Один на всех
Впереди 6 июня — день рождения «нашего всего». Его имя не потускнело. Пушкин жив и вдохновляет современных поэтов. Перед его гением преклонялась Марина Цветаева, и как первым русским денди им продолжают восхищаться немецкие слависты.
Сергей Гандлевский «Ржавчина и желтизна»
Практически полное собрание стихотворений автора, имеющего имидж современного классика, вместилось в томик на 200 с лишним страниц карманного формата. В заглавии сборника — цитата из посвящения Пушкину: «Ржавчина и желтизна — очарованье очей». Имеется в виду осенняя листва, при этом пушкинское «природы увяданье» рифмуется с ощущениями стареющего поэта, у которого перепады настроений — фирменный прием: «Молодость ходит со смертью в обнимку, / Ловит ушанкой небесную дымку». Работавшему в советское время ночным сторожем Гандлевскому привычно совмещать имитацию блатных песен Владимира Высоцкого с балладами Николая Гумилева. Он легко вживается в придуманного персонажа, пересыпая акмеистическую ясность то сложными метафорами, то бытовой речью: «Устроиться на автобазу и петь про черный пистолет. / К старухе матери ни разу не заглянуть за десять лет. / Проездом из Газлей на юге / С канистры кислого вина / Одной подруге из Калуги / Заделать сдуру пацана...» Или иной сюжет: «Что-нибудь о тюрьме и разлуке, / Со слезою и пеной у рта. / Кострома ли, Великие Луки — / Но в застолье в чести Воркута». Стихи редкие — и местами меткие.
Илья Фаликов «Марина Цветаева»
Почти 1000-страничное жизнеописание поэта построено на обильных цитатах Цветаевой и ее прежних биографов. Передержек тут с избытком. Например, врожденную близорукость Марины Ивановны автор сравнивает с тем, как кошки видят в темноте. Многократно признаваясь в любви к ней, даже и не пытается понять драматических надрывов судьбы своей героини. О само-убийстве в Елабуге — два скромных абзаца, но восторженно прописаны детские годы, первые поэтические успехи и чувства к Серге-ю Эфрону. Отдельный сюжет — отношения Цветаевой и Пушкина. В эмиграции она перевела на французский около 20 его стихотворений, а в 1937-м было напечатано эссе «Мой Пушкин», вызвавшее скандал и обвинения в том, что Цветаева присвоила солнце нашей поэзии. Она ответила, что это личное восприятие: «У всякого — свой, это — мой». Странно, что об «опасных и мятежных» цветаевских «Стихах к Пушкину» (1931), ставших ее «единоличным вызовом лицемерам тогда и теперь», долго не публиковавшихся, автор даже не упоминает. Зато вместо послесловия самовлюбленно вставляет собственные вирши.
Шамма Шахадат «Искусство жизни»
В Германии монография вышла 10 лет назад. Название — парафраз из Манифеста Андрея Белого: «Искусство есть искусство жить». Автор — сирийка по происхождению, профессор немецкого Тюбингенского университета — пользуется приемами Лотмана и Лихачева и поражает знанием русской культуры начиная с ХIV века. Ее исследование простирается от обрядов опричников Ивана Грозного и Всешутейшего Сумасброднейшего собора, учрежденного Петром I, до собраний символистов и футуристов. Глава «Словесная битва» — про общество «Арзамас», знаменитый кружок поэтов-романтиков, сопротивлявшихся консервативно-академической эстетике Шишкова и компании. Тут Пушкин звался Сверчком — отсылка к балладе Жуковского, сам Жуковский — просто Светланой, Денис Давыдов — Армянином. Шаховского высмеивали «до смерти». Памфлеты, адресованные недругам фиктивные письма, пародии, шутливые гимны арзамасцев брызжут юмором и талантом. Пушкин упоминается и в разделе, посвященном Серебряному веку, уже благодаря своему дендизму и шаловливым басням, вошедшим тогда в моду.