Норвежцы едут "освобождать" Ленинград
"Den Norske Legion" (Норвежский добровольческий легион) был небольшим подразделением, состоящим из 1150 норвежских добровольцев, у которых было твердое желание защищать своих соседей в Финляндии от советского вторжения, а также строить новую норвежскую армию.
Вместо борьбы на земле Финляндии, они в феврале 1942-го года оказались в составе 2-й бригады СС (в которую так-же вошли голландцы, фламандцы и латыши) под Ленинградом, защищая интересы Германии, страны которая вторглась и оккупировала Норвегию всего двумя годами ранее.
Русская тактика и реалии Восточного фронта открылись хорошо подготовленным норвежцам в боях под Урицком, где обе стороны понесли тяжелые потери.
В августе 1942 года Легион был усилен 200 новобранцами. Кроме того, еще 93 добровьца прибыло в составе 1-й норвежской полицейской роты.
К концу декабря 1942 года, силы Легиона снизились до 20 офицеров и 678 рядовых. 1 марта 1943 года Легион, включая 1-ю полицейскую роту, был снят с фронта и отправлен в Норвегию.
"Еще за неделю перед атакой мы начали замечать первых перебежчиков, пересекающих линию фронта. Мы также отметили, что противник значительно изменил методику артиллерийских обстрелов. Очень редко по одной и той же цели выпускалось больше 2-3 снарядов, огонь также стал более частым и точным.
В светлое время суток мы также замечали возросшую активность на открытой местности между нами и Ленинградом. Ночью из темноты слышались звуки, которых не было слышно раньше. 
Предыдущая зима, когда температура достигала минус 30 градусов, была ужасна. Позиции, которые мы унаследовали от штурмовой группы полка "Лейбштандарт Адольф Гитлер", были обустроены в спешке, когда наступили холода и полк был выведен из захваченных частей города.
Приказ фюрера гласил, что Адольф Гитлер не принимает на себя ответственность за судьбу населения города зимой. Блиндажи были фактически снежными пещерами, так как мороз сковал землю и копать было невозможно.
У одного из моих подразделений блиндаж был настолько низким, что наш самый крупный солдат не мог ночью перевернуться с боку на бок - его бедра были слишком широки! Сажа от наших самодельных коптилок на рыбьем жире делала нас похожими на негров, но с белой кожей вокруг глаз, где мы периодически вытирали испарину тыльной стороной ладони.
После жизни в таких условиях получение новых позиций в Урицке было волшебством: в блиндаже можно было встать во весь рост и в то же время быть в безопасности, так как крыша его, по-видимому, была толстой.
Но, когда пришла весна, мы быстро поняли, что она сделана всего лишь из пары досок, засыпанных снегом, а стены раскрошились, так как они были сделаны из грязи, смешанной со льдом и снегом. А затем, все то, что таяло, наполнило траншеи настоящей влажной русской грязью.
Наши позиции были на вершине небольшого холма, таким образом, вода немного стекала. А в километре мокрые траншеи заполнял постоянный поток грязной воды. Результатом этого было то, что мы постоянно были мокрые.
Часто, выходя на позиции, мы должны были пробираться по доходящей до пояса воде и потом стоять на посту 3-5 часов в мокром обмундировании. Затем нам приходилось возвращаться в блиндаж через ту же воду, зачастую покрытую тонкой корочкой льда, который приходилось проламывать.
Чтобы отдохнуть, приходилось забираться на высокие нары, которые вода не могла достать. Через некоторое время мы уже не могли избавляться от воды, и спать днем приходилось только на самой высокой койке или на прикрепленных к потолку досках. Мы никогда не снимали сапог потому, что ноги наши раздулись и покрылись пузырями, и мы бы не смогли вновь натянуть обувь.
В этих условиях "котят, предназначенных для утопления", мы желали прихода зимы только для того, чтобы она "собрала воду в кучу". Довольно интересно, что никто из нас за эти недели не заболел.
Но вот раненых и убитых было много. Было очень заманчиво пробежать по брустверу траншеи и остаться сухим. Однако это стоило жизни многим из наших, так как снайперы противника были всего в 30 метрах.
В середине апреля условия немного улучшились, солнце, подсушивающее все вокруг, позволило нам укрепить многие позиции. Охранные обязанности изменились, и все - даже офицеры - получили возможность немного поспать почти каждую ночь.
Но вскоре наступление стало неизбежным, и мы работали каждую минуту. Между вспышками сигнальных ракет мы трудились, как муравьи, уходя в укрытие и замирая, когда очередная ракета взвивалась в небо высоко над нами.
