Мировой газовый переворот. Решение Стокгольма куда страшнее, чем вы думаете
Леонид Крутаков
03.06.2017
Все комментарии и оценки решения Стокгольмского арбитража в отношении встречных исков «Нафтогаз Украины» и «Газпрома» свелись к одному простому вопросу, кто выиграл? А если это ничья, то с каким счетом? 0:0 или 1:1? При этом все отмечают, что решение носит промежуточный характер (не содержит конкретных цифр): оно формирует подходы и стандарты разрешения основного спора.
Иными словами, решение Стокгольмского арбитража является принципиальным, но о принципах этих почему-то никто не говорит. Между тем, говорить здесь следует не о споре двух хозяйствующих субъектов, а о перевороте или революции (кому что нравится) на мировом энергетическом рынке.
Итак, что же такого принципиально революционного содержится в решениях Стокгольмского арбитража?
Первое – отказ от принципа «taкe or pay» (бери или плати) рушит всю систему газового рынка, изначально выстроенного на сложных инфраструктурных проектах. Строительство трубопроводов требует крупных долгосрочных инвестиций, а, следовательно, гарантий окупаемости. Окупаемость обеспечивается постоянной загрузкой трубопроводов, именно этой цели и служил принцип «taкe or pay», который закладывался во все контракты «Газпрома» и гарантировал необходимый уровень оплаты независимо от коньюктуры спроса и предложения.
Второе – отказ от привязки газовых цен к нефтяной корзине означает окончательный раздел нефтяного и газового рынка. Привязка конечных цен на газ к спотовым (разовым) поставкам вкупе с отказом от «taкe or pay» окончательно убивает долгосрочный контракт как вид договорных отношений. «Газпром» (читай, Россию) лишают легких длинных денег (контракт на 10-15 лет с гарантированной поставкой и оплатой — это кредит на льготных условиях в любом банке мира).
Третье (на мой взгляд, главное) – выход Стокгольмского арбитража за рамки контракта между «Нафтогаз Украины» и «Газпромом» в политическое пространство и вынесение решения на основе общей ситуации означает, что контрактного права больше не существует. Прекраснодушные мечтания о существовании общего (политически нейтрального) рынка, основанного исключительно на технических показателях, развеяны окончательно.
Изменения настолько фундаментальны, что попытка объяснить их российско-украинскими противоречиями выглядит как минимум экзотически. Здесь следует отметить, что решение Стокгольмского арбитража полностью укладывается в рамки Третьего энергопакета ЕС, который противоречит не только нормам ВТО, но и рыночным принципам (дискриминация производителя и поставщика в угоду якобы потребителю).
Почему «якобы»? За первые 5 лет действия Третьего энергопакета цены на газ в Европе в среднем выросли для промышленности на 32%, а для домохозяйств на 27%. В этом подорожании доля стоимости самого газа составила 0,4% для промышленности и менее 5% для домохозяйств. Рост шел за счет повышения налогов и затрат на местную транспортировку.
Проще говоря, выиграли от введения новых правил не потребители, а местные поставщики и транзитеры газа. Для примера, средняя экспортная цена «Газпрома» за эти годы едва дотягивает до 200 $/тыс. куб. м, а европейский потребитель платит в среднем около 900 $/тыс. куб. м. Получается, что доставить газ из-за Полярного круга в Германию в 4 раза дешевле, чем отгрузить его потом на заводы BMW в Баварии.
Кроме того, Третий энергопакет противоречит нормам международного права, утверждая приоритет группового интереса над двусторонними межправительственными соглашениями. Итогом чего стал отказ Болгарии от «Южного потока» без каких-либо штрафных санкций, возмещения затрат «Газпрома» и понесенных им убытков.
Сходный процесс (переход от прямых договорных цен к спотовым, пересмотр международных норм и политизация экономической повестки) шел в 70-е годы ХХ века на нефтяном рынке. Национальные революции на Ближнем Востоке (Мауммар Каддафи, Саддам Хусейн, свержение шаха Ирана и т.д.) вывели критически значимые источники энергоресурсов из-под прямого контроля со стороны компаний США («семь сестер»).
