Не пальцем делана. Как дактилоскопия завоёвывала признание в России
Сначала прогрессивный метод опознания использовался вместо банального прадедовского клейма «ВОР». Понадобились годы и огромные деньги, чтобы доказать эффективность дактилоскопии.
115 лет назад, 18 апреля 1902 г. произошло событие, перевернувшее два мира. Мир криминалистики и мир преступности. Первый мог ликовать — наконец-то признан новый метод опознания человека. Второй призадумался — похоже, приходил конец привычной воровской вольнице. Жизнь, однако, показала, что ни для того, ни для другого, поводов пока что нет. Дактилоскопия только начинала своё проникновение в судебно-медицинскую практику.
Дело в том, что сначала она являлась не чем иным, как методом регистрации преступников. Поймали злодея, «откатали пальчики» и — в архив. На предмет хранения и последующей проверки-поимки рецидивистов. По большому счёту, чисто функционально дактилоскопия тогда мало чем отличалась от старых добрых прадедовских методов, известных по роману Дюма «Три мушкетёра», где известную рецидивистку Миледи выявляют как раз по клейму на плече.
Клейма негде ставить
Примерно то же самое с небольшими вариациями практиковалось и в России. Скажем, с 1637 г. за кражу полагалось наложение клейма на правую щёку: «ВОР». С 1657 г. за убийство и разбой тоже присуждали «знаки отличия» — отрезали оба уха. С 1846 г. клейма стали разнообразнее и гуманнее. Уши-руки больше не рубили, и на лицо клейма не ставили — только на плечо. Зато теперь было целых три клейма. «КАТ», то есть каторжник, СК — «ссыльно-каторжный» и СП — «ссыльно-поселенец».
Удобная и эффективная система опознания рецидивистов дала у нас сбой в ходе общей гуманизации. За год до судебной реформы Александра II было признано, что клеймить даже самых отпетых злодеев — нехорошо и попахивает средневековьем. С 1863 г. клеймение отменили. И тут во всей остроте встал вопрос — как регистрировать преступника и распознать рецидивиста?
Внезапно выяснилось, что никак. Некоторые надежды возлагали на фотографию, но она тогда была бессовестно дорогой. И потому в ближайшие 30 лет обходились одним только словесным описанием внешности. О том, как работает этот метод, знает каждый, кто в школе читал повесть «Дубровский». Тот момент, когда исправник зачитывает приметы смутьяна Дубровского, и реакция на это почтеннейшей публики:
— «От роду 23 года, роста середнего, лицом чист, бороду бреет, глаза имеет карие, волосы русые, нос прямой. Приметы особые: таковых не оказалось»
— Ай да бумага! По этим приметам немудрено будет вам отыскать Дубровского. Да кто же не среднего роста, у кого не русые волосы, не прямой нос, да не карие глаза! Бьюсь об заклад, 3 часа сряду будешь говорить с самим Дубровским, а не догадаешься, с кем Бог тебя свёл.
Примерочная занята
«Откровенный беспредел» стал подходить к концу только после III Всемирного конгресса криминалистов 1885 г. Тогда Альфонс Бертильон предъявил миру свой метод антропометрии. Суть его заключалась в промерах некоторых частей тела, которые, по идее, у всех людей должны хоть сколько-то отличаться.
Спустя 5 лет систему признали годной и в России. На практике применяли минимальный бертильонаж. Измерялись: рост стоя; высота тела сидя; длина распростертых рук; длина и ширина уха; длина и ширина головы; длина локтя; длина пальцев; длина ступни. Также определяли «особые приметы» и делали уже подешевевший к тому времени фотоснимок.
Это была более или менее надёжная система. Но всё-таки она оставалась дорогой — в 1892 г. стоимость выявления каждого рецидивиста составляла 7 руб. 67 коп. По тем меркам немало — на эти деньги можно было купить 120 кг. ржаной или 70 кг. пшеничной муки.
А ещё — довольно трудоёмкой и медленной. Чтобы найти одного человека в базе данных по всем этим восьми промерам, требовалось в среднем от 40 до 60 рабочих часов. Полноценная неделя.
Аптечный почин
Так что когда подтвердилось, что следы пальцев каждого человека уникальны, за это открытие ухватились крепко-накрепко. В России уже в 1906 г. было создано Центральное Дактилоскопическое Бюро...
...И в первые годы оно занималось только лишь накоплением базы данных и отработкой технических тонкостей. Оказалось, что метод сам по себе не значит ничего. Так, с 1909 г. следователи бомбардируют ЦДБ вещдоками и дактилокартами подозреваемых. А Бюро вяло отписывается: «Не считаем себя уполномоченными для производства чрезвычайно ответственных по своим результатам исследований... Не имеем в своем распоряжении таких аппаратов и приспособлений, которые давали бы возможность воспроизвести применяемые в подобных случаях технические приемы».
Потребовалось 6 лет, чтобы дактилоскопия хоть как-то встала на ноги и могла применяться как нормальный метод не только регистрации преступника, но и доказательства преступления.
18 февраля 1912 г. в Харламовской аптеке, лом № 12 по Екатерингофскому проезду, город Санкт-Петербург, был убит провизор Вайсброд. Двое подозреваемых вину свою отрицали, а у одного из них вроде бы даже было алиби. Но как раз он-то и оставил отпечаток большого пальца левой руки на осколке стекла. Или не он?
«Сегодня в русском суде держит экзамен дактилоскопия, — так начал свою речь адвокат. — Не сомневаюсь, что ей придётся держать переэкзаменовку».
Переэкзаменовки не потребовалось. Хотя выступление эксперта длилось целых полтора часа, присяжные прониклись эффективностью нового метода. Более того — проникся даже подозреваемый. После этого выступления он полностью признал свою вину.