Шесть раз я должен быть погибнуть".Разведчик.В прошлом году справил 90-летие.33 награды.

Война и мир лейтенанта Транквиллицкого.
 Юрий Николаевич Транквилли́цкий (р. 1925) — советский кинооператор. В 1938 году занимался самбо в спортклубе «Крылья Советов». В 1942 году работал слесарем-сборщиком на военном заводе. С 17 лет — на фронтах Великой Отечественной войны, гвардии младший лейтенант (войну окончил в звании лейтенанта). Участник операции «Багратион». Выжить на войне помогло самбо. «Шесть раз я должен был погибнуть во время рукопашной»
 Из военной школы я попадаю на передовую. Под моим началом — взвод разведчиков, задача которого — получение разведданных о дислокации войск противника: идёт подготовка к нашему наступлению под Витебском. Мы оказались в пекле знаменитой операции «Багратион». Окопы рыли в смрадной болотной жиже под постоянными артобстрелами и бомбёжками. Враг — в двухстах метрах. Вот тогда я и узнал, что такое танковый десант, разведка боем, рукопашный бой… Танковый десант! Надо же было придумать такое! Взводу даётся приказ — ворваться на передовую противника. Для устрашения врага (нас около десяти стрелков) забираемся на броню танка, и он с рёвом врывается в лесную чащу. А немцы из лесного укрытия спокойно расстреливают нас из пулемёта — и с брони сыпятся мои солдатики с прострелянными потрохами. Жизнь их прерывается под колёсами нашего же танка. Насмотреться довелось всякого! Мне дважды пришлось водить взвод в разведку боем. Впервые — в ночь на 22 июня 1944 года. Многие месяцы спустя я узнал, что именно 22 июня началась операция «Багратион». Но чего она стоила на примере хотя бы нашего «пятачка»! Ведь что такое — разведка боем? Нужно определить, где противник установил пушки и миномёты. И взвод поднимается в атаку, вылезая на бруствер по скользким ступеням окопов. С криком «Ура!» ошалело бросаемся вперёд. Во что бы то ни стало добежать до вражеских окопов, атаковать немцев! Стреляем, бросаем гранаты. Фашисты встречают нас пулемётными очередями. И всё же мы — увы, уже не все! — во вражеских окопах. Да, мы — смертники. Всё просто: жертвой малого подразделения засекаются огневые точки противника. И тут начинается самое страшное: по выявленным вражеским позициям начинает бить наша артиллерия, и мы попадаем под обстрел своих орудий. От взвода тогда остались единицы, но мы выполнили задание. А рукопашная? Я шесть раз сталкивался с фашистами лицом к лицу в смертельных поединках, и каждый раз удавалось выйти победителем в этих схватках. Меня спасло… самбо. На фронте оно стало моей религией. Подростком я записался в секцию самбо. Мне повезло: наставниками были наши лучшие мастера-самбисты — Анатолий Аркадьевич Харлампиев (основатель этого чисто русского вида борьбы — самообороны без оружия) и Евгений Чумаков. Они, я считаю, спасли мне на войне жизнь. Судите сами. Мы ведём бой за какую-то деревеньку. С крыши избушки на меня прыгает тяжеленный фашист, сбивает с ног и, навалившись всем телом, начинает душить. Теряя сознание, я успеваю оторвать от своего горла его руку и «на автомате» (вот они — уроки самбо!) провожу приём на разрыв связок локтевого сустава. Противник взвыл от боли. И вот уже я — на нём. Ломаю ему вторую руку, удар сапогом в висок, ещё удар. На войне — как на войне… После тяжёлого ранения маме в Москву пришла похоронка. И только через пару недель уже из подмосковного госпиталя я написал ей письмо — левой рукой каракулями (правую ещё не залечил). То письмецо сохранилось в семейном архиве. Так что свою смерть на фронте я, к счастью, не встретил. А чужих насмотрелся сполна. Образ войны остался для меня «в кадре», который память сохранила на всю жизнь. В одном из боёв встретили нас миномётным огнём. Рядом со мной бежал солдат. Вдруг слышу какой-то треск и боковым зрением вижу, как вздёрнулась его нога. Миной ему разнесло голову, как грецкий орех, и я стираю со своей щеки серую массу. И это не кино, а эпизод фронтовой жизни. Я не люблю некоторые наши фильмы о войне. Профессиональным взглядом кинооператора вижу постановочность кадра. Выдают глаза актёра: в них нет той отчаянной обречённости, с какой мои солдаты бросались в смертельную атаку, лишь слегка подогретые наркомовскими 100 граммами. И никто не кричал «За Родину! За Сталина!» Я, во всяком случае, слышал совсем другие слова. Я говорю о своём восприятии войны и её воспроизведении на экране. Вот уйдёт наше поколение — и уже некому будет упрекать кинематографистов в недостоверности. Что касается патриотизма, то у нас на фронте ходило небольшое стихотворение безымянного автора, которое, на мой взгляд, по любви к жизни и стране, по неэкранному мужеству стоит выше многих масштабных киноэпопей. В своих воспоминаниях я дал его в том варианте, который запомнил. Вот оно:

Мой товарищ в смертельной агонии.
 Не зови понапрасну друзей.
Дай-ка лучше согрею ладони я
 Над дымящейся кровью твоей.
Ты не плачь, не стони.
Ты не маленький.
Ты не ранен — ты просто убит.
 Дай на память сниму с тебя валенки
. Нам ещё наступать предстоит.
 Спустя годы Евтушенко назвал эти восемь строк одним из лучших стихотворений о войне. Но тоже без имени автора. Юрий Николаевич проживает в Северном Тушине вместе с женой Ириной. Дети давно выросли, но активная жизнь нашего героя не закончилась. Помимо творчества и преподавательства, он до сих пор ходит в походы, до недавнего времени еще плавал на байдарках и погружался на дно морское. А еще Транквиллицкий пропагандирует самбо, которое в свое время спасло ему жизнь...