Пианист Люка Дебарг: "Если бы я слушал окружающих, погрузился бы в ад!"

Завтра, 27 апреля, стартует краудфандинговая компания, целью которой является сбор средств на съемку фильма о пианисте Люке Дебарге. Молодой человек произвел фуррор на XV конкурсе Чайковского. Не став победителем, он оказался даже в более выгодном положении, чем обладатели первых трех премий. Дебарга жаждет заполучить каждый уважающий себя фестиваль. А месяц назад вышел его дебютный диск с произведениями Скарлатти, Шопена, Листа и Равеля на лейбле Sony Classical. Журналисты m24.ru Юлия Чечикова и Екатерина Кинякина созвонились с пианистом и расспросили его о ближайших концертах, весеннем релизе и его пристрастии к русской музыке. – C момента вашего выступления на XV конкурсе Чайковского прошел почти год. Удалось ли вам за это время привыкнуть к клише "гения", к новому графику, к новым условиям жизни и творчества? – Мне нравится жить в таком диком темпе. Многое поменялось с момента моего участия в конкурсе, и напряженный график даже стимулирует меня, держит в тонусе. Сейчас сложно говорить о давлении каких-то клише... Как и раньше, я в основном пребываю в состоянии одиночества, не получая от окружающих того, что важно для меня. Обсуждение виртуозной игры того или иного исполнителя, разговоры о гениальности – это все пустое. В музыке важнее другое: кто ее ретранслирует через себя и кто ее потребляет. – Одиночество не тяготит вас? Не пытаетесь его преодолеть? – Многие люди одиноки, и я в этом отношении не уникален. Каждый принимает для себя решение быть одиноким в чем-либо: в работе, в религии, в принадлежности к определенному сообществу. Это нормально. – В этом сезоне вы уже несколько раз выступали в России. Вам предстоит в ближайшие месяцы еще дать несколько концертов в Москве, в Питере и в Перми. Какую программу вы привезете? – Я люблю делать сюрпризы! В объявленной программе может быть одно сочинение, а прозвучит совсем другое. Я стараюсь не разглашать заранее программу, так как разучиваю большое количество произведений. Конечно, репертуар определяется не в последний момент, перед выходом на сцену, но все же ближе к концерту. В Москве у меня будут две программы. В конце марта на Фестивале Мстислава Ростроповича я играл Токатту до-минор Баха, Фантазию до-минор Моцарта, Балладу №4 Шопена и Сонату cи-минор Листа. Так складывается, что у вас в столице мне приходится исполнять много разной музыки. – На какие концерты вы ходите как слушатель? От чего зависит ваш выбор? – Организаторы концертов допускают большую ошибку, стараясь собрать залы с помощью известных названий и имен композиторов на афише. Простите, но, на мой взгляд, это очень недальновидно. Публике кажется, что она гарантированно услышит виртуозную игру, если пойдет слушать знакомую программу, и ей, по сути, не важно, как играл тот или иной музыкант год назад. На самом деле мы идем на артиста, который, конечно, не важнее музыки, но если он играет хорошо, то это чувствуется. И в такие моменты вопрос о программе, известной или нет, отпадает. К сожалению, музыкальный менеджмент фестивалей, турне руководствуется другими принципами, для них первостепенна финансовая сторона. Они хотят быть уверенными, что смогут заработать деньги. Но для меня это не важно. Сам я нечасто хожу на концерты, хотя не упущу возможность при случае послушать Бориса Березовского, Григория Соколова. Увы, это случается не так часто. – А помимо пианистов? – В тинейджерском возрасте меня очень привлекали концерты с симфонической музыкой, но так получилось, что со временем интерес к ним иссяк. То, что я слышу, мне скучно. Мы не чувствуем и не понимаем оркестрантов. За год они играют огромное количество произведений, не сосредотачиваясь на самой музыке. Вместе с тем мне нравится самому изучать партитуру, считывая с нее музыку. – В марте лэйбл Sony Classical выпустил ваш дебютный диск. Для вас было принципиально записать именно живое