Из шарашки в космос. За что сидел Сергей Королёв
12 января исполняется 110 лет со дня рождения выдающегося конструктора, отца советской космической программы Сергея Королёва. Человек, проложивший людям дорогу к звёздам, был совершенно неизвестен современникам при жизни, его имя было настолько секретным, что до самой смерти никто не знал главного творца небывалого прорыва в истории человечества. Кому-то может показаться, что быть самым засекреченным человеком в стране будучи отцом прорыва, сравнимого по своему историческому значению разве что с Великими географическими открытиями, — тяжёлое испытание.
Но главным испытанием в жизни выдающегося конструктора, несомненно, стала не секретность его существования, а арест и отправка в колымские лагеря, где он едва не сгинул безвестно. До сих пор вокруг ареста Королёва существует некоторая завеса тайны и можно услышать самые разнообразные версии того, почему конструктор оказался в заключении.
Сергей Королёв начинал как планерист и авиаконструктор, но достаточно скоро увлёкся исследованием принципов реактивного движения, которое было наиболее новым и перспективным направлением. Работы в сфере реактивного движения только-только начинались во всём мире, это была работа будущего.
В 1931 году Королёв становится руководителем бригады, занимавшейся созданием летательных аппаратов в ГИРД (Группа изучения реактивного движения). ГИРД фактически была кружком энтузиастов, созданным под крылом Осоавиахима. К тому времени в Ленинграде уже существовала ГДЛ (Газодинамическая лаборатория), которая занималась исследованием ракетного вооружения. Начальником этой лаборатории был Иван Клеймёнов.
Королёв считался талантливым конструктором — в 26 лет он уже занимал должность дивинженера, что фактически равнялось генеральской должности. В 1933 году произошло эпохальное событие: московская ГИРД и ленинградская ГДЛ были объединены в одну организацию — Реактивный институт.
Это произошло благодаря Ивану Клеймёнову. Будучи начальником лаборатории, разрабатывавшей новейшие боеприпасы для РККА, он часто общался с Тухачевским. Они оказались единомышленниками, поскольку Тухачевский, в те годы ещё могущественный начальник вооружений РККА, увлекался различными новыми видами оружия и техники и уделял подобным разработкам много внимания. Именно благодаря распоряжению Тухачевского и был создан Реактивный институт.
Главой института стал Клеймёнов, а Королёв был назначен его заместителем. Он курировал направление летательных аппаратов, его главной задачей был создание ракетоплана, то есть самолёта с реактивным двигателем. Кроме того, он курировал разработку крылатых ракет.
Через некоторое время из-за расхождения во взглядах Королёв покинул должность заместителя директора, которую занял ленинградский сподвижник Клеймёнова Георгий Лангемак. Нельзя исключить, что именно эта рокировка впоследствии спасла жизнь Королёву, который получил немалый тюремный срок, но не был расстрелян. Видимо, следователи не сочли его достаточно близким к врагу народа Клеймёнову.
Реактивный институт проработал четыре года, но в 1937 году спокойной работе пришёл конец. В мае был арестован маршал Тухачевский и после крайне скорого следствия и суда — расстрелян. Между арестом Тухачевского и его расстрелом прошло менее трёх недель.
Но почему это событие оказало такое влияние на Реактивный институт, вроде бы достаточно далёкий от политики и придворных дрязг? Дело в том, что в сталинские времена действовал очень простой принцип: если один человек попадал в опалу, следом за ним преследованиям подвергались все люди, как реально входившие в группу его выдвиженцев, так и просто стоявшие рядом. Например, почти все видные деятели Коминтерна были расстреляны, поскольку организацией в своё время руководил Зиновьев. Коминтерн считался его вотчиной, и, значит, все люди, занимавшие там видные должности, должны были быть уничтожены, поскольку представляли опасность как зиновьевцы. Во всяком случае, именно такой была логика силовиков в те времена. Этим же были вызваны, например, чистки в НКВД после опалы Ежова, когда были расстреляны все видные чекисты, обязанные своим возвышением наркому Ежову.
Именно по этой логике арест расстрел Тухачевского означал очень серьёзные неприятности для руководства Реактивного института, который был создан усилиями Тухачевского, а значит, и многие ответственные работники там считались его ставленниками. А если Тухачевский оказался контрреволюционером, то и ставленников он выбирал себе под стать.
Тем не менее поначалу ничто не указывало на серьёзные неприятности. Незадолго до ареста Тухачевского Клеймёнов и остальные видные сотрудники института были награждены крупными премиями за достижения в разработке новейших образцов вооружения, а уже летом, через некоторое время после казни Тухачевского, Клеймёнов и его заместитель Лангемак были представлены к награждению орденом Красной звезды.
Возможно, про руководство Реактивного института и забыли бы, если бы активность не проявил Андрей Костиков, занимавший должность начальника отдела разработки жидкостных ракетных двигателей. Костиков находился в неприязненных отношениях с Клеймёновым и считал, что начальник зажимает его и не даёт хода его инициативам.