Весной в существующих траншеях были оборудованы новые укрепленные позиции для пулеметчиков и стрелков, а рогатки передвинуты вперед, чтобы усилить разреженные заграждения из колючей проволоки. Эта работа была крайне опасной, поскольку большевики и мы строили разнообразные укрепления почти плечом к плечу, в считанных метрах друг от друга.
В это время нам помогала рота латышских добровольцев. Их желание работать было велико, но их ненависть к русским была столь огромна, что это пугало нас.
Они были не похожи на индивидуалистов-норвежцев, которые исполняли только свои обязанности независимо от других, а делали все группой, всегда под руководством ответственного лидера. С этих пор мы стали также понимать, как выглядит наш противник, и ночами распределяли обязанности на случай, если наступление все же начнется.
Командир первой роты, Олав Линдвиг из Гудбрандсдалена, был ранен осколком мины. По просьбе командиров отрядов и взводов, командование принял немецкий советник в роте гауптшарфюрер Дитер Радбрух. Радбрух учился в Англии и норвежцы в конечном итоге приняли его за своего.
Справа по фронту (если смотреть со стороны противника) был отряд под командованием лейтенанта Оле Хъялмара Якобсена из Вестфольда. В середине был отряд Пера Ванга из Осло, имевшего богословское образование.
Мой отряд занимал позиции слева, имея небольшой открытый промежуток между второй ротой Карстена Свеена из Бири. Их ближайшим ко мне отрядом командовал лейтенант Софус Карс из Бергена.
Следует отметить, что использование нами званий Вермахта было формой протеста против обвинений нас в службе в СС. Мы некоторое время пользовались ими, но это становилось все более сложным, и, в конце концов, мы перешли на звания СС даже в общении друг с другом.
Позиции нашей роты имели форму угла, в котором правую сторону занимали два других отряда. Местность между ними и русскими казармами примерно в 200 метрах от передовой была относительно ровной.
Вершина угла была около "Красной развалины" (предположительно, Урицкая больница, быв. дача Дернова), а моя сторона угла была на холме, по которому примерно в 250 метрах от передовой шла дорога из Ораниенбаума (Кронштадта) в Ленинград - "Береговая дорога" (Петергофское шоссе).
Дорога была параллельна линии фронта и вела через болотистые низины к Ленинграду. Траншеи "Иванов" шли параллельно дороге с другой ее стороны. С вершины угла, откуда открывался хороший обзор, одна из наших траншей шла прямо в направлении позиций противника.
В обратную сторону с этой точки открывался вид на окрестности "Красной развалины". В этом месте находился блиндаж взвода обершарфюрера Генрика Скаар-Педерсена из Эгерзунда, один из многих блиндажей, занимаемых нами. Он был настолько близко к противнику, что мы дважды отмечали следы вражеских солдат на его крыше.
В конце траншеи находилось пулеметное гнездо Арнольда Шее из Осло. Сразу перед этим пулеметным гнездом на север, параллельно "Береговой дороге", была вырыта отдельная траншея.
Каждую ночь мы выставляли там пост подслушивания. Одно время Иваны контролировали эту траншею в светлое время суток. Из-за того, что траншея, ведущая к пулемету Шее, была направлена прямо в сторону противника, мы зимой закрывали ее снежной маскировкой. Теперь, весной и летом, она была покрыта досками и хворостом, что давало нам некоторое ощущение безопасности.
Заместитель командира моего отряда, кадет морского училища Арне-Вильгельм Нильсен из Остфолда, был очень способным лидером и бойцом. У него было хорошее чувство юмора, и он всегда оставался спокоен.
Тремя командирами взводов были студент-инженер Эйнар Гилл Фастинг-младший из Хамара, путешественник Пер Брэдли из Бергена, который к тому же обладал исключительно красивым голосом и ездил по Норвегии с концертами церковной музыки; и Ганс Скаар-Педерсен из Эгерзунда, который учился в Котпусе.
Минометным взводом командовал Олаф Хидле, фермер из Стоке в области Вестфолд. Все они были солдатами высшего класса и очень гордились службой в нашем отряде так же, как и честью быть норвежским солдатом.
Мы были самыми первыми новобранцами, принятыми в школу Бьолсен, и, соответственно, составили первый взвод первого отряда первой роты первого батальона! Он стал батальоном Викен Норвежского легиона (позднее добровольческий легион Норвегия).
Мы все знали сильные и слабые стороны друг друга, однако, с германской точки зрения, мы не были солдатами для парада. Мы все были добровольцами и полагали, что каждый в батальоне служит делу борьбы с коммунистами, угрожающими захватить Европу.
