Военный вальс: Долматовский прочел, Фрадкин сымпровизировал

В мае 1914 года в Витебске в семье врачей родился композитор, которого в последние десятилетия существования СССР знала вся страна. А вот о том, что его талант особенно ярко раскрылся в годы Великой Отечественной, в мирные, относительно безмятежные брежневские времена помнил у нас далеко не каждый.

Материал опубликован в апрельском номере журнала Никиты Михалкова «Свой».

В мае 1914 года в Витебске в семье врачей родился композитор, которого в последние десятилетия существования СССР знала вся страна. А вот о том, что его талант особенно ярко раскрылся в годы Великой Отечественной, а несколько созданных им песен стали настоящей музыкой Победы, в мирные, относительно безмятежные брежневские времена помнил у нас далеко не каждый — как и то, что бесподобный «Офицерский вальс» на слова Евгения Долматовского сочинил именно он, Марк Фрадкин.

ПРЕДЫСТОРИЯ С ТАНЦАМИ

Фрадкин был настоящим самородком. В отличие от других советских мэтров эстрады, он не получил серьезного музыкального образования: в 1930-е учился на актера, сочинял стихи, а консерваторию из-за войны так и не окончил. Ринулся на фронт, но оказалось, что для армии Марк Григорьевич был нужнее как организатор армейских ансамблей.

Однажды хороший знакомый Евгения Долматовского, штурман дальней авиации Василий Васильев рассказал ему о красавице, которую никак не мог забыть: случайная встреча в школьном зале небольшого городка обернулась любовью с первого взгляда. В тот же день авиатору по приказу командира пришлось срочно отбыть к месту несения службы. «Напиши песню об этом. Быть может, девушка услышит ее, поймет и откликнется», — попросил летчик стихотворца.

Еще в 1942 году в одной из армейских газет были опубликованы стихи Долматовского «Танцы до утра»:

Воет вьюга на Осколе,

По реке скользят ветра.

Говорят, сегодня в школе

Будут танцы до утра.

Хриплый голос радиолы,

Снег, летящий за порог.

Запах пудры невеселый.

Топот валяных сапог.

Танца вечная погоня

Удивительно легка,

И лежит в моей ладони

Незнакомая рука...

Оказавшись в одной фронтовой бригаде с Фрадкиным, поэт эти стихи ему прочел, а композитор, улыбаясь, тут же наиграл на трофейном аккордеоне мелодию вальса, навеянную строками о танцах и девичьей руке, лежащей на ладони влюбленного кавалера. В тот момент Долматовский понял, что стихотворение стоило бы переписать, придать ему более подходящий ритм и несколько иную атмосферу.

Дело было под Сталинградом, где решалась судьба величайшей битвы. Марк Фрадкин сочинил в ту пору целую серию «сталинградских» песен, в которых пелось и о героической обороне, и о победоносном наступлении, ну а завершающую работу над вальсом пришлось отложить до лучших времен.

К ней соавторы-песенники вернулись после совещания у командующего фронтом Константина Рокоссовского. Когда произошел исторический разгром врага на Волге, генерал армии встретил их в отличном настроении, и Долматовский в разговоре с полководцем вспомнил про свое лирическое стихотворение о случайной встрече в школьном зале. Тут же прозвучало название «Офицерский вальс», которое понравилось всем участникам совещания.

ВАЛЬС ДЛЯ НОВЫХ ОФИЦЕРОВ

В воинский обиход еще только возвращалось понятие «офицер», вплоть до начала 1943-го у нас были «командиры Красной армии». Создавая на пару «Офицерский вальс», композитор и поэт, несомненно, уловили эту важную для наших людей перемену, ощутили романтический дух прежней, еще не до конца забытой традиции, вспомнили о присущих русскому офицерству самоотверженности и благородстве.

Первые переписанные Долматовским строчки звучали так:

Ночь коротка.

Спят облака.

И лежит у меня на погоне

Незнакомая ваша рука...

Окончательная мелодия родилась у Фрадкина почти так же быстро, как первоначальный, исполненный на аккордеоне под Сталинградом экспромт. Марк Григорьевич не любил возиться с партитурами, оркестровками. Нужные мотивы и аранжировки возникали в его душе мгновенно, и чаще всего они были именно такими, каких ждали миллионы людей.

На войне Фрадкин производил впечатление неунывающего жизнелюба. Бойцы на передовой видели в нем веселого, бесшабашного смельчака, всегда встречали его радостно, по-свойски, а друзья-музыканты, характеризуя коллегу, не раз подчеркивали: «У него дар импровизатора». Пленительные мелодии, которые давались ему действительно легко, он целыми днями оттачивал, напевая себе под нос, а потом исполнял перед приятелями.

