Возвращение домой
В начале 2016 года исполнилось 25 лет со дня подъема Военно-морского флага на единственном российском авианосце «Адмирал Кузнецов». Одним из наиболее ярких эпизодов в службе корабля стал его переход из Севастополя на Северный флот в ноябре-декабре 1991 года, который власти независимой Украины позже назовут угоном.
ТАВКР "Адмирал Кузнецов", 1996г.
О том, как уходил из Севастополя российский авианосец и рассказывает участник тех событий капитан 2 ранга Виктор Леонидович Канишевский.
"Как сейчас помню ажиотаж того осеннего дня, когда на «Кузнецове», по возвращению из полигона, где летчики палубной авиации в ходе летно-конструкторских и государственных испытаний отрабатывали взлеты и посадки на авианосец, получили телеграмму президента Украины Кравчука. В ней объявлялось, что корабль является собственностью Украины, что до принятия правительственного решения он должен оставаться на Севастопольском рейде. Разбившись группами по каютам, офицеры да и просто матросы гадали, как на это отреагируют президент России Б. Ельцин, Главком ВМФ В. Чернавин, командующий Северным флотом Ф. Громов.
— Я никак не могу взять в толк: зачем Украине с ее закрытым Черным морем корабль, предназначенный для океанской службы? Если уж так ей хочется иметь авианосец, то пусть «Варяг» достраивает или «Ульяновск» — недоумевал командир БЧ-5 капитан 1 ранга Андрей Утушкин. — Это чистейшей воды политиканство…
— Не без того, — соглашался с ним замполит капитан 1 ранга Владимир Иванов. — Только Россия ни за что не отдаст «Кузнецова».
Однако принятая незадолго до злополучной телеграммы декларация о независимости Украины уже разрушила, казалось бы, несокрушимое морское братство экипажа авианосца. Часть офицеров и мичманов, семьи которых находились в Севастополе, не скрывала своего желания служить под украинским «трезубцем», а потому откровенно радовались телеграмме. Мол, зачем на Севере гробить такой прекрасный корабль. Ему надо базироваться поближе к ремонтной базе. А она для авианосца имеется только в Николаеве.
В Заполярье, действительно, обслуживать «Кузнецова» было некому. Но у нас в Североморске остались семьи, потому как авианосец со дня закладки предназначался для Северного флота и комплектовался североморцами. Мы, естественно, рвались в Заполярье — домой. И таких было большинство. В их числе оказался и я. А главное — мы во что бы то ни стало хотели вернуть авианосец России.
— Подумаешь, будем стоять не на теплом Севастопольском рейде, а на Североморском, — горячился мой сосед по каютам капитан 3 ранга Павел Сторчак. В Североморске у него осталась жена-красавица Елена и дочь, по которым он очень скучал и с которыми почти ежедневно переговаривался по телефону космической связи. Телефон этот, кстати, очень хорошая штука. За сутки записываешься, и тебе на пять минут корабельные связисты дают возможность поговорить с теми, кого ты хотел услышать.
Несмотря на полученный из Киева запрет, мы на рассвете все же покинули рейд и прибыли в район Феодосийского полигона для отработки посадок и взлетов палубных самолетов, летчики которых обычно ночевали на берегу. Испытания осуществлялись в динамике. Авианосец шел заданным курсом, к нему приближались взлетевшие с аэродрома в Саках палубные истребители Су-33к и МиГ-29к, гасили скорость, точно нацеливались на срез кормы «Кузнецова» и, ухватившись специальным крюком за аэрофинишер, с ревом турбин садились на палубу, пробежав по ней всего несколько десятков метров.
