Беседа Габриэля Гарсиа Маркеса и Акиры Куросавы: о сценарном творчестве, экранизациях и исторической памяти.

Для тех кому интересно...

В октябре 1990 года Габриэль Гарсиа Маркес посетил Токио во время съемок предпоследнего фильма Акиры Куросавы «Августовская рапсодия». Гарсиа Маркес, который несколько лет работал в Боготе кинокритиком, прежде чем написал такие знаковые романы, как «Сто лет одиночества» и «Любовь во время холеры», проговорил с Куросавой шесть часов на целый ряд тем. Впервые частичную расшифровку этой беседы опубликовал Los Angeles Times в 1991 году.

Габриэль Гарсиа Маркес: Я не хочу, чтобы этот дружеский разговор выглядел как интервью, но мне невероятно интересно узнать о многом из твоей жизни и творчества. Для начала я хотел бы спросить, как ты пишешь сценарии. Мне это интересно прежде всего потому, что я сам сценарист. Во-вторых, потому, что ты снял колоссальное количество экранизаций великих литературных произведений, а у меня очень много сомнений относительно того, могут ли мои книги быть экранизированы.

Акира Куросава: Когда я представляю себе оригинальную идею, которую хотел бы превратить в сценарий, я закрываюсь в отеле с бумагой и карандашом. К этому моменту я уже в общем виде представляю сюжет и примерно знаю, что произойдет в финале. Если я не знаю, с чего начать сцену, я просто следую за потоком идей, который возникает естественным образом.

Гарсиа Маркес: Что сначала рождается в голове — идея или образ?

Куросава: Я не могу это объяснить, но думаю, что все начинается с нескольких разрозненных образов. Но японские сценаристы действуют наоборот: они сначала создают общую картину сценария, организуют сцену, систематизируют сюжет и только потом начинают писать. Но мне не кажется это правильным, мы же все-таки не Бог.

Гарсиа Маркес: Твой метод был таким же интуитивным, когда ты писал сценарии по Шекспиру, Горькому или Достоевскому?

Куросава: Режиссеры, которые только снимают фильмы, возможно, не понимают, насколько сложно донести до зрителя литературные образы посредством кинематографических средств. Например, во время экранизации одного детективного романа, в котором рядом с железнодорожными путями находят тело, молодой режиссер настаивал, что есть одна конкретная локация, в точности соответствующая месту, описанному в книге. «Ты ошибаешься, — сказал я ему. — Проблема в том, что ты уже прочитал роман и знаешь, что тело найдут рядом с железной дорогой. Но люди, которые не читали книгу, ничего не знают об этом месте». На того молодого режиссера повлияла магическая сила литературы, и он не понимал, что кинематографический образ можно выразить другим способом.

Гарсиа Маркес: Можешь ли ты вспомнить какой-то образ из реальной жизни, который невозможно передать в фильме?

Куросава: Да. Это было в шахтерском городке Илидахи, где я в молодости работал вторым режиссером. Режиссер решил снимать там, потому что атмосфера городка показалась ему волшебной и загадочной. Но на пленке получился ничем не примечательный город. Там не было того, что видели мы сами: что условия в городе были очень опасными и женщины и дети жили в нем в вечном страхе за свое здоровье. Когда человек смотрит на это место, его волнует пейзаж, он воспринимает его чуть более странным, чем он есть на самом деле. Но камера этого не замечает.

Гарсиа Маркес: Истина в том, что я знаю очень мало писателей, которые были довольны экранизациями своих книг. А какой опыт ты пережил со своими экранизациями?

Куросава: Прежде чем ответить, хочу спросить: ты видел мой фильм «Красная борода»?

Гарсиа Маркес: Я смотрел его шесть раз 20 лет назад и говорил о нем детям практически каждый день, пока они наконец не смогли его сами увидеть. Мы, я и моя семья, любим этот фильм больше всех других твоих картин. Более того — он является одним из моих любимых во всей истории кино.

Куросава: «Красная борода» — точка отсчета в моей эволюции. Мой каждый следующий фильм отличается от предыдущего. Эта картина ознаменовала конец одного этапа и начало следующего.

