Интервью с техно-диджеем Никитой Забелиным

Тебя называют по-разному: диджей, символ российской электронной музыки, основатель лейбла Resonance Moscow, продюсер, преподаватель. А как ты сам себя позиционируешь?

Сложный вопрос. В первую очередь, я вижу себя артистом. Мой основной язык творчества — музыка. Но со временем я понял, что мне важен более концептуальный подход к деятельности и я способен делать другие вещи. Общая идея — создать экспортный культурный продукт. Я опираюсь на тренды, события, происходящие в мире, и реагирую на них не только с помощью музыки, но и других языков, стараюсь нащупать локальные смыслы. 

Ты начинал карьеру в Екатеринбурге в нулевые, в разгар расцвета поп-групп. Как тебя увлекла электронная музыка?

Все просто. Мне не хотелось зависеть от других людей, как это бывает, например, в группе. А электронную музыку можно создавать на компьютере. К тому же у меня мама увлекалась этим направлением, и дома всегда звучала хорошая музыка. Диджеем я стал в 17 лет. Тогда у нас в городе было шесть техноклубов. Они отличались друг от друга, у них была своя специфика, где люди встречались и общались. Я играл на виниловых пластинках и быстро стал узнаваемым артистом. В свои 20 лет я объездил весь Урал и заработал неплохие деньги. Но с появлением социальных сетей развивать клубную культуру стало сложнее. Клубы стали больше похожи на бары. 

Я долго занимался электронной музыкой и не думал о том, как в этой сфере можно состояться. Просто делал то, что считал нужным, всегда был инициативен и организовывал мероприятия, где знакомился с новыми людьми. Постепенно меня стали звать в Москву, а потом я встретился с Ниной Кравиц и стал участником ее лейбла «трип». И, в основном благодаря Нине, я получил известность за границей.

Ты говорил, что важно не только создавать музыку, но и устраивать с помощью нее перфомансы. В твоем самом известном проекте TESLA в качестве источника звука задействованы трансформаторные катушки Николы Теслы. Как это выглядит?

TESLA — это шоу-концерт, который я придумал лет, наверное, шесть назад. На главной сцене установлены восемь катушек Теслы, принцип работы которых основан на использовании резонансных электромагнитных волн. Во время шоу устройства генерируют гигантские молнии. Я использую компьютер, чтобы их контролировать. Молнии получаются благодаря импульсам, и частота этих импульсов определяет тон звука, который издает катушка. 

Все это происходит в зале с людьми, выглядит очень эффектно. За этим проектом, кстати, стоит легенда про нейросеть, которая осознала себя и взаимодействует с реальным миром уже здесь, в качестве исполнителя музыки.

Полная противоположность TESLA — умиротворяющий перформанс Ground. Какой ты в него вложил смысл?

Проект связан с поиском новой музыкальной формы. Я использую лазер, из которого сверху спускается конус, и я сижу внутри него. Это такая терапевтическая вещь, которая работает через звук. Мне хотелось создать такой проект, который не будет вызывать критики, а наоборот, своей силой и красотой разрушит конструкт критического мышления. 

Перфоманс Ground своей мощью и тембральным разнообразием напоминает мне огонь. Когда ты смотришь на него, у тебя не возникает вопроса, красивый он или нет, он тебя в принципе успокаивает. Меня всегда удивлял момент, как можно смотреть на огонь и не уставать. Поп-музыка устроена так: в ней есть контраст, который привлекает внимание, и есть повторы, которые его удерживают. Мне всегда это не нравилось, и я нашел способ создать нелинейную, не повторяющуюся композицию, которую при этом будет не скучно слушать. В ней нет репетативности, но из-за того, что там происходят постоянные тембральные изменения и меняется форма, тебе она нравится.

Ты со своими выступлениями объездил десятки стран. Где сейчас самая модная музыка? 

Самая модная музыка — та, которая опирается на свою культурную идентичность. Например, в Германии локальные музыканты не делают принципиально новую популярную музыку, они ищут какие-то необычные, странные, интересные культурные явления и отражают их в своих композициях. Очень популярна сейчас музыка из Южной Америки, Африки. Я жду, когда наконец китайская музыка тоже выйдет за пределы страны.

А что насчет России? 

Техно популярно в России, но встает вопрос: почему? Из-за образа исполнителя, рейв-вечеринок или потому что эта музыка людям действительно интересна? Мне кажется, электро в нашей стране сейчас существует в контексте настроений, каких-то необычных форм, к которым стремятся люди. Нам нравится все новое. Но в то же время техно не развивается. Это музыка сложная, непонятная, не запоминается, не транслирует понятные смыслы и образы. У нее нет такой базы, чтобы человек сказал: «Да, я это люблю». Это, скорее, редкое исключение.  

Как сделать техно-музыку российских музыкантов популярной за границей?

На форуме «Сильные идеи для нового времени», на который меня пригласили в качестве спикера, поднимался вопрос о подражательстве музыки не с точки зрения копирования, а с точки зрения получения удовольствия. Нам нужно создать музыку,  которая будет отличаться, и тогда она будет интересна слушателям во всем мире.