Несмотря на то, что такая работа продолжалась уже не один месяц, нельзя было равнодушно смотреть как стреловидная железная птица сначала опускается с неба или на форсаже устремляется к «трамплину» на носу авианосца и, промчавшись 80 метров по палубе, взмывает в голубую высь. Еще более красочной картиной были ночные полеты. За два месяца такой работы более сотни «сушек» и «мигов» осуществили 500 посадок и взлетов на стальную палубу. Мы уже по «почерку» знали, как садится пилот-легенда, пионер палубной авиации заслуженный летчик испытатель Виктор Пугачев, командир авиадивизии полковник Иван Бахонко, командир эскадрильи Константин Кочкарев, летчики Ярослав Чибир, Игорь Кожин, Виктор Дубовой и другие. В такие моменты особенно остро испытываешь гордость за первый у нашей Родины авианосец, служить на котором не только престижно, но и считалось за честь: отбор офицеров и мичманов проводился на конкурсной основе, а все воинские звания по должности на ступень выше. Первым командиром «Кузнецова» стал капитан 1 ранга Виктор Павлович Ярыгин. На этом плавучем авиагородке, способном нести на себе смешанную авиадивизию, включая вертолетный полк, у меня была должность помощника командира ТАВКР по живучести. Другими словами отвечал за то, чтобы громадный корабль длиной 302 , шириной 70 метров и водоизмещением более 55 тысяч тонн, населенный 6-ю тысячами моряков и летчиков, в самых критических ситуациях оставался на плаву.
Киев молчал. Из Заполярья тем временем пришла радио депеша о том, что в Крым вылетел первый заместитель командующего Северным флотом вице-адмирал Юрий Устименко. В Севастопольскую бухту нас не пускали после того как ТАКР " Адмирал Горшков" под напором шквального ветра чуть не разворотил своей мощной кормой всю причальную стенку. Долгожданный гость прибыл на авианосец катером. Несмотря на поздний час, был сыгран большой сбор. Поздоровавшись с экипажем, вице-адмирал с украинской фамилией и украинскими корнями, что тогда, замечу, даже не вызывало у офицеров ТАКВРа никаких раздумий, распорядился распустить моряков, а командиру приказал немедленно сниматься с якоря. Ярыгин начал было объяснить, что две трети офицеров и мичманов, а так же сдаточная команда остались на берегу и прибудут катерами завтра утром. — Ничего, и без них справимся, — решительно заявил рыжий гость. И добавил. — Они нас на поезде обгонят. Выходим немедленно…
— А как же самолеты, которые остались в Саках? — заволновался замполит Иванов.
— Сами прилетят в Сафоново, — успокоил Устименко. По решительному тону гостя можно было сделать вывод, что он получил приказ увести «собственность Украины» на Север не только от командующего Северным флотом Ф. Громова, но и самого Главкома ВМФ В. Чернавина. А, может, и самого министра обороны. Значит, Москва дала «добро!» Словом, офицеры управления авианесущего крейсера почувствовали себя участниками необъявленной размолвки между двумя, вчера еще взаимозависимыми, столицами. В 23.40, не подавая никаких сигналов, авианосец в кромешной темноте покинул Севастопольский рейд и взял курс на Босфор. Когда берег оказался далеко за кормой включили ходовые огни.
К турецкому проливу шли 30-ти узловым ходом. На рассвете показались предместья Стамбула, а затем и его знаменитый мост через Босфор, на подходе к которому к нам пристроился тихоходный буксир-спасатель с советским Военно-морским флагом. Заявки турецким властям на проход проливной зоны, которые, согласно Конвенции о режиме черноморских проливов, заключенной в швейцарском местечке Монтре в 1936 году, наше консульство в Стамбуле не подавало. Об этом, конечно, Устименко знал, как знал, что нет в этой конвенции и статей, категорически запрещающих проход без заявок. Он приказал сбавить ход до 20 узлов и идти с такой скоростью. В это время я находился в центральном командном пункте, расположенном на десять этажей ниже ходового мостика. Но три десятка наружных телекамер давали полную картину происходящего вокруг «Кузнецова». Громада авианосца, почти впритык с берегами, как между Сциллой и Харибдой, прошла под мостом и устремилась в Мраморное море. Турки проходу не препятствовали. Даже привычный в таких случаях катер-разведчик под турецким флагом отсутствовал. Вдоль борта сновали только мелкие катера. Нас фотографировали, приветствовали взмахами рук, улыбались. Чувствовалось, что владельцы суденышек поражены необычными контурами «Кузнецова».