Гарсиа Маркес: Это очевидно. Кроме того, в этот фильме есть две сцены, которые можно считать исключительными по отношению ко всему твоему творчеству, обе они незабываемы: первая — это эпизод с молитвой, вторая — бой каратистов в больничном дворе.

Куросава: Да, но для чего я завел о нем речь: автор книги Шугуро Ямомото всегда выступал против экранизации своих романов. Для «Красной бороды» он сделал исключение, потому что я настаивал с беспощадным упорством. А впервые посмотрев картину, он сказал мне: «Она интереснее, чем мой роман».

Гарсиа Маркес: Почему она ему так понравилась?

Куросава: Потому что у него было ясное представление о тех особенностях, которые изначально присущи кино. Единственное, о чем он меня просил, — чтобы я был очень осторожен с протагонистом, женщиной с несчастной судьбой, какой он ее видел. Что самое любопытное, идея о женщине с несчастной судьбой не была так однозначно выражена на уровне романа.

Гарсиа Маркес: Возможно, он считал иначе. Такое случается с писателями.

Куросава: Именно. На самом деле, некоторые писатели, посмотрев экранизации своих произведений, говорят: «Эта часть моего романа хорошо показана». Но на самом деле они указывают на то, что добавил режиссер. Я понимаю, почему так происходит. Возможно, они ясно видят на экране то, что только хотели написать, но не написали, но режиссер по чистой интуиции сумел это выразить.

Гарсиа Маркес: Это известный факт: «Poets are mixers of poisons». Но давай вернемся к твоему настоящему фильму. Будет ли труднее всего показать на экране тайфун?

Куросава: Нет. Самое трудное — работать с животными. Водяными змеями, муравьями, поедающими розы. Прирученные змеи слишком привыкли к людям, они не будут инстинктивно уползать, они ведут себя как угри. Поэтому мы решили поймать огромную дикую змею, которая пыталась скрыться и была по-настоящему страшной. Так что она сыграла свою роль прекрасно. Что касается муравьев, требовалось, чтобы они вскарабкивались на розовый бутон и оставляли после себя след меда на стебле, а затем ползли вверх. На самом деле, это было непросто сделать, но определенно стоило того, потому что я многое узнал о них.

Гарсиа Маркес: Да, я заметил. Но что это за фильм, где больше проблем возникает с муравьями, чем с тайфуном? О чем эта история?

Куросава: Очень трудно кратко описать.

Гарсиа Маркес: Об убийстве? Куросава: Нет. Это история о пожилой женщине из Нагасаки, которая выжила после взрыва атомной бомбы, и ее внуках, приехавших навестить ее прошлым летом. Я не снимал шокирующе реалистичных сцен, которые могли бы показаться невыносимыми и не объяснили бы ужас драмы. Я хотел показать раны, которые атомные бомбы оставляют в сердцах людей, и то, как они постепенно заживают. Я хорошо помню день, когда была сброшена бомба, и до сих пор не могу поверить, что это действительно произошло. Но хуже всего то, что японцы уже забыли об этом.

Гарсиа Маркес: Как эта историческая амнезия повлияет на будущее Японии, на идентичность японского народа?

Куросава: Японцы не говорят об этом открыто. Наши политики молчат, так как боятся США. Возможно, они поверили объяснениям Трумэна о том, что бомбы были сброшены ради скорейшего окончания мировой войны. Но для нас война продолжается. По официальным данным в Хиросиме и Нагасаки погибло 230 тысяч человек. Но на самом деле было более полумиллиона жертв. И даже до сих пор в Госпитале атомной бомбы находятся 2700 пациентов, которые ждут, когда умрут и от последствий радиации после 45 лет агонии. Другими словами, атомная бомба до сих убивает японцев.

Гарсиа Маркес: Кажется, если рассуждать рационально, то США сбросили атомную бомбу, потому что боялись, что СССР захватит Японию, до того, они сами как это сделают.

Куросава: Да, но почему они сделали это в городе с мирными жителями, которые никак не были связаны с войной? Были же военные базы.

