Амбивалентность, как и было сказано / Фильмы фестиваля «Окно в Европу» :: Кино

Завершившийся в приграничном Выборге 26-й фестиваль «Окно в Европу» продемонстрировал, по выражению одного из членов жюри, «кардиограмму российского кино», и, судя по ней, кино очень даже живо, хотя по-прежнему, как и год назад, страдает аритмией. Едва ли не самыми ожидаемыми показами, пускай и не совсем премьерными, на фестивале стали «Кислота» дебютанта в режиссуре Александра Горчилина и «Ван Гоги», с которыми в профессию после перерыва в четверть века вернулся Сергей Ливнев.

«Кислота», реж. Александр Горчилин . Не знаю, хорошо или плохо — артисты «Гоголь-центра» не только из спектакля в спектакль, что для репертуарного театра привычное дело, но также из фильма в фильм переходят практически всей труппой. Вероятно, в этом есть некий смысл, как и в том, что увлеченную восточными традициями маму Филиппа Авдеева играет Александра Ребенок, а православную бабушку — Роза Хайруллина. От ощущения дежавю уйти трудно. Возмужавшего «брусникинца» Петра Скворцова без трусов тоже уже видели в «Ученике» Серебренникова, но в «Кислоте» у него роль эпизодическая, хотя и ключевая: его герой Иван в самом начале фильма под наркотой голышом шагает с балкона. «Хочешь прыгать — прыгай», спокойно говорит ему курящий рядом Петр. Иван прыгает. На похоронах Петр устраивает демарш, его эскапада направлена на мать Ивана, почти помешавшуюся от горя и принесшую покойному сыну брусничку. Петр упрекает ее в том, что о сыне она ничего не знала кроме веса при рождении — небезосновательно, надо думать, но едва ли уместно. Впрочем, понятно, что Петра гнетет «соучастие в самоубийстве», и после знакомства в клубе с художником Василиском, превращающего скульптуры отца в «современное искусство» путем погружения статуэток пионеров и бюстов Ленина в раствор кислоты, в его мастерской наутро после группового, опять же под «веществами», секса Петр отхлебывает из бутылки этой кислоты. Моим первым знакомством с творчеством драматурга Валерия Печейкина стали «Соколы» — трудно поверить, но ровно десять лет назад состоялась читка пьесы на фестивале «Любимовка». Еще в старом Доке на Трехпрудном она заканчивалась ремаркой, согласно которой самый юный из Соколов (Соколы — фамилия героев, целой семьи) выливал себе на голову кипяток, тем самым, естественно, кончая жизнь самоубийством. Петр, с более простой, но не менее значимой, символичной фамилией Тихомиров, правда, от глотка кислоты не умер, только ненадолго голос потерял. Не удовлетворившись глотком кислоты, он отправился в полицию и «признался» в убийстве Ивана. У Саши параллельно развиваются секусальные отношения с пятнадцатилетней девушкой. Ее отец дважды приходит «разбираться» с молодым человеком, но бесполезно. Эротические сцены в «Кислоте» напоминают эстетское софт-порно, причем после группового секса в мастерской Василиска персонажи просыпаются вповалку почему-то одетые... Из актеров, играющих главных героев, Александр Кузнецов на порядок убедительнее Филиппа Авдеева (который эксплуатирует снова и снова одно амплуа и в театре, и в кино); из «родителей», помимо Ребенок и Хайруллиной, выделяются Елена Морозова (мать Петра), Алексей Агранович (отец Петра — с Петром (Кузнецовым) у них, правда, общих сцен нет, зато есть с Сашей (Авдеевым), благодаря чему сразу вспоминается «Обыкновенная история», где они играли соответственно дядю и племянника Адуевых) и Дмитрий Куличков (папа девушки Саши). В числе друзей Ивана на похоронах мелькают Никита Еленев и Иван Мулов, последний поразил выборгскую публику (до остальной России фильм едва ли доберется) в американо-белорусском «Хрустале» Дарьи Жук. Да и дебют Александра Горчилина в полном метре вышел явно более зрелым, чем их совместные с Филиппом Авдеевым режиссерские опыты в «Гоголь-центре». Поскольку я примерно представлял себе заранее, что такое «Кислота», ничего удивительного, знаменательного, но и ничего раздражающего в фильме не обнаружил до эпизода с «сюрреалистическим приветом» от Ивана Александру: перед смертью Иван стер все музыкальные записи в его