|
Нинель Генералову я не забуду никогда. Во-первых, потому, что человека со столь удивительной жизненной историей я еще не встречала. А во-вторых – силы духа этой женщины хватило бы на целый армейский полк. Вникните только.
Дочь врага народа
Начнём с имени. Нинель - это Ленин, только наоборот. Она появилась на свет в Новогоднюю ночь 1929 года. За пять минут до боя курантов. Назвал девочку отец – полковник НКВД Иван Генералов. В Ростове он был человеком известным и уважаемым: в доме Генераловых не раз останавливались Буденный и Ворошилов.
Мама – строгая красавица. Нинель Ивановна рассказывала, что сжималась под ее взглядом. Даже, когда в детстве оставалась одна – боялась слезу проронить или пожаловаться, мама такие выплески не переносила. Отец – полная противоположность, добрый и всепрощающий. Лучший на свете. Так думала Нинель.
Поэтому, когда за ним пришли ночью (точную дату героиня так и не назвала, слишком мала была, поэтому не запомнила) все очень удивились. Кроме Ивана Генералова.
Он собрался быстро. На прощанье поцеловал жену и дочь: «Это какая-то ошибка, - успокаивал. – Я скоро вернусь».
- Потом мама надела пальто и куда-то побежала, я осталась одна. Прошел час, другой, третий. А мамы все не было. Когда военные уходили, один из них мне грубо сказал, чтобы я утром нашла детский дом на улице Пушкинской. И что там мне нужно сказать, что я – дочь врага народа – меня примут, - рассказывала Нинель Иванова. – Я была послушной, поэтому дождалась утра и пошла на Пушкинскую. Детдом нашла. Но постучать боялась. Села на пороге и ждала, когда кто-то выйдет. Потом появилась женщина, я ей сказала, то, что посоветовал ночной человек в форме. А она меня прогнала и еще и обругала врагиней. Может, это и не директор была, а просто кто-то из обслуживающего персонала, может, я чего-то не поняла – маленькая же совсем. Но деваться было некуда и я вернулась домой.
Семейная фотография Генераловых 1936 года.
А после пришла война
Пока папа был на высокой должности, они жили в богатом, дореволюционном доме. На первом этаже строения располагалась котельная. И там жил старый истопник, которого в лучшие времена Генераловы подкармливали: отец просил Нинель носить деду хромированные кастрюльки с первым и вторым.
Поскольку теперь у девочки никого из знакомых не осталось, ноги сами привели ее к истопнику. Она путано рассказала, что случилось ночью и старик предложил ей пожить какое-то время у него. Выбора не было.
- Он не выпускал меня на улицу – боялся, что что-то со мной произойдет. Поэтому я целыми днями сидела в котельной, рисовала или читала книжки. Теперь он меня подкармливал… Не помню, сколько дней прошло, прежде чем меня разыскала мама. Оказалось, в ту же ночь, когда забрали отца, она сразу собралась и уехала в Москву. Почему обо мне не подумала, даже не знаю. Может, был шок, может, не хотела таскать меня за собой – не была уверена, что ее не арестуют. Мама была сложной женщиной, возможно, даже что-то и говорила мне, чтобы я сидела дома, но память моя этих слов не сохранила, - говорила Нинель Генералова. – По возвращении она объяснила, что ездила к Ворошилову, пришла к нему прямо домой. Рассказала о нашей беде. Тот обещал помочь. И после этого мама вернулась.
Ивану Генералову, действительно, помогли. Спустя месяц отца Нинель отпустили. Правда, к тому моменту у него были сломаны руки, отбиты внутренние органы, ходить самостоятельно он не мог. Дочка кормила его с ложечки, жена искала дефицитные лекарства. На ноги его поставили, но здоровье у бывшего полковника НКВД было уже не то.
Семью переселили в одну комнату, другие отдали под коммуналки. Но и с этим смирились – главное, что отец был жив. Спустя несколько лет его устроили по знакомству начальником охраны Хлебозавода № 1. А когда пришла Великая Отечественная война, Иван Генералов ушел на фронт и больше не вернулся.
Сын полка
Мама Нинель Генераловой во время войны работала в прокуратуре СКЖД. Дома не появлялась сутками. Нинель, тогда уже школьница, практически все время была одна.