Все, кто ехал с ним в одном вагоне, дни напролет пели новые песни (их поезд кочевал по прифронтовым территориям). Долматовский вспоминал: однажды на некоем полустанке композитор поделился музыкальной новинкой с бойцами, которые ехали в других железнодорожных составах, и «под Ельцом мы уже слышали свою песню, опередившую нас с проскочившим раньше эшелоном».

С вальсом все происходило примерно так же, он невероятно быстро облетел все наши армии. Трепетно, с любовью его напевали офицеры, расслышавшие в музыке Фрадкина отзвуки своих судеб. В дни войны такая песня воспринимается по-особому — как три минуты нежности и светлой печали посреди бомбежек, похоронок, тяжелых боев и походов. Люди, каждый день видевшие смерть, не очерствели душами, ждали именно такой чистой и ясной лирики. Ведь и традиционные русские марши немного печальны, пропитаны терпким чувством расставания.

СЛУЧАЙНЫЙ? НУ И ЛАДНО

Стихотворение, ставшее песней, снова пришлось редактировать. По легенде, Сталин, услышав вальс, произнес: «Неужели в Красной армии офицеры такого невысокого роста, что ее рука лежит у него на погоне...» Долматовский вернулся к первому варианту «Танцев до утра»: «И лежит у меня на ладони...» — впрочем, получилось вполне гармонично. Название песни представители «высоких инстанций» тоже попросили изменить, отныне вместо «Офицерского...» в песенниках значился «Случайный вальс». И все равно офицеры считали его своим.

А потом произошло маленькое чудо: он зазвучал — по радио, на пластинках — по всей стране, на танцах и посиделках его пели, как правило, под баян. И штурман Васильев, похоже, нашел-таки свое счастье. Девушка, с которой он когда-то вальсировал, услышав песню Фрадкина и Долматовского, все поняла и принялась искать летчика-партнера. Что ж, такие песни действительно способны совершать чудеса.

Говорят, что «Случайный вальс» был какое-то время чуть ли не под запретом, но это — неправда. По меркам той поры песня действительно казалась слишком личной, интимной, и отдельные ханжи ее сурово критиковали, однако изъять из репертуаров, обречь на всеобщее забвение не могли. После войны по радио она несколько лет не транслировалась (вытеснили новинки 1940-х), зато потом вернулась в эфир на правах признанной песенной классики.

«Я ПРОЙДУ МИМО ВАШИХ ВОРОТ»

«Случайный вальс» пели с эстрады и с импровизированных подмостков, на дружеских посиделках и семейных торжествах, в поездах и на танцплощадках. Нередко с ним выступали перед земляками инвалиды войны, и это для авторов было, наверное, особенно дорого. Пожалуй, самым известным стало исполнение Леонида Утесова — сдержанное, глубокое, с отличной оркестровкой. О зародившейся любви, от которой может остаться в жизни лишь мимолетное воспоминание, Леонид Осипович пел удивительно душевно и — несмотря на минорный лад — вполне оптимистично: лирический герой обязательно вернется с войны и во что бы то ни стало найдет полюбившуюся красавицу. Не зря же он ей признался, подал надежду: «Покидая ваш маленький город, я пройду мимо ваших ворот». Утесов записал песню на пластинку, когда она еще называлась «Офицерским вальсом». Потом организовал вторую запись, немного изменив слова. Всякий раз перед завершением исполнения он задумчиво вздыхал и негромко повторял последнюю, лаконично-проникновенную строчку: «Сам не знаю, о чем...»

Красивый вальс в равной мере покорил героических фронтовиков и тех, кто не щадя сил трудился в тылу, мучительно ждал любимых дома. В строчках Долматовского нет ни слова о доблести, подвигах, славе, и в то же время песня проникнута чувством воинского долга. Война — это не только ежедневное преодоление себя и решение боевых задач, каждый солдат и офицер шел в бой, храня в сердце любовь к родным, близким, матери, отцу, братьям, сестренкам, жене, милой девушке, принимал с честью любую участь. Эта песня — не только о тех, кто вернется «в маленький город», она посвящена и тем, кто заслужил себе вечную память благодарных соотечественников.

У «Случайного вальса» есть чудесное свойство: стоит ему зазвучать, и мы невольно переносимся туда, где никогда не были, в далекое военное время, в разрушенный Сталинград, к первым слушателям песни с их печалями и радостями, надеждами и утратами, трагедиями и торжествами. Ее впору сравнить с поблекшими от времени, но оттого еще более ценными реликвиями — фотографиями бойцов и командиров великой войны.