Андрей Звягинцев: Я давно выбросил свой телевизор!

В воскресенье будут подведены итоги 70-го Каннского фестиваля. Сейчас, после просмотра почти всей конкурсной программы, можно сказать, что сильнее картины Звягинцева, работы здесь не было. И она, безусловно, достойна одной из главных наград - «Золотой пальмовой ветви» включительно. Вердикт жюри еще неизвестен, но он не может повлиять на отношение к фильму, показанному на фестивале в самый первый день, но прочно поселившемуся в голове и сердце.

«Простая» история развода двух давно (а может, и никогда) не любивших друг друга людей помещена у Звягинцева в реальный контекст текущей российской жизни. И хотя в картине нет широкомасштабных политических заявлений «Левиафана», трудно не рассмотреть в ней диагноз охватившей всех нас болезни - ее название вынесено в заголовок картины, которая после участия в Каннском фестивале, безотлагательно, уже с 1 июня, выходит в российский прокат.

- В польском кино было такое направление – «кино морального беспокойства». Мне кажется, вашей «Нелюбви» тоже можно дать такое определение.

- Да, вполне. Впрочем, и «Елена» была в тех же берегах. Не буду говорить про «Изгнание», зная ваше отношение к этой картине. Но для меня нет сомнений, что «моральное беспокойство» было и в ней. Просто в других формах.

- Я считаю, что это прекрасно, когда режиссер развивается. Первые ваши картины носили более абстрактный, притчевый характер. А с «Елены» начался другой Звягинцев: притчевость никуда не делась, но произрастает она теперь из историй и примет сегодняшнего дня. С этой точки зрения, название «Нелюбовь» – это диагноз того, что происходит сегодня в нашем обществе?

- Думаю, да, можно так сказать. Именно диагноз. А уж какая там история болезни – это надо разбираться в причинах. Но в анамнезе человеческих отношений в современной России – нелюбовь, как мне представляется, присутствует как одна из общих черт духовного нездоровья.

- Если это диагноз состояния страны, то тогда он немного мягкий.

- Я не знаю, как отделаться от этого вопроса, очень уж на него трудно ответить. Вообще говоря, подобные обобщения грешат чрезмерностью. Страна – это слишком обширное понятие. Давайте говорить об отдельных персонажах: Женя и Борис. А уж зритель сам решит – обо всей стране идет речь или о какой-то ее части. Если фильм попадает в сердце, то ты уже не размышляешь над тем, касается ли это общества в целом или только тебя самого. Если попадает – то начинает делать какую-то свою работу в сознании зрителя. А с другой стороны, в капле воды отражается океан. Я думаю, рассказанная нами история касается очень многих. Вот это состояние разобщенности, оно свойственно нашему обществу. И оно еще и возгоняется – я уж не знаю какими силами, но точно не «мировой закулисой», а нами же самими. Разобщение. Недоверие. Агрессия. Отсутствие солидарности. Неприязнь друг к другу. Милитаризация мозгов. Все это, мне кажется, заставляет человека думать только о себе самом. И другого человека превращать в средство, вместо того, чтобы видеть в нем цель. Размышления обо всем этом и есть мое моральное беспокойство. Хотя, меньше всего я бы хотел, чтобы меня именовали морализатором.

- Люди, имеющие детей, реагируют на картину особенно остро. Вам, как отцу насколько тяжело далась эта тема?

- Я с ужасом думаю, что было бы со мной, коснись это меня. Как можно пережить такое, когда пропал твой сын, и ты не знаешь где он?! Это не тема, это страшный сон любого из родителей, уверен. И мы, по крайней мере расскажем, что делать в первые часы, когда у тебя уходит почва из под ног и спутанное сознание мешает думать и действовать.

- Фильм в том числе и о том, что происходящее в стране не может не отражаться на самых интимных человеческих отношениях. Хотя, казалось бы, где частная жизнь, дети, семьи и где общественно-политическая.

- Да, это сообщающиеся сосуды. Известно же, что огромная часть страны живет при включенном телевизоре. Нон-стоп.

- Я тоже так живу. Чтобы быть ближе к «реальности».