- Я сама готовила себе, сама делала уроки. Мне казалось, что это естественно. Тогда многие дети жили так. Война для меня началась с ужасного эпизода. Было лето 1941 года. Ростовская жара, - рассказывала героиня. - Мы с подругой пошли гулять в городской сад. Там тогда молоко на разлив продавали – платишь пять копеек и выпиваешь кружку. Стоим мы в очереди. И вдруг – рев. Оглушительный. Уши заложило. Что-то падает, кто-то кричит. Я ничего не поняла. Пыль столбом. Земля ходуном ходит. Потом дошло - немецкий самолет летел и бомбил центр. Не знаю, сколько это длилось. Но когда все рассеялось, я увидела свою подружку на земле – она пыталась закрыть рукой рваную рану на животе. Я побежала искать помощь, но она ее не дождалась. Умерла. После той бомбежки центр был усеян трупами. Я очень испугалась, боялась возвращаться домой. Что скажу ее родителям? И страх такой был – нечеловеческий. Побежала вниз, к реке, к Дону. А там на баржи грузили раненных после бомбежки. Куда-то отправляли…
Нинель Ивановна вспоминала, как один из раненых попросил воды, как она набрала кружку, залезла на баржу. Потом помогала одному, другому, третьему и – вдруг поняла, что берег уже далеко. Судно поплыло в верховье Дона.
Во время переправы началась бомбёжка. Баржу разнесло в клочки, раненные утонули. И, по словам Нинель, спаслись в тот день только двое – она и сын капитана, мальчик-первоклассник. Дети уцепились за плавающий бакен и висели там, пока их не заметил бакенщик. Случилось это уже в одной из станиц под Ростовом.
- Мне тогда уже было 12 лет. И я хорошо помню, что нас отогрели, накормили. И долго решали, что с нами делать. Родителей ни у него, ни, как я тогда думала, у меня, - рассказывала Нинель. – Поскольку мальчик был младше, его оставили в той деревне. А мне обрезали волосы, нарядили, как мальчишку, и отправили в другое село – просить помощи, искать свою судьбу дальше. Сейчас я уже понимаю, зачем меня в мальчика переодели, чтобы в дороге было меньше неприятностей. А тогда плакала – косы у меня были шикарные. До восьмидесяти лет прически красивые носила!
Нинель вышла на дорогу и пошла в ту сторону, которую ей указали хозяева. На полпути встретила арбу с сеном – старик предложил «пацаненка» подвезти. Нинель залезла в сено, закопалась с головой, пригрелась и … заснула.
Сколько спала? Час? Два? Проснулась оттого, что услышала людские голоса. Откопала сено, и в нос ударил запах полевой каши – гречка с мясом. Она такое ела в последний раз еще до войны.
Нинель огляделась и поняла, что находится в где-то в поле. Рядом – наши солдаты, землянки, палатки. Костёр, на котором стоял котел с той самой кашей, а солдаты скребли ложками по котелкам.
- И я крикнула им, поздоровалась. Они, конечно, не ожидали меня увидеть. Подумали, что я пацан. Ну, я и промолчала, как в деревне научили, - рассказывала Нинель Ивановна. – Дали мне котелок, каши положили – вкуснее ничего в своей жизни я никогда больше не ела – и разрешили остаться. Я сказала, что сирота. И деваться мне некуда.
Так Нинель стала «сыном» полка. То, что она – девочка – скрывала тщательно. Говорила мало. Чтобы сходить по нужде, уходила на самую окраину поля. И напрочь отказывалась бегать на реку или в баню – купаться вместе с солдатами.
Поскольку вела она себя странновато, военные решили, что сын полка их с придурью, поэтому приняли эти странности легко, без лишних вопросов. Ведь некоторые недостатки Нинель компенсировала храбростью и желанием помочь ближнему. Во время боев она не боялась под пулями ползти за раненым: кому помогала на месте, кого пыталась вытащить на себе.
Говорила, что во время обстрелов, когда слышала крик о помощи, испытывала такой необычный подъем сил, что могла сдвинуть с места даже взрослого человека – тянула на себе в безопасное место, перевязывала раны, накладывала шины…
С нашими войсками Нинель Генералова дошла почти до самого Сталинграда.
Продолжение следует...
|