Гарсиа Маркес: Они также не сбросили ее на Императорский дворец, который, должно быть, является самым уязвимым местом в сердце Токио. Я думаю, все объясняется тем, что США хотели заявить о своей политической власти и военной мощи, чтобы скорее провести переговоры и не делить добычу с союзниками. Такого не переживала ни одна страна в истории человечества. Итак, если бы Япония капитулировала без взрыва атомной бомбы, сегодня это была бы та же самая страна, что и до трагедии?

Куросава: Трудно сказать. Люди, которые пережили Нагасаки, не хотят вспоминать эти события, потому что большинству из них ради выживания пришлось бросить своих родителей, детей, братьев и сестер. Они до сих пор чувствуют вину. После взрыва американские войска оккупировали страну в течение шести лет и разными способами пытались ускорить процесс забвения, а японские власти помогали им в этом. Я готов принять мысль, что все это является частью неизбежной трагедии, порожденной войной. Но думаю, что по крайней мере та страна, которая сбросила бомбу, должна извиниться перед японским народом. Эта драма не закончится, пока не будут принесены извинения.

Гарсиа Маркес: Так долго? Но не могла долгая счастливая эпоха возместить эту трагедию?

Куросава: Сброс атомной бомбы является отправной точкой Холодной войны и гонки вооружений. С него начался процесс создания и использования ядерной энергии. На этом невозможно было построить счастливую жизнь. Гарсиа Маркес: Понимаю. Ядерная энергия — проклятая сила, а это идеальная тема для

Куросавы. Меня волнует то, что ты осуждаешь не саму по себе ядерную энергию, а ее неправильное использование. Электричество — полезная штука, несмотря на то, что существует электрический стул.

Куросава: Это не одно и то же. Думаю, что ядерная энергия не то явление, которое человеческие существа могут контролировать. В случае ошибки с нею, катастрофа будет немедленной и масштабной, радиация воздействует на сотни поколений. С другой стороны, когда вода закипает, нужно только дать ей остыть, чтобы она перестала быть опасной. Нужно прекратить использовать то, что продолжает закипать уже сотни тысяч лет.

Гарсиа Маркес: В значительной степени благодаря фильмам Куросавы я сохраняю веру в человечество. Но я также понимаю, когда ты говоришь об этой трагедии как об ужасной несправедливости, от которой пострадали мирные жители, и о том, что американцы и японцы вступили в сговор, чтобы заставить Японию забыть об этом. Но мне кажется несправедливым ставить крест на ядерной энергетике и игнорировать тот факт, что она может принести пользу человечеству в мирное время. Возможно, это смятение чувств из-за раздражения, которое ты испытываешь по поводу забвения японцев и еще не осознанной США вины перед Японией, еще не принесенных извинений.

Куросава: Люди станут человечнее, когда поймут, что в настоящей жизни есть определенные вещи, которыми нельзя манипулировать. Не думаю, что мы имеем право порождать детей без анусов или восьминогих лошадей, которые сейчас появляются в Чернобыле. Мне кажется, наш разговор стал слишком серьезным, но я не собирался заводить его в такое русло.

Гарсиа Маркес: Мы все правильно сделали. Когда речь заходит о таком серьезном вопросе, мы не можем прийти к какому-то решению, но и не имеем права относиться к обсуждению несерьезно. В том фильме, который ты сейчас снимаешь, ты пытаешься развить какие-то из этих мыслей?

Куросава: Не напрямую. Я был молодым журналистом, когда сбросили бомбу. Мне хотелось писать о том, что произошло, но это было запрещено вплоть до конца оккупации. Сейчас для фильма я начал искать материал и изучать тему, поэтому знаю гораздо больше, чем тогда. Но если бы я прямо высказал все свои мысли в картине, ее бы никогда не показали ни в Японии, ни где-либо еще.

Гарсиа Маркес: Можно ли будет опубликовать расшифровку этого разговора? Куросава: Я не возражаю. Даже наоборот. Мы обсудили ту тему, на которую должны свободно высказаться многие люди по всему миру. Гарсиа Маркес: Спасибо большое. Учитывая все обстоятельства, будь я японцем, я бы относился к этой же теме так же бескомпромиссно. В любом случае я тебя понимаю. Война никому не приносит добра.

Куросава: Это так. Беда в том, что, когда начинается стрельба, даже Христос и ангелы превращаются в военачальников.

Источник: Cinemotionlab.com