Музыка в России звучит по-разному. Я выделил пять зон в стране, которые отличаются друг от друга: восток, юг, Сибирь, Центральная Россия и Петербург. Если на юге больше хаус-музыки, больше гаража, то во Владивостоке больше электро. В Сибири уже более жесткий саунд, менее красивый, но более технологичный. Такие вещи раскрывают наш потенциал. Если продолжать этим заниматься и показывать иностранцам, тогда возникнет та самая наша культура, к которой мы стремимся. 

Ты пару лет жил в Германии и вернулся в Россию. Почему? 

Электронные музыканты в России популярнее за рубежом, чем российские поп-артисты. Это происходит потому, что поп-музыканты хотят удовлетворить несложный запрос локальной аудитории. Но иностранцам вряд ли будет интересна группа «Блестящие». А вот музыка Владимира Дубышкина интересная, она собирает тысячи людей. Для меня это было всегда удивительным, потому что в электронной музыке нет слов и вербального языка.

Я жил в Германии, но все же вернулся в Россию, потому что здесь могу реализовать проекты, которые невозможно осуществить там. Например TESLA или даже GROUND. И я все-таки не хочу быть вечным гостем. Я люблю свою культуру, мне хочется ею делиться. В России люди мне ближе, и здесь есть чем заняться. 

Ты говоришь о своем лейбле Resonance?

В том числе. Resonance существует почти девять лет. Это ноу-хау, уникальное во всем мире объединение, поддерживающее именно локальную культуру и наших электронных музыкантов. В других странах этот феномен не изучается. 

У нас есть несколько онлайн- и офлайн-курсов. Занятия основного курса мы проводим в Moscow Music School. Там мы рассказываем о том, кто такой артист, как он может развивать себя концептуально. То есть учим не только сводить треки, но и создавать, например, историю альбома. 

В онлайн-школе RESO.lab у нас учатся студенты из разных городов и даже стран. Музыку они создают на компьютере с помощью специальной программы. У них есть возможность объединиться, делать совместные проекты, появляется конкуренция, происходит естественный рост. 

А сложно таким локальным музыкантам выбиться и стать известными?

В этом и смысл создания объединения Resonance. У меня есть определенное узнавание и медиавлияние, что позволяет подчеркнуть нишевость наших музыкантов. То, чем занимаемся мы, больше похоже на современный фольклор. Ребята занимаются музыкой только потому, что им это очень нравится. У них нет задачи стать популярными, заработать больше денег, стремления кому-то что-то доказать, быть конкурентными на рынке, как в той же поп-музыке. Участники лейбла делают то, что их радует, сидя в каком-то отдаленном городе после работы или учебы. И таких людей тысячи, в отличие от поп-артистов.

В декабре в Москве временно закрыли место силы всех любителей техно и электронной музыки — клуб «Мутабор». Как это повлияет на индустрию?

Ценность «Мутабора» в том, что он был местом сбора тех музыкантов, которых знают во всем мире, но мало знают в России. Это такая экспериментальная площадка, и в этом ее важность. Если не будет Resonance и «Мутабора», то локальная культура просто сойдет на нет. Для того чтобы она существовала, необходим медиафон, который поддерживает эту деятельность. Или мало-мальский финансовый бэкграунд, меценатство. Одна из моих задач — вывести электронную музыку из ночных клубов на концертные площадки.

В декабре 2023 года я с музыкантом Петром Терменом, который играет на терменвоксе, показал совместную программу на сцене Александринского театра в Санкт-Петербурге. У нас был солд-аут. Это значит, что электронную музыку могут слушать в концертных залах, людям это интересно. 

А какая музыка интересна и актуальна для тебя? Кем ты вдохновляешься?

Я чаще слушаю метал. Нравится современная русская и белорусская музыка. Группы «Ил», «Печатная машина», «Tochka», DEKONSTRUKTOR. Что касается электронной музыки, то, конечно, я выделяю артистов своего лейбла Resonance — Mishxn, DESTROY, CPSL, xandr.vasiliev, Fobos Hailey, Tim Shatnyy и многих других. 

Над какими проектами ты работаешь сейчас? 

Музыкальная вселенная Resonance — это большая история, внутри которой есть уже достаточное количество рычагов и инструментов, чтобы создавать новые проекты. Это и люди, и опыт, и какой-то медиаохват, который позволяет нам обращать на это достаточное внимание. И это очень классно. Мы можем создавать фильмы, образовательные программы, какие-то коллаборационные продукты. Например, сейчас мы занимаемся разработкой саунд-дизайна для нового корпуса Бауманки и генеративного цифрового синтезатора. Он будет брать информацию из лабораторий корпуса и с помощью специальных алгоритмов создавать музыку, которая будет звучать в коридорах. Это стало возможным, потому что у нас есть образовательная программа, на которую пришел музыкант и саунд-артист Тим Шатный. Этот проект мы делаем вместе. 

Также мы с командой работаем над созданием своего синтезатора. Есть планы и по TESLA. Я сейчас пока не буду раскрывать подробности, но мы работаем над созданием оцифрованной личности, ожившего искусственного интеллекта. Посмотрим, что из этого выйдет.

Беседовала Ирина Филиппова