Костиков уловил тренд и понял, что близость Клеймёнова к Тухачевскому можно использовать против него. Обиженный инженер сигнализировал в партком: "Я утверждаю, что в производстве была явно принята система абсолютно негодная, тормозящая развитие. Это тоже не случайный факт. Дайте мне все материалы, и я со всей очевидностью докажу фактами, что чья-то рука, возможно по неопытности, тормозила работу и вводила государство в колоссальные убытки. В этом повинны Клеймёнов, Лангемак и Надежин в первую очередь".
В ответ разъярённый Клеймёнов пишет встречный донос в Экономическое управление НКВД: "В институте образовалась группа, игравшая активную роль в снижении темпов работ по реактивному вооружению. Она требует сокращения работ по пороховым ракетам и азотно-кислотным ЖРД для усиления работ по кислородному сектору. В состав группы входят Костиков, Тихонравов, Душкин, Корнеев (директор КБ-7, ранее также написавший донос на Клеймёнова Ворошилову)".
В результате в институте сложились две группировки: одна вокруг Клеймёнова, другая вокруг Костикова. В этой битве доносов верх взял Костиков — в ноябре 1937 года Клеймёнов и Лангемак были арестованы. Новым главой Реактивного института был назначен вызванный из Испании Борис Слонимер, а Костиков повышен в должности с начальника отдела до заместителя института, заняв место арестованного Лангемака.
Королёв и Глушко, по всей видимости, пытались остаться в стороне от этих отвратительных дрязг, однако победители требовали от них безусловной лояльности, а не добившись её, теми же методами стали действовать и против них. В январе и феврале 1938 года Глушко и Королёв были отстранены от работы, Королёв лишился должности руководителя отдела, а работы над его ракетопланом были прекращены.
Тем временем Лангемак после двух недель допросов с пристрастием сломался и подписал всё, что от него требовали. В начале января 1938 года Клеймёнов и Лангемак были расстреляны за участие в антисоветской троцкистской организации и вредительство, заключавшееся в торможении разработки перспективных образцов вооружения.
Через месяц был арестован Глушко. На свободе остался только Королёв, но и за ним вскоре пришли.
27 июня 1938 года Сергей Королёв был арестован. Его обвинили по самой тяжкой политической статье — 58-й, по двум пунктам: 58-7 — "Подрыв государственной промышленности <...>, совершенный в контрреволюционных целях путём соответствующего использования государственных учреждений и предприятий, или противодействие их нормальной деятельности" — и 58-11 — "Всякого рода организационная деятельность, направленная к подготовке или совершению предусмотренных в настоящей главе преступлений <...>".
Обвинение было расстрельным, и Королёва не ждало ничего хорошего. Тот факт, что в конечном счёте конструктор получил только 10 лет лишения свободы, говорит, что против него совершенно не было никаких серьёзных улик (или показаний), поскольку 10 лет по контрреволюционной статье в те годы давали только в этом случае.
Ровно через три месяца после ареста Королёв был приговорён к 10 годам лишения свободы с конфискацией имущества и поражением в правах ещё на пять лет. В обвинительном заключении говорилось, что Королёв является членом вредительской троцкистской антисоветской организации, по заданию которой проводил преступную работу по срыву отработки и сдачи на вооружение РККА новых образцов вооружения.
В обвинении было ещё несколько пунктов: "В 1936 году вёл разработку пороховой крылатой торпеды, зная заранее, что основные части этой торпеды — приборы с фотоэлементами для управления торпедой и наведения её на цель — не могут быть изготовлены центральной лабораторией проводной связи. Королёв с целью загрузить институт ненужной работой усиленно вёл разработку ракетной части этой торпеды в двух вариантах. В 1937 году при разработке бокового отсека торпеды (крылатой) сделал вредительский расчёт, в результате чего исследовательские работы по созданию торпеды были сорваны".
Любому человеку очевидно, что обвинения, если учитывать род деятельности Королёва, откровенно нелепые. Совершенно ясно, что Королёв просто физически не мог втайне построить несколько заведомо бесперспективных ракет и действовал, имея указание сверху, иначе ему никто не дал бы денег. Во-вторых, "вредительский расчёт", когда речь идёт о новейших образцах техники, — это ещё больший бред: при желании такое "вредительство" можно повесить на абсолютно любого конструктора, занимающегося разработкой новейших вооружений и экспериментами с опытными образцами.
Видимо, даже коллегия военных юристов, судившая конструктора, оценила всю нелепость обвинения, и Королёв получил по расстрельной статье только 10 лет лишения свободы.
Тюремное заключение, назначенное вместо расстрела, оставляло шансы Королёву. У него были влиятельные знакомые из числа знаменитых лётчиков, которые могли ходатайствовать за него. Кроме того, в руководстве НКВД произошли изменения: на смену Ежову пришёл Берия, при котором у отдельных счастливчиков были пересмотрены дела. Родственники Королёва ходили по всем его знакомым с просьбой ходатайствовать за пересмотр дела. Так, мать Королёва пришла к знаменитой лётчице Гризодубовой, находившейся тогда на пике славы. Та пообещала походатайствовать за инженера перед Берией или Ульрихом.
