Латвия

Денис Коротков, 38 лет

Мой родной город — Даугавпилс. В 1991 году к августу мне как раз исполнилось 13 лет. Помню, как отец приехал на дачу, где я проводил большую часть лета (там не было телевизора), и сообщил о путче и танках в Москве. Было ощущение, что происходят роковые события. В сентябре я пришел в восьмой класс своей средней школы, где, как во всех сферах жизни, все стало стремительно меняться.

Так случилось, что я происходил из среды, как по тем временам считалось, «классических оккупантов».

Для деда это был просто крах. Торжество антимира.

Подростком и юношей я много спорил с ним по этому поводу, утверждая, что СССР развалился, потому что стоял на гнилых основаниях.

Из социальных изменений самым тяжелым было то, что из граждан Советского Союза мы с семьей были переведены в странный статус тех, кому гражданство новой Латвии не полагалось. Были опасения, что против нас начнутся жесткие репрессии. К счастью, этого не случилось. Тем не менее с тех пор имеет место политическое отчуждение по отношению к стране, в которой я прожил всю жизнь. Большинством в моем кругу общения власти современной Латвии не воспринимаются как свои. Даже те, кого не обделили правом голоса, так считают. Этому есть объяснение. Власть относилась к реальным живым людям, сотням тысяч, как к досадному историческому балласту. Это при том, что почти все эти люди прожили и трудились в Латвии всю свою жизнь. До сих пор считаю, что для молодой республики это было роковой ошибкой, которую, кажется, уже поздно исправлять.

Думаю, сегодняшняя страшная депопуляция и промышленный крах — во многом это плата за тот «первородный грех» латвийской государственности.

Сам я отношусь к числу тех, кто «из принципа» не проходит процедуру натурализации. К счастью, в Латвии такая позиция ненаказуема и даже позволяет иметь некоторые преимущества по сравнению с гражданами.

Латышский язык

По поводу языка… Даугавпилс — это практически русский, точнее русскоязычный город. До сегодняшнего дня латышская речь слышна здесь гораздо реже русской. В 1980-е и 1990-е, когда я учился в школе, многие были уверены, что латышский язык им мало понадобится в жизни. Так для большинства и случилось: полгорода, молодежь в основном, уехали из страны. В той школе, где учился я, ситуация с преподаванием латышского была, мягко говоря, плохой. Лишь к концу средней школы что-то стало меняться. Сейчас я относительно неплохо говорю и свободно читаю на латышском, но это уже благодаря университету, а не школе. Я отношусь к разряду людей, которым сложно именно «учить» язык, но которым гораздо легче начать говорить и мыслить на нем, попав в соответствующую языковую среду. Мне в этом смысле в определенный момент просто повезло. Надо сказать, что латыши не склонны говорить с тобой по-латышски, когда видят, что ты испытываешь некоторые трудности, и часто переходят на русский.

На сегодняшний день даже в таком городе, как Даугавпилс, без знания языка прожить весьма сложно. Практически все профессии предполагают владение латышским языком в той или иной мере. Проблема нашего города в другом: даже если ты прошел курсы и приложил максимум усилий для его изучения, то остается проблема языковой среды, которая практически отсутствует. Многие горожане знают язык в очень узком спектре: например, как заполнить нужные бумаги.

Должен сказать, что никаких ограничений в плане возможности учиться я лично не заметил. Успел поучиться в двух университетах — в Рижском техническом и Даугавпилсском. Последний окончил даже с отличием. Дипломную работу защищал по русской религиозной философии. Могу только поблагодарить родную историческую кафедру ДУ, которая, несмотря на тяжелые времена, и сегодня выгодно отличается на общем фоне. Позже полученные знания очень мне помогли в моей заочной учебе в Москве, где я изучал теологию в одном из православных вузов.

Что касается работы, тут в моем случае все сложнее. Сделав однажды выбор не покидать родной Даугавпилс, я осознавал, что в плане выбора работы буду весьма ограничен. Приходится работать не по специальности и на нескольких работах в сфере туризма, охранной деятельности, мелкого ремесленничества. Впрочем, то, что самореализация происходит вне полученной в вузе специальности, по-моему, это почти повсеместный тренд. В случае нашего, депрессивного с точки зрения экономики региона, этот тренд усугубляется отмиранием целых социально-экономических сфер.

Национально-политический аспект тут можно усмотреть лишь в том, что Рига, несмотря на уверения, позволяет провинциям (особенно русскоязычным, как полагают некоторые) погибать в ускоренном режиме.

Национальный вопрос

Еще хочу сказать несколько слов по поводу национального вопроса. В детстве (в советское время) проблемы национальности будто вовсе не существовало. Впервые столкнулся с этим, когда поехал во втором классе на шашечный турнир в Сигулду. В общежитии, где мы остановились, ребята разделились на две группы. Они настороженно присматривались друг к другу. Там я впервые услышал от русских ребят слова «гансы» — так, как я понял, оскорбительно назвали латышей. Признаться, со стороны латышей агрессии тогда заметил меньше. Помню тренера (латыша по национальности), который как мог пытался вдолбить мальчишкам, что так себя вести неправильно. Там же я впервые столкнулся с такой неприятной вещью, как латышский национализм.

