отыскать своё счастье. Леонид Гайдай, говорите? Ловко выстроенные фельетоны на злободневные темы – то воюем против самогонщиков, то высмеиваем жульё, то иронизируем начёт хулиганов-тунеядцев и лупим, лупим их нещадно с рефреном: «Надо, Федя, надо!» Это не дебильное «Ха-ха-ха!», это – борьба, а борьба – это серьёзно. За что критиковали стиляг? Только ли за преклонение перед буги-вуги и ещё каким-нибудь ямайским ромом? Вспомните знаменитый фельетон 1949 года: «Стиляги не живут в полном нашем понятии этого слова, а, как бы сказать, порхают по поверхности жизни...». Словосочетание «лёгкая жизнь» было чем-то вроде клейма и имело остро негативный смысл. Жизнь на Руси не может быть лёгкой по определению, а человек обязан любить трудности. Созидать. Бороться. Спасать мир.

В этой связи вспоминается хрестоматийная тирада Ильфа – Петрова насчёт маленького и большого миров, которые сосуществуют в едином пространстве:«Параллельно большому миру, в котором живут большие люди и большие вещи, существует маленький мир с маленькими людьми и маленькими вещами. В большом мире людьми двигает стремление облагодетельствовать человечество. Маленький мир далёк от таких высоких материй…». Так вот, у нас всегда хорошо получаются вещи и смыслы «большого мира», а вот «маленький мир» с его ванильным уютиком (sic!) никогда не выходит. Это надо просто принять как данность. И даже русский рок – это не тамошний rock, а именно… рок – судьба, фатум, доля. Наши музыканты пытались создавать заумные смысловые конструкции, ударялись в сложнейшую философию, учили жизни. Западный rock – это музон, драйв, ритм. Русский рок – это, прежде всего, слово.

Осталось понять – откуда масштабность и почему серьёзность? Полагаю, тут дело в пространстве, в географии. Всё слишком далеко, громадно, величественно, мощно. Всё предстоит освоить и понять. Как-то раз Фазиль Искандер попытался расшифровать популярное в русской литературе слово «удаль». Он рассуждал следующим образом: «Вэтом слове ясно слышится – даль, хотя формально у него другое происхождение. Удаль – это такая отвага, которая требует для своего проявления пространства, дали». Русь – птица-тройка. «И быстрее, шибче воли / Поезд мчится в чистом поле». Или вот это:

"Полотнища ослепительного света полоскались на дороге. Машины мягко скрипели, пробегая мимо поверженных антилоповцев. Прах летел из-под колес. Протяжно завывали клаксоны. Ветер метался во все стороны. В минуту всё исчезло, и только долго колебался и прыгал в темноте рубиновый фонарик последней машины. Настоящая жизнь пролетела мимо, радостно трубя и сверкая лаковыми крыльями... «Вам не завидно, Балаганов?Мне завидно». А ведь есть ещё и Космос, который изначально был заточен под русскую мысль, – от Циолковского до Королёва и Гагарина. Во Франции тоже есть космонавты, но Париж – столица моды, парфюма и лёгкого жанра. Италию мы любим за песни про феличиту. Немцев – за философию. Будем честными: нам интересны не стены, а горизонты. Высота. Разговор с Богом. А серьёзность – ещё и от сложных погодно-климатических условий. Русь = зима. Как там у Олега Куваева в «Территории», этой энциклопедии русского духа? «Серьёзные не умирают. Серьёзность – путь к бессмертию. Легкомыслие – путь к смерти. Легкомысленные подобны мертвецам». Да. Одним из символов России всегда являлся медведь – тоже серьёзное животное. Очень. Ещё вспомнилось. Вдогонку. Юрий Визбор, как и положено позднесоветскому интеллигенту, иронизировал насчёт масштабности и серьёзности. Помните – «делаем ракеты, перекрываем Енисей и также в области балета…»? Хотел укусить, но сказал чистую правду.