Директор Ботанического сада-института Дальневосточного отделения РАН Павел Крестов: «70 лет – это юный возраст. Мы находимся в самом начале жизни»
К середине октября бабье лето в Приморье подошло к концу. Жители Владивостока теперь массово едут не на Шамору, а в Ботанический сад. Корр. ИА PrimaMedia тоже решил прогуляться по саду и посмотреть на цветущие бархатцы и хризантемы, на опадающие листья … Читать далее
К середине октября бабье лето в Приморье подошло к концу. Жители Владивостока теперь массово едут не на Шамору, а в Ботанический сад. Корр. ИА PrimaMedia тоже решил прогуляться по саду и посмотреть на цветущие бархатцы и хризантемы, на опадающие листья и рыбок в пруду. Компанию составил директор Ботанического сада Павел Крестов, который рассказал о посетителях, приносящих больше всего вреда, о преимуществах своей профессии и экологическом образовании, информирует «Тихоокеанская Россия».
– Павел Витальевич, судя по всему, у вас сейчас «горячий» сезон? Возле сада непросто припарковаться, а ведь рабочий день в самом разгаре.
– Да, про Ботанический сад узнают всё больше и больше людей, к нам чаще приходят. У нас расширяется пространство, которое может заинтересовать посетителей. Здесь мы облагородили ручеёк, недавно посадили ирисы. Они пока не сильно распустились, но в следующем году мы ожидаем хорошее цветение. Представляете, что тут будет? На них можно будет смотреть с тропинки или с мостика. Вот это сооружение (показывает на плотину) помогло нам пережить тайфун, оно отвело воду от наших основных объектов. Именно оно сдержало основной поток воды, не пропустив то, что выносит из леса, в том числе брёвна. Вообще в саду сейчас очень красиво: осень, яркие краски. Очень хорошо сочетается с солнцем, поэтому люди приходят, прогуливаются. На пляж ведь сейчас не поедешь.
– А вот прямо перед нами – туристы из Азии. Их много?
– Нет, мало.
– Это хорошо или плохо?
– Я не знаю. У нас особый тип посетителей. Они любят природу, от них мы имеем наименьший вред, скажем так. Если бы это был просто парк, мы имели бы больший ущерб, наверное. Сейчас он минимальный, но он есть: растения щипают, обламывают. Мы старательно поощряем маленьких детей с мамами, потому что они создают особую атмосферу. Одно время для мам с коляской мы вообще отменяли плату, сейчас она есть, но чисто символическая, просто для учёта.
– Ребенок в коляске вряд ли что-то сделает, но дети, которые уже начали ходить — очень активные, могут срывать цветы и ходить по клумбам. Это не проблема?
– Люди есть разные, но мы готовы к любому поведению. Если честно, мы больше всего присматриваемся к людям пожилого возраста, которые, кстати, очень прилично выглядят. У них большой интерес забрать что-то себе на дачу. Иногда мы выращиваем маленькую хризантемку, которая представляет для нас генетический фонд. Чтобы добыть её в дикой природе, мы в своё время заказывали вертолёт, куда-то летели. Если посчитать, сколько в неё денег вложено, чтобы привезти и посадить, то сумма получается огромная. И вот посетитель её дергает с грядки. Поэтому сейчас мы коллекции делим, всё самое ценное уносим на закрытые для посетителей участки. Это наш генофонд. Здесь высажены сорта, которые представляют для нас наименьшую ценность. Научную, разумеется. Сами растения тоже симпатичные, красивые, яркие.
– У вас очень чисто и красиво. Это прогресс? Насколько тяжело поддерживать такой порядок?
– Да, это прогресс. 10 лет назад, когда я сюда пришёл в первый раз, мы стали чистить лес и Ботанический сад, вывезли отсюда несколько КамАЗов, заполненных мусором. Сейчас всё обходится двумя-тремя объездами маленькой тележки, прицепленной к трактору. Люди стали более осознанными, оставляют меньше мусора.
Мы организовали специальную службу для работы с людьми. Теперь к нам можно обращаться с совершенно разными проблемами. Можно позвонить и спросить: а почему у меня ёлка высохла? В день поступает 200-300 звонков. Эта служба пытается выяснить, что интересно приморцам; пытается создать какие-то уголочки сада, которые могут быть интересны людям. Мы к этому подошли профессионально.
– Вы преподаёте в Дальневосточном федеральном университете. Здесь пары не проводите?
– Провожу. У нас здесь есть большой экспериментальный лес, часть этого леса заповедная, туда люди не должны ходить. Там большая мониторинговая площадь, где мы наблюдаем за изменением лесов при изменении климата. Эта площадь связана с другими площадями, которые находятся как на Дальнем Востоке России, так и по всему миру в умеренной зоне, в Европе и Америке. Мы объединяем данные, вместе их анализируем. Студентам это очень интересно, «Экология наземных экосистем» – это их основной предмет. Сад в учебном процессе университета очень хорошо задействован.