В одном из магазинов Сигулды продавщица назвала меня, восьмилетнего, «русской свиньей», как я понял, за то, что я пытался говорить с ней по-русски.

Кажется, она тогда довела меня до слез. В Даугавпилсе такое было невозможно по определению. Здесь скорее латыши могли стать жертвой националистической агрессии со стороны русскоговорящих.

Реально то, что я русский, живущий в стране латышей, стало понятно именно после распада СССР. Внезапно оказалось, что среди ребят нашего двора, да и в школе, есть евреи, поляки, белорусы. К моему удивлению, многие оказались латышами и, соответственно, поменяли фамилию.

Национализм в какой-то момент просто заменил собой советскую идеологию с его интернационализмом. К сожалению, политика Латвии очень скоро показала себя вполне националистической. Это вполне объяснимо и с точки зрения некоторой логики национального развития, поскольку нужно пройти некоторые стадии, и с точки зрения исторического отката, в ходе которого нужно изжить опыт внешнего — со стороны СССР, как многим латышам закономерно представляется, — насилия и самоутвердиться.

Тем не менее национализм как своеобразно понятая форма самоутверждения своих национальных интересов за счет интересов людей иных национальностей — это непродуктивно.

К сожалению, именно это происходит все эти годы.

При этом на качестве межличностных отношений, на мой взгляд, все эти националистические идеологемы сильно не повлияли. Было обидно оказаться оккупантом, но винить в этом латышей, даже тех, кто голосует за соответствующие партии, мне не приходило в голову. Лишь с немногими из них, чтобы не потерять отношения, я просто перестал говорить на острые темы. Зачем? Понятно, что они живут в своем информационном поле и через них говорит «их телевизор», с которым спорить не представляется нужным. В остальном они, как правило, добрые и деликатные люди.

В 1990-е, как помнится, националистическая риторика новых властей усугублялась экономическими проблемами и дискриминацией по национальному признаку.

Отец потерял работу в милиции, где дослужился до майора, из-за того что не мог стать гражданином новой страны.

Еще есть такое явление, как «облатышивание» русских. Такое не редкость в тех районах Латвии, где латыши живут в абсолютном большинстве. С некоторыми людьми оттуда приходилось общаться, и в ходе разговора я с удивлением узнавал от собеседника, что он сам русский. Меня дочка, которой семь лет, недавно порадовала, когда заявила: «Папа, знаешь какой у меня любимый язык? Латышский!» Я порадовался, что в садике смогли так сделать, что ребенку нравится учить латышский язык. В наше школьное время ученик запросто мог заявить: «Зачем мне ваш собачий язык?» Учить его не хотели, несмотря на требования и угрозы, что без него никуда. Хочется, чтобы у дочки было иное отношение, чтобы она им в совершенстве овладела и полюбила латышскую культуру, даже если в будущем не останется жить в Латвии. Но станет ли она через это латышкой? Этнически — определенно нет, а вот в культурно-политическом смысле — думаю, да.

Латвийской элите нужно заботиться о том, чтобы создавать государственную латвийскую нацию — в общеизвестном со времен Французской революции смысле. А не националистический проект «Латвия — для латышей».

Стать латышом и уехать

При этом межнациональные браки — абсолютно не редкость. Про Даугавпилс тут сложно говорить. Полагаю, что здесь столько намешано кровей, что исключением станет скорее «однонациональный» брак. Редко у кого из живущих в этом регионе нет в роду латгальца (этническая группа в составе латышей. — «Газета.Ru»), поляка или русского с белорусом. Лично знаю несколько русских ребят, которые брали в жены девушек из латышских семей, где дома совсем не говорили по-русски.

Есть и курьезные случаи. Так, сын моего знакомого взял себе невесту из такой семьи. Она совсем не говорила по-русски, потому что отец воспитывал своих дочерей в надежде, что «русского духа» в его доме не будет. В итоге две из его дочерей уехали за границу и вышли замуж то ли за араба, то ли за индуса. Только одна нашла себе русского, который сейчас стал любимым зятем.

Но вот что я могу сказать определенно, так это то, что у русских детей в Латвии почти нет возможности получать образование на родном для них языке.

И в этом кроется большая проблема, связанная с качеством получаемого школьного образования в целом.

Серьезным изменением для русских обернулось вхождение Латвии в ЕС. Затрудняюсь что-либо сказать, кроме самого очевидного: появилась возможность уехать в Европу, чем очень многие и воспользовались. Главной причиной отъезда русских была национальная политика государства, которое, по их мнению, с ними никак не считается.

Один из курьезов состоит в том, что многие люди стали активно натурализироваться и получать латвийское гражданство с единственной целью: раз и навсегда уехать из Латвии.

Со времен советской Латвии русскоязычное население — это преимущественно население крупных городов, в которых оно было занято в промышленности. После ее фактической ликвидации очень многим пришлось туго. Сейчас русские заняты относительно равномерно во всех сферах экономики. Где их явное меньшинство — так это в государственном и чиновничьем аппарате, который, однако, за последние десятилетия вырос в несколько раз. Не думаю, что тут имеет место явная дискриминация. Просто вопрос языка и личных связей.