Мы также прошли этап боязни стать жертвой войны. Для нас это были не "Поля Славы", а просто горькая реальность. Каждому предстояло стать счастливым или несчастным, и мы считали, что каждого что-то хранит, раз уж мы пока не попадали в опасные ситуации.
Чего мы боялись больше всего, так это потерять руку или ногу, или остаться слепым. Но когда война показывала нам свое ужасное лицо, мы думали: "И ради этого мы пошли добровольцами?"
Ночью на 21 апреля мы слышали шум русских танков, ползающих поодаль. Во время утреннего совещания с командиром роты, я получил приказ взять с собой других солдат и тренирующихся саперов и с "увеличенной нагрузкой" перейти "Береговую дорогу" с целью повредить все танки, которые могли бы атаковать нас на дороге, ведущей к нашим позициям.
Прямо за нами находилось здание, которое мы называли "Молочная" (видимо, здания фермы немецкой колонии Соломенка у моста через Ивановку), и наша расположенная рядом 14 рота с противотанковым орудием теперь должна была сменить направление огня.
Я загодя раздобыл взрывчатку и детонаторы, теперь им предстояло сыграть свою роль. Также мы решили, что, как только атака начнется, нашим солдатам необходимо будет приблизиться к противнику так близко, как это возможно.
Это считалось самым безопасным в большинстве случаев. Я сползал во вторую роту и договорился с Софусом Карсом, чтобы его бойцы и пулеметчики прикрыли огнем пространство перед нами, когда мы пойдем вперед.
Пока мы разговаривали, начался интенсивный артобстрел, который продлился несколько часов. Через некоторое время мне нужно было возвращаться, однако это было сложным делом, так как снаряды рвались повсюду вокруг нас.
В эту минуту я думал, что, что бы я ни сделал, это будет очень опасным. Я был вынужден рисковать в это утро так, как никогда бы в обычной обстановке не позволил рисковать своим бойцам. Обстрел прекратился перед наступлением темноты, и Радбрух приказал выдвигаться вперед по прежнему плану.
Когда мы вышли в сторону противника, старшим на позиции остался Арне Нильсен. Мы затратили много времени, таща взрывчатку за собой так, чтобы этого не заметил противник. Но нам удалось установить фугасы и несколько противотанковых теллер-мин.
Мы были так близко к противнику, что, если бы мы знали русский, то мы бы понимали, о чем они разговаривают. В траншеях противника было многолюдно. Но они, казалось, нервничали, и было очевидно, что солдаты были необстрелянными, прибывшими сразу из учебных лагерей.
Как только мы вернулись к собственным траншеям, я услышал, как меня кто-то осторожно зовет. Это оказался мой помощник, Эрик Братлиен из Наннестада, которому ротный приказал немедленно найти меня с тем, чтобы я мог подойти к полевому телефону.
Я ответил ему "распредели бойцов по позициям, как условлено". И как только я забрался обратно в траншею, начался настолько сильный артобстрел, что мне трудно это описать. Как оценили впоследствии, только на небольшую территорию, занятую 1 и 2 ротами, упало более 1000 снарядов.
Должно быть именно так. Обстрел был настолько силен, и наш блиндаж трясло так жестоко, что взрывы втолкнули его глубже в землю. И все это время я пролежал у выхода, прижимая к уху трубку телефона.
Этой ночью мы установили пароль "поварешка" и нас втроем подсоединили к одной телефонной линии. Пер Ванг вышел на связь и сообщил, что первые солдаты противника уже ползут к "Красной развалине" и что его помощник Пер Олав Фредриксен из Фредрикстада остается за него у телефона.
Он исчез снаружи и через пару минут Фредриксен закричал: "Ванг убит!". Вскоре после этого телефонная линия получила прямое попадание, и связь прервалась.
Мой заместитель, Нильсен, занимался "Береговой дорогой" и удерживал ее при огневой поддержке второй роты. Все это происходило в то время, пока я полз к "Красной развалине", чтобы взять там командование на себя.
В этот момент я даже не был уверен, не захвачена ли она уже противником. У меня было чувство, что все вокруг меня движется. Было очень шумно, и ударные волны от разрывов постоянно сбивали меня с ног. Пытаться найти укрытие было бесполезно, безопасных мест не было."
Воспоминания Бьёрна Эстринга, бывшего офицера Норвежского Легиона СС.
Еще про норвежцев: "Норвежские "туристы" приехали в Урицк и Константиновку. 1942 г."
http://oper-1974.livejournal.c...