Особенно «трамплином» на баке — изобретением отечественных конструкторов, позволяющее взлетать самолетам без катапульты. Уже на выходе из пролива с буксира подали сигнал «Человек за бортом». Оказывается, несколько моряков с авианосца сбросили спасательный плотик и попытались вплавь добраться до турецкого берега. Команда буксира их выловила и доставила на «Кузнецов». Беглецы, а ими оказались матросы срочной службы, были посажены в карцер, где и находились до самого прихода в поселок Видяево. Позже все они дослужили свой срок и уехали на Украину. Один из них, как мне известно, через год или два написал на корабль покаянное письмо и очень сожалел, что не остался в России. Так как почти две трети офицеров и мичманов остались в Севастополе, то нагрузка на оставшихся на авианосце моряках, естественно, возросла. Во многих подразделениях была отработана взаимозаменяемость, потому особых проблем с несением вахт не было. Средиземное море «полуэкипаж», можно сказать, проскочил на одном дыхании. Но перед Гибралтаром произошла непредвиденная задержка. Авианосец на все четыре винта намотал сорванные штормом рыболовные сети да так плотно, что потерял ход и бросил якорь. Четверо суток корабельные водолазы и часть офицеров, в том числе и я, поочередно спускались под воду, чтобы срезать капроновые путы.
1996 год
За Гибралтаром нас встретил американский авианосец «Джордж Вашингтон», экстренным порядком вышедший из Норфолка. Его, в отличие от нас, сопровождало полтора десятка кораблей охранения. Не церемонясь, они развернули масштабные учения, начали имитировать атаки. Их самолеты проносились на опасной высоте над настройками «Кузнецова», а в нескольких десятках кабельтовых по курсу и на траверзе вспучивались фонтаны от учебных бомбометаний. Один из американских вертолетов даже предпринял попытку сфотографировать через кормовое открытие внутренности авиационного ангара «Кузнецова». В азарте он чуть было не влетел внутрь гигантского помещения. Но в это время крейсер резко увеличил ход и вертолет закачало на спутной волне воздуха за кормой авианосца. Но и после этого американцы не свернули необъявленные двусторонние маневры. На волнах закачались противолодочные буи, сбрасываемые вертолетами с «Джордж Вашингтона» по курсу «Кузнецова». Наверное, думали, что нас сопровождает атомная подводная лодка. Никакой подлодки, разумеется, не было — мы шли в гордом одиночестве. С каким сожалением мы вспоминали в эти минуты наши «сушки» и «миги». Эх, их бы сюда! С каким бы азартом наши асы продемонстрировали янки свое мастерство — на Атлантической волне уверенно седлать стальной плавучий аэродром. Чтобы хоть как-то оградить себя от нахальных выпадов, мы подали сигнал «Провожу учения» и подняли два имевшихся на борту вертолета Ка-27пс. Тем временем встретивший нас в назначенной точке за Гибралтаром СКР «Задорный» стал азартно охотиться за американскими буями, делая порой весьма дерзкие циркуляции вокруг кораблей охранения. Наконец, американский авианосец с эскортом ушли на запад, передав эстафету слежения английскому фрегату. Тот «вел» нас до Норвежского моря, где его сменил уже норвежский сторожевик, который и шел с нами до Нордкапа. А до Кольского залива мы постоянно наблюдали на траверзе большой разведывательный корабль норвежских ВМС «Марьятта».
