Шымкент в душе неистребим

С Владимиром Панфиловым, о котором пойдет речь, мы познакомились в конце 80-х годов, страшно сказать, уже прошлого века.

Он был человеком ярким, самобытным, легким в общении, но отнюдь не легковесным.

Наша взаимная симпатия основывалась на каких-то судьбоносных параллелях. Он был музыкантом – и я тоже. Он потом стал журналистом – и я туда же. С ним всегда было безумно интересно, он обладал качественным чувством юмора, широким мировоззрением и, безусловно, глубоким интеллектом.

Свое интервью он давал журналу «Статус», где я проработала более десяти лет. В то время он давно уже жил в России, но свою шымкентскую жизнь вспоминал с чувством благодарности и светлой ностальгии.

Первое знакомство
Город Горький, из которого приехал Владимир, по сравнению с тогдашним Чимкентом был настоящим мегаполисом. В Чимкент тогда по доброй воле почти никто не ехал. Слишком далек он был от культурных центров огромной страны. Слишком знойным и некомфортным по климату и благоустройству.

Владимиру задали такой вопрос: «А как ты здесь вообще очутился?»
«После окончания Горьковской консерватории было распределение, существовала тогда такая практика: молодого специалиста, получившего диплом, посылали «на отработку» в чужие края на целых три года. Меня заинтересовало место преподавателя в Чимкентском педагогическом институте культуры.

В Средней Азии я никогда не бывал, хотел реально ее посмотреть и с готовностью согласился на этот вариант. Потом узнал, что в этот самый Чимкент даже самолеты не летают. Подумалось: ну, попал! Но деваться некуда – надо было ехать! Я представил себе пустыню, пески и некий оазис, куда мне предстоит добраться.

Прилетаю в Ташкент, на автовокзале нахожу автобус с надписью «Чимкент» и через два часа высаживаюсь возле знаменитого исторического холма. Первое впечатление было, конечно, не очень… Потом я понял, что это потому, что мое внимание было приковано к необычному. Но со временем я убедился, насколько открыты, доброжелательны местные люди. К слову, в России народ недоверчивый, неприветливый, а тут совсем наоборот!

Сдал я вещи в камеру хранения на автовокзале и поехал представляться в институт. Так я начал работать в институте, но почти сразу меня позвали петь в церковном хоре. Я с готовностью согласился, так как духовная классическая музыка всегда мне была особенно близка. Но, наверное, всем вам известно, что в те советские времена любая работа в церкви преследовалась по антирелигиозным соображениям. Устраивались так называемые комсомольские рейды, похожие на средневековую «охоту на ведьм».
Ну и началось… Кто-то настучал в обком, в институте поднялся шум, меня вызвал ректор и сообщил о сигнале. Мне поставили ультиматум: или институт, или церковь. Я выбрал церковь.

А через полгода создается ситуация, когда наш регент, пожилой мужчина, после операции был вынужден оставить свою должность и уехать. Тогда игуменом был отец Кирилл, образованнейший человек. Вызывает он меня и предлагает стать регентом, то есть руководителем церковного хора. Я говорю: «Боюсь». – «А кто не боится? Все боятся, но делают». Тогда был как раз Великий пост. Самая сложная служба. Было трудно, были ошибки, но я потихоньку продвигался и радовался, что наконец-то занимаюсь тем, чему учился и что было близко душе. Уже потом я сходил в армию, служил в Подмосковье, но вернулся в Чимкент, который я полюбил, да и женился здесь», – рассказал Владимир Панфилов.

Театральный роман
Не менее смелым и неожиданным оказался переход Владимира Панфилова к профессиональному сотрудничеству с нашим русским драматическим театром. Казалось бы, и в церкви музыка, и в театре музыка, но хоровое дирижирование и подбор музыки к театральным спектаклям – это, как говорится, две большие разницы…

Вот что Владимир рассказал об этом эпизоде своей жизни: «Вообще-то я считаю себя в жизни везунчиком. Так и в этом случае. Театр стал для меня важным этапом. А все началось с похода на спектакль «Люди и мыши» в постановке Олега Александровича Белинского. Мы с женой Женей сходили на спектакль и были под огромным впечатлением. Это была работа серьезного уровня. Я смотрел эту постановку в Москве у Олега Табакова и могу сказать, что чимкентские «Люди и мыши» были даже сильнее! Чего стоил один только актер Матвеев в роли Ленни! Такого исполнителя у Табакова не было.

Я загорелся. Захотелось поработать в таком театре, попробовать свои силы в новом музыкальном качестве. Тут помог случай. Из театра уходила в декрет заведующая музыкальной частью. Я встретился с Белинским, честно сказал, что пока слабо себе представляю работу в театре. А тут он как раз приступал к работе над пьесой «Три мешка сорной пшеницы». Сложнейший материал для музыкального оформления. Он дал мне пьесу для ознакомления. Через два дня мы с ним уже приступили к обсуждению музыкального решения. И сразу же возник творческий контакт. Спектакль был очень трудный. Пожалуй, самый трудный из тех, что я делал в театре. Потому что там нет однозначного видения, много разных линий. Работа получилась качественной.

А второй спектакль я делал с молодым режиссером Жанбулатом Абдировым. Это была сказка «Кот в сапогах» – дипломная работа выпускника Ташкентского театрального института. Музыканты, работающие в театре, знают, что именно к сказке подобрать музыку очень сложно, почти невозможно. А я взял и написал ее сам.

Я вспоминаю, с каким энтузиазмом мы записывали эту музыку. Группа музыкантов города делала это буквально за копеечные гонорары, актеры разучивали песни после спектаклей и репетиций. Всем было интересно!