- А я выбросил свой телевизор. Не смотрю его уже лет восемь точно. Я не знаю никаких «медийных» лиц, мне называют какие-то фамилии, а я спрашиваю: «А кто это?». Я впервые увидел передачи Дмитрия Киселева, когда оказалось, что мне это нужно для фильма.

- Нелюбовь в вашем фильме все-таки не тотальна, ведь пропавшего сына главных героев ищет целый отряд волонтеров. Такие люди сейчас в России реально есть. Это некая альтернатива «нелюбви»?

- Более того, это положительный герой в самом прямом смысле слова. Эти люди совершают настоящий подвиг. Ходить по лесам ночью и днем в свободное от работы время, не получая за это никаких денег – это и есть самое прямое действие. Согласитесь, по нынешним временам трудно себе такое представить, однако, люди такие действительно есть. Они нас консультировали, были у нас на площадке. После съемок теплую одежду и специальную обувь, которую носили у нас 30 актеров, игравших поисковиков, мы передали им в дар.

- Вас упрекают в том, что к своим героям вы относитесь с такой же нелюбовью, как и они друг к другу. Я, например, в этом никакого криминала не вижу. Мне, наоборот, радостно, что есть кто-то, кто смотрит на жизнь так же мизантропически, как я. Но и волонтеры у вас демонстративно безликие.

- По пунктам. Пусть упрекают. Надоели. Пункт второй. Безликие волонтеры. Не соглашусь категорически. Это вы говорите, потому что ни одной судьбы мы не проследили до дверей их дома; не разглядели их в обстановке их внутренней жизни, что ли. Их портреты пунктирны? Да, потому что наш взгляд в основном прикован к двум главным героям. Не соглашусь, потому что помню эпизод в заброшенном здании, когда координатор Иван дает инструкции по ведению поисков. В этой сцене мы видим множество лиц. Все они достойны внимательного взгляда. Это просто вы, друг мой, циничны, как всякий мизантроп. Люди эти не болтают лишнего, не миндальничают и не кокетничают. Они – действуют. Они воплощение той позитивной энергии, которая действительно присутствует сегодня в России.

- Сколько времени уходит у вас на написание сценария? Главная проблема российского кино – это качество сценарного материала.

- Сценарий «Елены» был написан полностью всего за 12 дней. Это было довольно уникальное событие. После того, как мы обсудили все детали с моим постоянным соавтором Олегом Негиным, он заперся дома, и примерно через две недели я получил от него готовый текст. В этот раз было сложнее, потому что у нас не было на руках всех карт, чтобы играть эту партию. Мы долго ждали интервью с одним из лидеров волонтерского движения. Потом, отчаявшись, Олег нашел в интернете огромное количество материалов об их поисках и написал на их основе сценарий. И только потом, когда они узнали, что мы снимаем фильм, который обязательно их коснется, они сами пришли на съемочную площадку. И стали нас консультировать. Например, переговоры по рации: «Лиса-1, работаю на отклик!» – этого ведь не выдумаешь, это их практика.

- Когда вы работаете над фильмом, вы думаете о том универсальном языке, который делает вас одним из очень немногих российских режиссеров, «свободно конвертируемых» за рубежом? Ведь большинство русских фильмов просто непонятны зарубежному зрителю.

- Нет, об этом мы не думаем. Никогда. Мне кажется, все дело в том, что истории, за которые мы беремся, которые нас вдохновляют – это просто по-человечески очень понятный материал. Понятный и здесь, и там. А еще, честно и искренне сделанный. Думаю, только в этом дело.

ЛИЧНОЕ ДЕЛО

Андрей Звягинцев родился 6 февраля 1964 года в Новосибирске. Там же окончил актерский факультет театрального училища, потом учился в ГИТИСе. Сыграл несколько небольших ролей в сериалах и кино. В 2000 году дебютировал в режиссуре, сняв несколько новелл для сериала «Черная комната». Полнометражный дебют Звягинцева «Возвращение» завоевал сразу двух «Золотых львов» Венецианского фестиваля, после чего получил еще 38 призов по всему миру. Последующие фильмы режиссера показывались на Каннском фестивале. Предпоследняя его работа, «Левиафан», получила на нем приз за лучший сценарий, была впоследствии удостоена премии «Золотой глобус» и номинирована на «Оскара».