Музей воспоминаний. Война отняла детство
В № 16 «АиФ-Челябинск» мы начали публиковать отрывки воспоминаний тех, кто пережил войну. Но в редакционной почте так много историй, что мы продолжаем эту тему.
Жили в Нахаловке
Отец ушёл на фронт, а мама отвезла нас на свою родину, в Оренбургскую область. В военные годы правительство СССР постановило построить плотину через реку Урал и возвести Ириклинскую ГЭС. На стройке были нужны рабочие. Из деревень туда потянулись местные. Поехали и мои родственники - там зарплата, хлеб. Для эвакуированных из Ленинграда построили бараки, а местным - ничего.
По ночам в ложбинке люди стали строить землянки. Почему ночью? Руководство стройки не разрешало занимать эту плодородную землю. Но люди строились самовольно и ночью. И назвали эту самостройку - Нахаловской. Муж старшей сестры, инвалид, дядька Трофим, соорудил землянку. Отмеряли нужную площадь, скашивали траву. Вырезали лопатой пласты земли (крупнее кирпича) и складывали в стороне. Затем выкапывали яму глубиной 1 м и по периметру обкладывали её этим кирпичом, то есть возводили стены. Высота - метра полтора. А мазали землянки смесью глины, коровяка, соломы и воды. Было тесно. На ночь собирались до 16 человек.
Зимой бураны заносили землянку снегом по самую крышу, и соседи приходили нас откапывать. Глина, кстати, целебный материал, уберегла нас от многих болезней.
Я прожила в такой землянке 10 лет, с 1943-го по 1953 год.
Туфельки с ремешком
Валерия Александровна Оголихина, г. Фастов, Киевская область, 78 лет:
«Шла война. Мне 6-й год. Мы с бабушкой целыми днями стояли в очереди за хлебом. И вот однажды почему-то не отрезали дома карточки за тот день, а взяли все, и... у бабушки из кармана они пропали. Как она плакала - ведь карточки на всю семью из 7 человек. Но свет не без добрых людей. Составили заявление, подписались люди, которые стояли в очереди. Выдали нам новые карточки.
Вскоре меня устроили в дет-сад, ведь там три раза кормили.
Отцу ко дню 1 Мая дали ордер на детские туфельки. Папа был главным энергетиком завода (у него была бронь), завод наш катал бронетанковую сталь. Отца мы редко видели дома, он пропадал на работе. И вот принесла мне мама туфельки: серые, брезентовые, с ремешком. И ремешок застёгивается на пуговку. Я с ними спала, прижимала к груди. Надеть в садик ещё нельзя было - грязно и холодно. Мерила бесконечно. Наконец потеплело. Надели мне туфельки, и мы с садиком пошли в лес на прогулку. И вот идём через мост, а там узкоколейка. Когда мы все были на мосту, подходил поезд. А у меня нога попала между рельсом и шпалой. Помню, кричу: «Нога застряла!» Воспитательница меня дергает. Машинист остановился, увидел гурьбу. Вылез и тоже тянул мою ногу. Вытянул, а туфелька упала в речку и ... всё! Какое было у меня горе, как я плакала. Пошла босая. Потом заболела. Часто внучкам рассказываю про туфельки, но им не понять, у них обувки сейчас на все времена года!»
Как я была беспризорником
Козловская Валентина Васильевна, 84 года, Челябинск:
«Отец ещё в 31-м году умер. У мамы нас было пятеро, я - самая младшая сестра и четыре брата. Один брат - Михаил в октябре 41-го ушёл на войну. Помню, как заскочил к нам из госпиталя. Выложил из мешка продукты, из сапог высыпал зерно и побежал. бежит и кричит: «Я потом вышлю аттестат» (это денежное довольствие солдатское). Но всё равно опоздал на поезд. Поезд ушёл. А потом мы только получили от него письмо «опоздал на поезд. Попал в запасной офицерский полк. Завтра иду в бой!» А в апреле 45-го вызвали маму, мы подумали, это аттестат от Мишки. А оказалось, похоронка. Только недавно, когда в Интернете доступ появился к сайтам, где ищут погибших солдат, мы нашли Мишу. Он погиб под Кёнигсбергом. Узнали, что его ошибочно назвали Максимом и на всех мемориальных плитах он не Михаил, а Максим. И не поехали, обидно это.
Мать посадили за спекуляцию
С 1946-го по 1947 год я беспризорничала. Маму посадили за спекуляцию. Она пирожки делала и продавала, чтобы кормиться. А её посадили на 1 год. А мне 13 лет, я в шестой класс хожу. Как только маму забрали, тут же в комнату подселили милиционера с женой. Ну я тогда и ушла. Изредка приходила, заберу какую-нибудь вещь, продам, чтобы хоть что-то поесть.
В этой комнате мы прожили с мамой всего день (ей только-только ордер дали). Все люди новые, незнакомые. И я, никому ненужная девчонка. Я стала ходить в наш старый двор, где мы жили до этого. Там сеновалы, сарайки. Иногда там ночевала. Или в любом другом месте на чердаке. Иду и вверх смотрю, открыт люк на чердак или нет. Залезу и там сплю. Там тепло, пол шлаком засыпан.
Пока шла к маме в тюрьму (хорошо, что свидания давали), попрошайничала. Кто кусок хлеба подаст, кто картофелину - великое счастье. А мама, будучи зэчкой, снаряды делала. Помню, пришла, а у неё нога сломана, на ногу снаряд уронили.
Однажды иду и вижу, кость торчит серая уже, как коленка, просто из земли. Чья - непонятно. Я откопала и давай глодать!
Чёрные яблоки и дуранда
Привечала меня немного семья подруги Вали Давыдовой. Мы с ней за одной партой в школе сидели. Её отец из генералов, лётчик. Он из Средней Азии привозил кукурузную крупу. Помню, как меня накормили этой кашей. Я съела целую тарелку! Кажется и сейчас, что ничего вкуснее в своей жизни я не ела. Меня пристроили к дому одного генерала из друзей отца Вали, чтобы я помогала по хозяйству. Помню, я там впервые паркет на полу увидела и мокрой тряпкой вымыла. Я ж понятия не имела, что его натирать надо воском. Мы как тогда жили? На полу доски, их скоблили топориком.
Иногда меня просили эту крупу кукурузную продавать. Когда я жила в домработницах, меня кормили. Я научилась хитрить. Заставят чистить картошку, я кожурку делаю толстую, не как мама учила. Потом иду выносить на мусорку и прячу там. А потом доедала эти очистки.
До сих пор не могу яблоки есть. Так наелась их в войну: чёрных, с рынка, которые сгнили и их выбрасывали. Мы подбирали и ели.
Ещё ели «дуранду». Это такие плиты прессованные из отжимок-отходов подсолнечника. На корм скоту делали. Семечковая шелуха. Эти плиты баржи привозили. Мальчишки наколют, мы грызём, потом мучаемся запорами.
Беспризорники научили меня по пятницам ходить в общественную баню и сдавать одежду на прожарку. Но вшивые были все. Косу пришлось отрезать».