компьютере, оставив критичный комментарий о творчестве товарища. Разворот сюжета, припасенный Валерой Печейкиным для финала, меня слегка удивил, потому что выпущенный из КПЗ Петр (не зря все-таки Саша ходил к его отцу, упрашивал помочь сыну) с пафосом («Что мы можем дать миру, кроме зарядки для айфона?») приглашает Сашу... в церковь: у скульптора-гея Василиска «неожиданно» родился сын, и Василиск предложил Александру стать его крестным. Помню, на обсуждении «Соколов» Печейкина, только-только переехавшего из Ташкента в Москву, уже поступившего в Литературный институт, но еще оттуда не отчисленного, хвалили за «абсурд». А он то ли шутя, то ли всерьез возражал, мол, это не абсурд, а критический реализм. Где проходит грань между абсурдом и критическим реализмом в «Кислоте» — я не понял. С одной стороны, уж больно все нелепо, условно, а с другой, мало ли у нас кругом воцерковленных гомосексуалов? Но так или иначе, если в фильме осталась бутылка с кислотой (Саша приберег ее для Петра), она должна выполнить свою функцию, и герой Филиппа Авдеева, отправляясь на крестины, успевает подлить едкую жидкость в святую воду купели. Спалить новорожденного в кислоте — удачный драматургический ход! И уже будто все сказано — Саша пообщался с матерью, в очередной раз беременной, но раздумывающей о аборте, и уже родившегося ребенка решил уморить. Вот только сцена в церкви, действительно задающая сильное, пусть и чересчур искусственным способом, напряжение, неизбежно заканчивается тем, что Саша в решающую секунду опрокидывает купель с кислотой и спасает младенца. Ну а как иначе — если бы православные окунули младенца (по неведению, разумеется) в кислоту — кто бы тогда выпустил фильм на экраны? Других соображений, объясняющих такой финал, в голову не приходит, из логики фильма поступок героя не вытекает, и от этого становится совсем кисло. Яркая, внятная «точка» уже не спасает положение: Саша (Авдеев) пишет новую музыку, извлекая звук с помощью опустевшей бутылки из-под кислоты. «Ван Гоги», реж. Сергей Ливнев . В рамках фестиваля на мастер-классе президента «Окна в Европу», выдающегося киноведа Армена Медведева, я позволил себе задать ему вопрос: «Почему, говоря о «великом кинематографе прошлого», по отношению к российскому, советскому, русскоязычному кино вспоминают что угодно, от Ханжонкова и Протазанова, Эйзенштейна, Довженко и Ромма, «оттепельных» режиссеров, Михалкова и Тарковского, Параджанова и Климова, даже Рязанову и Гайдаю отдают должное, также уделяют немало внимания, по крайней мере на словах, и современному состоянию отрасли, но никогда не обмолвятся о 90-х? Ведь это Атлантида, которая безвозвратно утонула вместе и со своим хламом, и уникальными памятниками. Причем это касается не только фильмов, но и их создателей — большинства ключевых для той эпохи людей нет в живых, и даже профессионалам кино молодого поколения практически неизвестны имена Огородникова, Луцика и Саморядова, Тягунова, Калатозишвили... В лучшем случае помнят Балабанова, и то далеко не все из его шедевров. Сергей Ливнев живет и здравствует в США, но его имя также забыто. Сегодня трудно в полной мере уяснить, чем стал для своего времени «Серп и молот» — Ливнев был у всех на устах, правда, вскоре в связи с финансовым скандалом на студии им. Горького эмигрировал. Теперь, спустя четверть века, он «вернулся» с новой картиной, снятой совместно с Латвией и Израилем. Виктор Гинзбург — известный советский, потом латвийский музыкант, дирижер. Марк Гинзбург, его сын, не столь востребованный израильский художник, создающий скульптуры из разноцветных веревок и раздумывающий, не повеситься ли на одной из них. Отец называет сына уничижительно Птицыным, сын отца иронично — Его Величеством. Когда они общаются, а общаются редко, виртуально. До тех пор, пока отец не оказывается фатально болен. Утрачивая сознание и память, отчаянно цепляясь за профессию, дирижирование, Виктор Гинзбург нуждается в присутствии сына, и Марк приезжает из Тель-Авива в Ригу, город детства. Помимо отца, встречает и первую детскую любовь, которая вышла замуж, и с другими «призраками