исполнение? – Концерт – залог существования артиста, главный признак его жизнеспособоности. Исполнение в зале всегда отличается, его слышно. Эту магию, возникающую между артистом и слушателем, невозможно сымитировать в искусственно созданных условиях. Студийная работа для меня в большей степени заключается в интеллектуальных и технических доработках. Так что концертная запись – единственный и самый честный способ передать энергию музыки. – Но, согласитесь, двух одинаковых исполнений не бывает, даже если речь идет об одном и том же музыканте. Поклонники будут сравнивать вашу игру с пластинкой. – Я не переживаю на этот счет. А если бы переживал и оглядывался на мнение окружающих, не мог бы выступать. Если бы чувствовал это давление, погрузился бы в настоящий ад! К любимым исполнениям привязываешься, как к любимым вещам. На концерте я всегда делаю все, что от меня зависит. Я – музыкант, который работает с тем или иным сочинением, как с произведением искусства. – На Конкурсе Чайковского говорили, что вы едва ли не первый раз сыграли с оркестром... – Действительно, третий тур дался мне непросто. Опытом выступления с оркестром я не обладал, и сам факт такого тандема стал настоящим вызовом. Меня это очень вымотало. Я периодически встречаюсь с различными коллективами, приобретаю навык коммуникации, но замечаю за собой, что периодически испытываю дискомфорт, например, если мне непонятен стиль дирижирования, или если вызывает сомнение качество игры оркестрантов. В этом случае мне моментально становится скучно, теряется вся привлекательность от совместного проживания музыки. Я просто исполняю свою партию, это не сложно. Но со стороны все это смотрится очень-очень странно, как если бы кому-то нравилось наблюдать смерть, кровь или чье-то падение. Мне претит такая атмосфера цирка, словно все ждут, когда ты сорвешься вниз. Это совершенно не мой мир. Возвращаясь к конкурсу: как любой музыкант, я допускал ошибки, от них никто не застрахован. Ты можешь стараться изживать их день за днем, репетировать часами напролет и все равно наступать на те же грабли. – Люка, какие произведения для солиста с оркестром вы мечтаете сыграть? – Я "болею" Четвертым концертом Рахманинова. Он не так популярен, как Второй и Третий, но он фантастический! Впрочем, все концерты Рахманинова – великие произведения. Я очень люблю их! Самая ранняя редакция Первого концерта совершенно потрясающая. У Четвертого три версии представляют для меня огромный интерес. – Вы как-то говорили, что любите русскую музыку XX века. Как и когда родилась эта любовь? – Это время дало миру целое созвездие великих русских композиторов – Стравинский, Скрябин, Рахманинов, Шостакович, Метнер, Рославец... Все они жили примерно в одно время и сочиняли столь разную музыку! Для меня это удивительно. Но мне нравится и русский фольклор. – Как вы познакомились с сочинениями Николая Рославца? – Я открыл его для себя, когда работал над своей виолончельной сонатой. Слушая другие произведения в этом жанре, написанные в XX веке, я наткнулся на Сонату Рославца (для виолончели и фортепиано) и был потрясен ей! Рославец – один из первых композиторов в Советском Союзе, кто увлекся атональной системой. Потом мне попалось на глаза его фантастическое Третье фортепианное трио, которое осмелюсь сравнить с сочинениями позднего Скрябина и даже Шёнберга. Он много писал для камерных составов. Это музыка, которая должна звучать. – Что вы сейчас сами сочиняете? – В данный момент я работаю над фортепианным трио, которое представлю 24 октября в в Доме Музыки. – Какие сферы для вас становятся источником вдохновения? – Перечислить их невозможно. Музыка – не только техника и метод. Я чувствую ее не как исполнитель, а скорее как художник. Провести день за чтением или рисованием – для меня это тоже занятие музыкой за роялем. Все эти вещи связаны между собой. Это мой способ самоощущения в жизненном пространстве.

Юлия Чечикова, Екатерина Кинякина