Весь переход от «негостеприимных украинских берегов» до Заполярья занял 27 суток. Встретили нас в поселке Видяево как героев все командование Северного флота, объединения и соединения. Среди заснеженных сопок Заполярья играл духовой оркестр. Звучали торжественные приветствия и слова благодарности за высокую профессиональную подготовку и верность воинскому долгу… К дню прихода, оказывается, в Видяево для «Кузнецова» успели установить плавучий причал, который строили северодвинские корабелы. На целых три года он стал родным домом для авианесущего крейсера и всего экипажа. А то, что «Кузнецов» — единственный в мире авианосец, базирующийся в Заполярье, вызывало у нас чувство гордости и какой-то неопределенности. В украинских СМИ эпопея с крейсером до сих пор именуется как кража россиянами украинского корабля. Но моряки считают, что «Адмиралу Кузнецову» выпала просто прекрасная судьба. Достаточно посмотреть, как Украина распорядилась доставшимся ей богатством".
via
— Я никак не могу взять в толк: зачем Украине с ее закрытым Черным морем корабль, предназначенный для океанской службы? Если уж так ей хочется иметь авианосец, то пусть «Варяг» достраивает или «Ульяновск» — недоумевал командир БЧ-5 капитан 1 ранга Андрей Утушкин. — Это чистейшей воды политиканство…
— Не без того, — соглашался с ним замполит капитан 1 ранга Владимир Иванов. — Только Россия ни за что не отдаст «Кузнецова».
Однако принятая незадолго до злополучной телеграммы декларация о независимости Украины уже разрушила, казалось бы, несокрушимое морское братство экипажа авианосца. Часть офицеров и мичманов, семьи которых находились в Севастополе, не скрывала своего желания служить под украинским «трезубцем», а потому откровенно радовались телеграмме. Мол, зачем на Севере гробить такой прекрасный корабль. Ему надо базироваться поближе к ремонтной базе. А она для авианосца имеется только в Николаеве.
В Заполярье, действительно, обслуживать «Кузнецова» было некому. Но у нас в Североморске остались семьи, потому как авианосец со дня закладки предназначался для Северного флота и комплектовался североморцами. Мы, естественно, рвались в Заполярье — домой. И таких было большинство. В их числе оказался и я. А главное — мы во что бы то ни стало хотели вернуть авианосец России.
— Подумаешь, будем стоять не на теплом Севастопольском рейде, а на Североморском, — горячился мой сосед по каютам капитан 3 ранга Павел Сторчак. В Североморске у него осталась жена-красавица Елена и дочь, по которым он очень скучал и с которыми почти ежедневно переговаривался по телефону космической связи. Телефон этот, кстати, очень хорошая штука. За сутки записываешься, и тебе на пять минут корабельные связисты дают возможность поговорить с теми, кого ты хотел услышать.
Несмотря на полученный из Киева запрет, мы на рассвете все же покинули рейд и прибыли в район Феодосийского полигона для отработки посадок и взлетов палубных самолетов, летчики которых обычно ночевали на берегу. Испытания осуществлялись в динамике. Авианосец шел заданным курсом, к нему приближались взлетевшие с аэродрома в Саках палубные истребители Су-33к и МиГ-29к, гасили скорость, точно нацеливались на срез кормы «Кузнецова» и, ухватившись специальным крюком за аэрофинишер, с ревом турбин садились на палубу, пробежав по ней всего несколько десятков метров.
Несмотря на то, что такая работа продолжалась уже не один месяц, нельзя было равнодушно смотреть как стреловидная железная птица сначала опускается с неба или на форсаже устремляется к «трамплину» на носу авианосца и, промчавшись 80 метров по палубе, взмывает в голубую высь. Еще более красочной картиной были ночные полеты. За два месяца такой работы более сотни «сушек» и «мигов» осуществили 500 посадок и взлетов на стальную палубу. Мы уже по «почерку» знали, как садится пилот-легенда, пионер палубной авиации заслуженный летчик испытатель Виктор Пугачев, командир авиадивизии полковник Иван Бахонко, командир эскадрильи Константин Кочкарев, летчики Ярослав Чибир, Игорь Кожин, Виктор Дубовой и другие. В такие моменты особенно остро испытываешь гордость за первый у нашей Родины авианосец, служить на котором не только престижно, но и считалось за честь: отбор офицеров и мичманов проводился на конкурсной основе, а все воинские звания по должности на ступень выше. Первым командиром «Кузнецова» стал капитан 1 ранга Виктор Павлович Ярыгин. На этом плавучем авиагородке, способном нести на себе смешанную авиадивизию, включая вертолетный полк, у меня была должность помощника командира ТАВКР по живучести. Другими словами отвечал за то, чтобы громадный корабль длиной 302 , шириной 70 метров и водоизмещением более 55 тысяч тонн, населенный 6-ю тысячами моряков и летчиков, в самых критических ситуациях оставался на плаву.