прошлого». В Израиле у Марка остается невеста. Невесту Марка играет Полина Агуреева, ее родителей — Анна Каменкова и Авангард Леонтьев, ее дедушку — Сергей Дрейден; первую любовь Марка в Риге — Наталья Негода, ее мать — Ела Санько, ее свекровь, мать парня, которого девушка когда-то Марку предпочла, — Светлана Немоляева. В роли Его Величества, Виктора Гинзбурга — Даниэль Ольбрыхский, он же в молодости, забавляющийся с маленьким сыном на рижском взморье, — Евгений Ткачук. Главная роль досталась Алексею Серебрякову, и он в ней довольно неожиданный — обычно его персонажи непроницаемы, здесь же он постоянно существует на открытой эмоции, в отличие, кстати, от основного партнера Ольбрыхского, за которого потрудились в основном гримеры. Грандиозна актерская работа Елены Кореневой — ее героиня Ирина, бывшая ученица Гинзбурга-старшего, ставшая его компаньонкой, домработницей, впоследствии, когда понадобилось, и сиделкой, а для Гинзбурга-младшего — первой женщиной в физическом смысле, впрочем, тоже с подачи Его Величества. В эпизоде появляется Ольга Остроумова, как бывшая жена старшего Гинзбурга, приехавшая вместе с сыном, которого тоже зовут Марк, и внучками из Петербурга попрощаться с Гинзбургом. Но она опоздала, он ее уже не узнал. Даже служебная фигура лечащего врача досталась крупному артисту Александру Сирину. Кастинг, стало быть, таков, что к фильму автоматически приковывает внимание и настраивает на позитивное восприятие. Между тем стоит обратить внимание: в «Ван Гогах» нет сколько-нибудь заметных молодых персонажей. Две маленькие девочки, внучки героини Остромовой, не в счет. Нет ни тинейджеров, ни двадцатилетних: это вроде бы история родителей и детей, конфликта поколений, но разыгрывается она в таком регистре и рассматривается с такой дистанции, что если честно, разница возрастная, поколенческая, перестает казаться даже заметной. Линия отца и сына поглощает все побочные, звездный статус остальных актеров, кроме Серебрякова, Ольбрыхского и Кореневой, все равно оставляет их на фактически эпизодических ролях. Есть определенная логика в том, что запоздало, выясняя отношения с уже недееспособным отцом, сын в возрасте более пятидесяти лет снова «забывает» жениться и его невеста Маша в Израиле выходит замуж за другого, хорошего еврейского парня. Но меня совершенно поставил в тупик сквозной символичный лейтмотив иголки. Марк Гинзбург живет с иголкой в голове, в черепе, буквально. Младенцем ему, якобы с намерением избавиться от нежеланного ребенка, мать воткнула иголку в голову. Врач уверяет, что иголка угрозы здоровью не несет. Однако и покоя Марку от иголки нет — напоминание о том, что родная мать пыталась его убить. Вдруг выясняется: мать умерла во время родов. Сюжетная линия с иголкой взята из некоего рассказа, отмеченного в финальных титрах. Однако я не понимаю, каков ее метафорический смысл, учитывая то, что такой очевидно знаковый образ не развит и к финалу попросту забытым? В финале, когда умерли уже все самые старшие герои,. и Ольбрыхского, и Дрейдена, Марк попадает в израильский стариковский приют, как соцработник, преподаватель арт-терапии. Очередные «веселые похороны» — кругом все хохотали и плакали. Но для человека, выпускающего новые фильмы раз в двадцать пять лет, такое «возвращение живых мертвецов» выглядит несерьезно (хотя Бергман и Бунюэль умели и по два, по три шедевра за год изготавливать), слишком уж смахивает на «От всей души» и ток-шоу Андрея Малахова. Несмотря на операторские ухищрения Юрия Клименко, на саундтрек Леонида Десятникова вкупе с «Реквиемом» Моцарта, прочие изыски в кадре и за кадром. Причем у Малахова уж наверняка бы докопались до сути — чья иголка-то? А если для Сергея Ливнева, который, представляя лично картину, выглядит сегодня, по общему мнению, лучше, чем в 1990-е, замысел «Ван Гогов» важен, может, не стоило спешить, додумать его, выносить, отточить, хотя бы потребовалось еще лет двадцать пять? «Гурвинек. Волшебная игра», реж. Мартин Котик . Конкурс «Копродукция» в этом году включает образцы всех видов киноискусства — от неигровых фильмов до