Потом был еще один очень сильный спектакль в постановке Белинского – «Звезды на утреннем небе».

Потрясающий опыт для меня был в спектакле «Эй, кто-нибудь!». Жанбулат привез пьесу Уильяма Сарояна, редко идущую в театрах. Работали в тяжелейших условиях. Спектакль был внеплановым. Репетировали его буквально по ночам. Этот опыт невозможно повторить. Декорации, костюмы – все собиралось из того, что было использовано в других постановках. Для меня в этом спектакле был первый хор в театре. Я до сих пор поддерживаю связь со многими музыкантами. Кто-то уехал за границу, а кто-то остался в Чимкенте. В театре я нашел людей, близких мне по духу. Сотворчество – великая основа для прочной дружбы!»

Работа в театре приносила душевное и профессиональное удовлетворение и, наверное, продолжалась бы многие годы, если бы не новый поворот судьбы, а именно: отъезд семьи в Австралию.

Вот что вспоминал Владимир Панфилов об этом периоде жизни: «Так получилось, что меня пригласили в Австралию поработать регентом церковного хора, там была довольно многочисленная православная диаспора. Мои знакомые, которые там когда-то работали, порекомендовали меня епископу Павлу. Он позвонил из Мельбурна с предложением. И мы всей семьей, сыном и годовалой дочерью поехали в Австралию.

Правда, этот австралийский эпизод продлился недолго. Постараюсь объяснить причину. Почему-то у меня не осталось впечатления, что это была ЖИЗНЬ. Какой-то курорт. Первые полтора месяца были чисто туристические впечатления. Потом началась, как говорится, бытовуха. И понимаешь, что там то, чем я занимался, довольно низкого уровня, наш уровень намного выше. А значит, мои способности и возможности не могли быть в полной мере востребованы. К тому же в плане адекватного общения мы оказались в полном вакууме. И, конечно же, сказывались языковые проблемы. Правда говорят, что человек, попадающий в чужую языковую среду, теряет 80 процентов своей личности. На неродном языке ты просто пытаешься примитивно передать информацию или ее получить. Пропадают оттенки, интонация, чувственная окраска.

Я убедился, что и школьное образование (там сын пошел в первый класс) серьезно уступало нашему. Мы там попросту заскучали, поэтому едва дождались окончания контракта и спустя год, день в день, уехали на Родину. Потом мне прислали оттуда же приглашение поработать еще три года, но мы вежливо отказались.

Приехали, а тут после путча начался развал Советского Союза. В трудные 90-е годы я часто думал, правильно ли мы поступили, отказавшись от заграницы. И всегда отвечал себе: правильно! Да, там все устроено, все стабильно, безопасно, изобилие продуктов. Но ради этого я не готов был лишить себя духовных связей…»

Приход в журналистику
«Приехал я из Австралии. Пошел в церковь, там мне обрадовались. А вот в театре уже не было ни Белинского, ни Абдиева, уехали и мои друзья-актеры.

А потом совершенно случайно я пришел в новое издание – «Свою газету». Прежде никогда не помышлял о журналистике. А тут вдруг с легкой руки Жанны Алексеевны Тарасенко стал писать для газеты. А началось все с того, что я прочитал объявление: в новую газету требуются люди, владеющие словом. Удивила приписка, что, мол, профессиональных журналистов просим не беспокоиться. Я задумался и все-таки пошел. Начал с информашек, а потом пошли и крупные материалы.

Важно было то, что в «Своей газете» собрался интересный творческий коллектив. Даже уйдя в другое издание, я продолжал считать своим круг людей из «Своей газеты». Некоторое время был редактором газеты «Ак кара», но в это время редактор из меня был никакой. Но это было в своем роде журналистским крещением, я хотя бы испытал себя.

А в 1994 году мы уехали из Шымкента в Орел. Там жили родственники моей жены. Честно говоря, меня туда никто не гнал. Просто такой выбор совпал с моим личным кризисом. Все как-то пошло наперекосяк, все сыпалось, все валилось, денег не было… Конечно, я понимал, что в России меня никто не ждет, надо все начинать с нуля. Но мы решили попробовать и решительно сменить обстановку.

И мне опять-таки повезло, я быстро нашел работу. В первое же утро не было воды, и я пошел к колонке. Там разговорился с человеком, рассказал о себе. Тот оказался проректором местного педагогического института. Он спрашивает: «Можешь преподавать музыку?» Отвечаю: «Могу». На утро я уже был  зачислен в штат института на кафедру музыки», – вспоминал Владимир Александрович.

И все-таки Владимир Панфилов со временем вернулся в журналистику. Мало того, спустя несколько лет открыл собственный журнал: «Я начал реализовывать идею своего издания без копейки, даже собственного компьютера не было. Все – взаймы, во временное пользование… Но первый выпуск моего журнала сработал в плюс и стал довольно заметным явлением на рынке СМИ. За полтора года мы упаковали оргтехникой офис, прикупили хорошую мебель. Стали получать достойные дивиденды, стала складываться команда. Но именно начало стабильности и явилось началом конца. У соучредителей поперли амбиции, начали делить славу… В общем, обычная история».

Сейчас Владимир Александрович Панфилов – заметная фигура на журналистском небосклоне. Стал человеком медийным, так как, кроме журнала, который смог возродить и даже поставить на новый уровень, он стал вести авторскую программу на орловском телевидении, которая была правдива и несколько жестковата и по тематике, и по манере подачи. За это ему порой доставалось от властей. Но это уже совсем другая история…

Елена Летягина