В итоге США отказались от золотого наполнения доллара. В механизме формирования нефтяных цен картельный сговор «сестричек» сменил финансовый сговор, товарную биржу Нью-Йорка объединили с фондовой, а между производителями и покупателями ввели спекулятивную прослойку (институт трейдеров). Любая проектная деятельность стала возможна только на условиях финансового оператора. Настала эпоха так называемого «нефтедоллара», на котором выстроена сегодня вся мировая экономика.
В чем сходство нынешнего газового процесса с нефтяным в 70-е? Прежде всего, в том, что происходит смена энергетического лидера. Раньше локомотивом энергетики выступала нефть, а газ считался региональным товаром, запертым в трубе, где с одной стороны покупатель, а с другой – продавец. Сегодня газ практически вытеснил из энергетики нефть, которая используется главным образом для производства бензина и солярки.
Технологии сжижения и танкерной транспортировки превратили газ в глобальный товар, и привязка цен к нефтяной корзине потеряла смысл. Особенно это стало очевидным после появления идеи создания газового ОПЕК. Дело в том, что основным драйвером нефтяного рынка была и остается Саудовская Аравия, а самыми крупными запасами газа в мире обладают Россия и Иран.
Иран практически переориентировал свой экспорт на Китай. Средняя Азия развернула трубы на Восток, а Россия запустила проект строительства газопровода «Сила Сибири», заключив с Пекином долгосрочный 30-летний контракт на тех условиях (включая «taкe or pay»), которые отвергает Европа. Начало поставок газа намечено на 2019 год, год завершения контракта с Украиной, контракта, который Стокгольмский арбитраж похоронил уже сегодня.
Кроме того, Россия ведет переговоры с Китаем по строительству второго газопровода «Алтай». И если «Сила Сибири» ориентирована на месторождения Восточной Сибири, то «Алтай» – на Западную Сибирь, главную ресурсную базу поставок газа в Европу. Меняется не только география мирового энергетического рынка, но и его подходы и принципы.
Если России и Ирану позволить выстроить ценообразование в газовой сфере без учета прежних финансовых обязательств, зафиксированных в долларах, как это пытались сделать ближневосточные полковники в 70-е годы, то рухнет вся современная система мировой торговли. Именно это стало причиной старта «сланцевой революции» в США, принятия Третьего энергопакета ЕС и украинского кризиса. И к энергетической безопасности Европы все эти процессы никакого отношения не имеют.
Стоит напомнить, что пересмотру глобальных правил предшествовал период, когда Европа (прежде всего, Германия) и Россия пытались развивать взаимные энергопроекты на основе прямого обмена активами. Немецкие компании должны были получить долю в русских месторождениях, а «Газпром» – в европейских распределительных сетях. На этом принципе изначально строился «Северный поток». Если бы принцип был реализован, то сегодня мы имели качественно иную геополитическую и геоэкономическую ситуацию (Европа от Атлантики до Тихого океана).
Чтобы примерно понимать, в какой точке глобального конфликта мы находимся и чем этот конфликт чреват, надо вспомнить последствия нефтяного кризиса 70-х гг. Череда национальных революций и переворотов на Ближнем Востоке, полномасштабная ближневосточная война, эмбарго, создание G-7 (так называемый объединенный Запад) и финансовой G-10 (Базельский комитет по банковскому надзору) как инструмента подчинения политики Центробанков ведущих стран мира требованиям ФРС США. Сейчас финансовая G-10 выросла до G-30 (входит в неё и ЦБ РФ) и превратилась в базовое условие функционирования мировой экономики, основанной на «нефтедолларе».
Фактически после нефтяного кризиса были заложены институциональные основы современного мира, которые сегодня оказались под давлением со стороны развивающихся стран. Ключевым маркером разрушения этих основ следует считать создание производящими и ресурсными странами (Китай, Индия, Россия) собственной финансовой системы. Пока этого не произойдет, все инфраструктурные проекты так и будут реализовываться на условиях глобального финансового оператора, с выплатой ему комиссионных и процентов за обслуживание сделки. А как доказал Томас Пикетти, доход на капитал всегда выше предпринимательского дохода.