Королёв и сам не сидел сложа руки, написав председателю Верховного суда письмо с просьбой пересмотреть дело, в котором опровергал все обвинения: "В данных мною под физическим и прочим воздействием следователей VII отдела Быкова и Шестакова ложных показаниях говорится, что я состоял во вредительской антисоветской троцкистской организации и занимался вредительством в области ракетной техники, где я работал. Это все вымысел, т.к. никогда ни в какой организации я не состоял, ни о чём подобном у нас в Ин-те не знал и не подозревал и никогда вредительством не занимался. На следствии я не раз просил очных ставок или хотя бы прочитать показания на меня других ранее арестованных лиц, но получал отказ. Видел я (но не читал) агентурные, как мне сказали, данные на меня. Я знаю, что они написаны техдиректором Костиковым, который ряд лет травил меня и мои работы по ракетам и теперь оклеветал меня и ввёл в заблуждение НКВД, припутав меня к ранее арестованным лицам. Их показания, если они есть, равно как и Костиковские измышления, являются ложью и клеветой на меня. Тем же Костиковым и его группой представлен в НКВД "технический акт", где говорится, что я ничего не сделал по ракетам и прочий вымысел и вздор. Этот "акт" подписан лицами, никогда вообще не видевшими моих объектов в действии, а двое из них не видали даже их чертежей.
Я обвиняюсь в том, что делал неверно расчёты объектов (например 201/301) и не разрабатывал теории. Это ложь. В делах объектов 212, 201, 218, 301 есть в НИИ-3 все расчёты. Они неоднократно проверены и приняты посторонними техническими приёмщиками, о чём есть акты.
В обвинении сказано, что я заставлял ракеты работать не 60 сек, а 1–2 секунды. Что это означает, вообще нельзя понять. По приговору я обвиняюсь в том, что "задерживал образцы вооружения". Но я никогда не работал ещё над образцами вооружения, а вёл лишь научно-исследовательскую работу, которая в будущем могла стать образцами".
После многочисленных ходатайств система дала обратный ход, дело инженера решено было пересмотреть. Однако государственный механизм был неповоротлив, и пока решение о пересмотре дела шло по инстанциям, Королёва этапировали на Колыму. Там инженер был отправлен на общие работы на золотодобывающем прииске Мальдяк.
Условия жизни в лагере были адскими: отвратительный климат, тяжёлая физическая работа по 12 часов в день без выходных, скудное питание. Кроме того, интеллигентного Королёва третировали уголовники. В итоге от сочетания всех этих факторов Королёв заболел цингой и слёг. Его удалось выходить усилиями группы заключённых во главе с Михаилом Усачевым, бывшим директором Московского авиазавода, попавшим в лагерь после гибели Чкалова и знавшим Королёва ещё до ареста, а также лагерного врача.
Тем временем заветные бумаги наконец дошли до нужного адресата и Королёва вызвали из лагеря на пересмотр дела в столицу. Но он опоздал: список пассажиров парохода "Индигирка", перевозившего заключённых из Магадана во Владивосток, уже был сформирован, и места ему не нашлось. Только позднее выяснилось, что в действительности Королёву сказочно повезло: пароход попал в страшный шторм и затонул в Японском море, погибло почти 700 человек.
В Москву Королёв вернулся только весной 1940 года, спустя полтора года после осуждения. Пока он находился в пути, разработанный по его проекту ракетный планер совершил первый успешный полёт.
Пересмотр дела состоялся, и хотя Королёв отказался от всех показаний, ему лишь незначительно сократили срок — до 8 лет. Но в лагеря инженер больше не попал. По поручению ближайшего сподвижника Берии Кобулова Королёву предложили написать заявление с просьбой использования его по специальности. Несколько месяцев, пока решался вопрос и письмо ходило по инстанциям, Королёв провёл в Бутырке.
Осенью 1940-го он наконец переводится в ЦКБ-29, т.н. Туполевскую шарашку, где в полутюремных условиях уже трудилась группа лучших конструкторов страны, подобранных самим Туполевым, также осуждённым.
Жизнь в шарашках была значительно более комфортной, чем в тюрьме, питание лучше, однако покидать её узникам строжайше запрещалось. Лишь изредка им позволялись встречи с родственниками. В отличие от лагерей, где заключённые, независимо от их специальности на воле, занимались тяжёлым физическим трудом, в шарашках все работали по своей специальности. Это была тюрьма, но тюрьма комфортабельная (по меркам того времени).
В шарашке Королёв занимался проектом управляемой ракеты дальнего действия. После начала войны шарашку эвакуировали в Омск. В 1942 году Королёв был переведён в другую шарашку, в Казани, где занимался созданием ракетных двигателей. Освобождён он был только летом 1944 года. До запуска первого искусственного спутника Земли оставалось 13 лет.
Королёв почти полностью отбыл свой срок и реабилитирован при Сталине не был. Только в 1957 году, за полгода до запуска спутника и уже после вручения звезды Героя Социалистического Труда, отец советской космической программы был реабилитирован. Но при жизни личность Королёва была одной из главных государственных тайн, страна узнала о нём только после его скоропостижной смерти в 1966 году, когда он был похоронен в Кремлёвской стене, а в его честь стали называть улицы в городах.