– Многие студенты потом приходят сюда работать?
– Многие. Надо сказать, что в последние годы коллекции держатся в основном на студентах. Или на тех, кто вот-вот закончил, некоторые поступили в аспирантуру. Они делают много полезной работы для сада.
– Но это ведь не про деньги? Как вы думаете, почему ребята остаются?
– Если заниматься наукой серьёзно, то она приносит вполне среднее благосостояние. В научных учреждениях выплачивается 200% от оклада по региону. Мы к этой цифре стремимся, в наших условиях это где-то 72-75 тысяч. Столько мы платим не всем, всё зависит от вклада сотрудника в развитие сада. Многие сотрудники получают больше 100 тысяч. Это про деньги тоже. Более того, это широкий круг общения, которые работают в науке, это идейные люди. Это возможность заниматься творческой работой за зарплату.
– Что это за таблички с названием маршрута?
– Они обозначают задания для детей. У нас проходит много просветительских мероприятий. Одно из них – межмузейный маршрут «Сам по следам». Он связывает все музеи Владивостока. С этого года его возглавляет музей имени Арсеньева, участвует также океанариум, музей Института биологии моря, ну и Ботанический сад, конечно. Эти задания побуждают детей усваивать знания, они многое узнают после выполнения этих заданий. Даже в самые сильные дожди у нас здесь бегали группы детей с блокнотами, записывали, решали задания.
– Чем будете заниматься, когда похолодает?
– Зимой мы занимаемся научной деятельностью, изучаем проблемы биоразнообразия, отслеживаем реакцию растительного покрова на изменение климата. Пишем научные статьи, подаём заявки на гранты.
– Почему нужно сохранять биоразнообразие?
– Формирование биоразнообразия – это очень долгий процесс, который в целом называется «эволюция». Экосистема, грубо говоря, состоит из клеточек, и чем больше этих клеточек заполнено, тем экосистема устойчивее. Вот, скажем, засуха. Те элементы экосистемы, которые не переносят засуху совсем, вымерли, но остались другие. Все виды растений сохраняют основную физиологическую функцию – преобразование энергии солнечных лучей в энергию химических связей. Всё, что на нас надето сейчас, – независимо от того, каким способом оно изготовлено, натуральным или ненатуральным – это всё из растений. А сейчас происходит массовое вымирание видов. Это значит, что экосистема, в которой мы живем, становится беднее. Её реакция на любые стрессовые факторы – сильный дождь, например – необратима.
В процессе эволюции было несколько массовых вымираний видов, 65 млн лет назад вымерли динозавры, например, это был очень большой катаклизм. Сейчас мы живем в точно такую же эпоху потери биоразнообразия, которая была тогда. Биоразнообразие испытывает мощный прессинг, очень много видов вымирает. Мы можем говорить не только о вымирании, но и об исчезновении всего живого вообще.
– В первую очередь это связано с деятельностью человека?
– Да, причем с совершенно разной деятельностью. Деревья корейского кедра, например, не являются клонами, близкими генетически – они разные. У них геномы разные. Когда мы вырубаем лес, мы убираем часть этого разнообразия. Если мы проредим популяцию, деревья станут менее устойчивы к новым болезням и негативным факторам окружающей среды.
Другой момент: мы развиваем сельское хозяйство. А оно – основной источник оксида азота в атмосфере. Почва, обогащённая азотом, становится очень плодородной. Такие почвы дают конкурентное преимущество видам, которые вообще не свойственны этой экосистеме. Они быстро разрастаются и разрушают экосистему полностью.
– Один человек не может повлиять на вырубку лесов или на «грязное» сельскохозяйственное производство. А что один человек может сделать для природы?
– Это уместно назвать «кодексом поведения». Он очень простой: не вредить природе. Понятно, что мы не может жить без ресурсов, которые нам даёт природа, это тоже нужно осознавать: мы не можем жить без белков, которые находятся в мясе, мы не можем жить без растительной пищи и древесины. Но брать от природы можно ровно столько, сколько необходимо, и не больше. Кроме этого, население нужно просвещать. Люди должны знать, какой вред приносит пластик. Поэтому мы сейчас общаемся на эту тему в первую очередь с детьми. Когда дети в раннем возрасте начинают это осознавать, они становятся совершенно другими людьми.
– В этом году Ботаническому саду исполнилось 70 лет. Что бы вы ему пожелали?
– Процветания. Ботанические сады – это особый вид учреждений, которым важно находиться очень долгое время на одном и том же месте. Время в таких садах измеряется временем жизни деревьев. Я бы пожелал саду жить ещё очень долго, 70 лет – это юный возраст. Мы находимся в самом начале жизни.
Источник — PrimaMedia