Киев молчал. Из Заполярья тем временем пришла радио депеша о том, что в Крым вылетел первый заместитель командующего Северным флотом вице-адмирал Юрий Устименко. В Севастопольскую бухту нас не пускали после того как ТАКР " Адмирал Горшков" под напором шквального ветра чуть не разворотил своей мощной кормой всю причальную стенку. Долгожданный гость прибыл на авианосец катером. Несмотря на поздний час, был сыгран большой сбор. Поздоровавшись с экипажем, вице-адмирал с украинской фамилией и украинскими корнями, что тогда, замечу, даже не вызывало у офицеров ТАКВРа никаких раздумий, распорядился распустить моряков, а командиру приказал немедленно сниматься с якоря. Ярыгин начал было объяснить, что две трети офицеров и мичманов, а так же сдаточная команда остались на берегу и прибудут катерами завтра утром. — Ничего, и без них справимся, — решительно заявил рыжий гость. И добавил. — Они нас на поезде обгонят. Выходим немедленно…
— А как же самолеты, которые остались в Саках? — заволновался замполит Иванов.
— Сами прилетят в Сафоново, — успокоил Устименко. По решительному тону гостя можно было сделать вывод, что он получил приказ увести «собственность Украины» на Север не только от командующего Северным флотом Ф. Громова, но и самого Главкома ВМФ В. Чернавина. А, может, и самого министра обороны. Значит, Москва дала «добро!» Словом, офицеры управления авианесущего крейсера почувствовали себя участниками необъявленной размолвки между двумя, вчера еще взаимозависимыми, столицами. В 23.40, не подавая никаких сигналов, авианосец в кромешной темноте покинул Севастопольский рейд и взял курс на Босфор. Когда берег оказался далеко за кормой включили ходовые огни.
К турецкому проливу шли 30-ти узловым ходом. На рассвете показались предместья Стамбула, а затем и его знаменитый мост через Босфор, на подходе к которому к нам пристроился тихоходный буксир-спасатель с советским Военно-морским флагом. Заявки турецким властям на проход проливной зоны, которые, согласно Конвенции о режиме черноморских проливов, заключенной в швейцарском местечке Монтре в 1936 году, наше консульство в Стамбуле не подавало. Об этом, конечно, Устименко знал, как знал, что нет в этой конвенции и статей, категорически запрещающих проход без заявок. Он приказал сбавить ход до 20 узлов и идти с такой скоростью. В это время я находился в центральном командном пункте, расположенном на десять этажей ниже ходового мостика. Но три десятка наружных телекамер давали полную картину происходящего вокруг «Кузнецова». Громада авианосца, почти впритык с берегами, как между Сциллой и Харибдой, прошла под мостом и устремилась в Мраморное море. Турки проходу не препятствовали. Даже привычный в таких случаях катер-разведчик под турецким флагом отсутствовал. Вдоль борта сновали только мелкие катера. Нас фотографировали, приветствовали взмахами рук, улыбались. Чувствовалось, что владельцы суденышек поражены необычными контурами «Кузнецова».
Особенно «трамплином» на баке — изобретением отечественных конструкторов, позволяющее взлетать самолетам без катапульты. Уже на выходе из пролива с буксира подали сигнал «Человек за бортом». Оказывается, несколько моряков с авианосца сбросили спасательный плотик и попытались вплавь добраться до турецкого берега. Команда буксира их выловила и доставила на «Кузнецов». Беглецы, а ими оказались матросы срочной службы, были посажены в карцер, где и находились до самого прихода в поселок Видяево. Позже все они дослужили свой срок и уехали на Украину. Один из них, как мне известно, через год или два написал на корабль покаянное письмо и очень сожалел, что не остался в России. Так как почти две трети офицеров и мичманов остались в Севастополе, то нагрузка на оставшихся на авианосце моряках, естественно, возросла. Во многих подразделениях была отработана взаимозаменяемость, потому особых проблем с несением вахт не было. Средиземное море «полуэкипаж», можно сказать, проскочил на одном дыхании. Но перед Гибралтаром произошла непредвиденная задержка. Авианосец на все четыре винта намотал сорванные штормом рыболовные сети да так плотно, что потерял ход и бросил якорь. Четверо суток корабельные водолазы и часть офицеров, в том числе и я, поочередно спускались под воду, чтобы срезать капроновые путы.
1996 год
За Гибралтаром нас встретил американский авианосец «Джордж Вашингтон», экстренным порядком вышедший из Норфолка. Его, в отличие от нас, сопровождало полтора десятка кораблей охранения. Не церемонясь, они развернули масштабные учения, начали имитировать атаки. Их самолеты проносились на опасной высоте над настройками «Кузнецова», а в нескольких десятках кабельтовых по курсу и на траверзе вспучивались фонтаны от учебных бомбометаний. Один из американских вертолетов даже предпринял попытку сфотографировать через кормовое открытие внутренности авиационного ангара «Кузнецова». В азарте он чуть было не влетел внутрь гигантского помещения. Но в это время крейсер резко увеличил ход и вертолет закачало на спутной волне воздуха за кормой авианосца. Но и после этого американцы не свернули необъявленные двусторонние маневры. На волнах закачались противолодочные буи, сбрасываемые вертолетами с «Джордж Вашингтона» по курсу «Кузнецова». Наверное, думали, что нас сопровождает атомная подводная лодка. Никакой подлодки, разумеется, не было — мы шли в гордом одиночестве. С каким сожалением мы вспоминали в эти минуты наши «сушки» и «миги». Эх, их бы сюда! С каким бы азартом наши асы продемонстрировали янки свое мастерство — на Атлантической волне уверенно седлать стальной плавучий аэродром. Чтобы хоть как-то оградить себя от нахальных выпадов, мы подали сигнал «Провожу учения» и подняли два имевшихся на борту вертолета Ка-27пс. Тем временем встретивший нас в назначенной точке за Гибралтаром СКР «Задорный» стал азартно охотиться за американскими буями, делая порой весьма дерзкие циркуляции вокруг кораблей охранения. Наконец, американский авианосец с эскортом ушли на запад, передав эстафету слежения английскому фрегату. Тот «вел» нас до Норвежского моря, где его сменил уже норвежский сторожевик, который и шел с нами до Нордкапа. А до Кольского залива мы постоянно наблюдали на траверзе большой разведывательный корабль норвежских ВМС «Марьятта».
Весь переход от «негостеприимных украинских берегов» до Заполярья занял 27 суток. Встретили нас в поселке Видяево как героев все командование Северного флота, объединения и соединения. Среди заснеженных сопок Заполярья играл духовой оркестр. Звучали торжественные приветствия и слова благодарности за высокую профессиональную подготовку и верность воинскому долгу… К дню прихода, оказывается, в Видяево для «Кузнецова» успели установить плавучий причал, который строили северодвинские корабелы. На целых три года он стал родным домом для авианесущего крейсера и всего экипажа. А то, что «Кузнецов» — единственный в мире авианосец, базирующийся в Заполярье, вызывало у нас чувство гордости и какой-то неопределенности. В украинских СМИ эпопея с крейсером до сих пор именуется как кража россиянами украинского корабля. Но моряки считают, что «Адмиралу Кузнецову» выпала просто прекрасная судьба. Достаточно посмотреть, как Украина распорядилась доставшимся ей богатством".
via