анимационных. «Гурвинек» (РФ-Чехия-Бельгия) — компьютерный мультик, тривиально, но не постыдно нарисованный: трехлеток мельтешащие разноцветные фигурки, вероятно, способны на час с четвертью занять. Мне же хотелось чего-то хотя бы самую малость более осмысленного — я и мультики люблю, и имя Гурвинека для меня не пустой звук: от подписки на «Веселые картинки» мне было трудно отказаться даже тогда, когда я уже читал «Иностранную литературу». Так меня увлекли приключения «веселых человечков», а Гурвинек был одним из них, и пусть я понимаю сейчас, как велика в том «веселье» была дозировка яда политпропаганды, все равно воспоминания о «человечках» я сохранил скорее благодушные. Еще и поэтому настолько раздражал меня бессмыслицей и примитивной драматургией мультик Котика, хотя по-русски он озвучен знаменитыми артистами. По сюжету Гурвинек — фанат компьютерной игры «Мастер кукол», а его отец (говорит голосом Михаила Ефремова, а над остальными персонажами работали Константин Райкин, Алексей Колган, Юрий Стоянов, Ольга Тумайкина и другие) руководит кукольным музеем, который новый мэр решил снести. У отца с сыном нет взаимопонимания — лейтмотив многих фильмов всех программ фестиваля! Но в трудную минуту, когда случайно вызванный к жизни Гурвинеком многоногий колобок-мутант-паукан овладевает чудотворным диском-джойстиком и начинает превращать живых людей, включая отца героя, в кукол, разногласия уходят. Отец и сын вместе с куклами, оседлав летающего дракона, побеждают злодея, и мэру сохраняет музей. Можно сколько угодно снижать планку требований к уровню и технического качества, и содержания анимации, но я предпочитаю думать, что ослышался, когда отец за увлечение компьютерами назвал сына «негодяем…» Иначе не следует ему после этого упрекать Гурвинека в «неблагодарности». «Беглецы», реж. Ара Оганесян . Алекс — поп-звезда со всеми присущими замашками, то есть бабник и алкоголик. Продюсер Катя решила убить его, чтобы заработать на «прощальном» альбоме, но не сошлась в цене с профессиональными киллерами и наняла любителя Степу. А тот не справился, отвлекшись на попавшего в больницу отца-сердечника, и Катя, потратившись, «заказала» уже обоих. В некоем Заславле, где оказались Степа с Алексом, к ним присоединяется Настя — якобы фанатка Алекса, но уж больно деловая и самоуверенная, как и следовало ожидать, на деле сотрудница «органов». Вместе они скрываются от киллеров, пытаясь добраться до Москвы, где Алекс рассчитывает на концерте его памяти объявить, что жив. Все остальное в этой снятой армянским режиссером латвийско-российской комедии так же ожидаемо, предсказуемо и ходульно. Подобного рода картины бывают лучше или хуже, качественные и совсем тяп-ляп. «Беглецы» скорее относятся к последним, хотя и не совсем. Откуда в Заславле, для начала, взялась Настя? Да неважно. А что за таинственная воинская часть, на которую, спасаясь от обворованных дальнобойщиков, которой командует офицер с повадками Че Гевары, служивший на Кубе в морпехах, как и Степа? Офицера играет Максим Виторган, Алекса — Константин Крюков, Настю — Равшана Куркова, Катю — Анастасия Калманович, отца Степана — Алексей Маклаков, и из этого «ансамбля» ролью Степы выбивается разве что Евгений Ткачук, но он настолько «пластилиновый», что способен «вписаться» и в такую, с позволения сказать, «форму». Помимо всего прочего откровенный прокол фильма, драматургический, режиссерский и монтажный — момент, когда Алекс проникает в концертный зал, куда наемники Кати якобы перекрыли все входы. Связанные с этим эпизоды в фильме просто-напросто отсутствуют. Постановка трюков — драк, погонь и т. п. — просто смехотворна, рисунки шариковой ручкой на листочке в клетку выглядели бы убедительнее. Актеры, не исключая Ткачука, буквально «строят рожи» (Маклаков особенно невыносим, но, с другой стороны, иных задач перед ними здесь и не стоит). Любовный треугольник, разрешенный в пользу Степы, потому что с Алекса хватит и творчества, также выеденного яйца не стоит: ни комизма, ни чувствительности. Однако режиссер, похоже, знает цену своей работы и помещает сюжет в рамку снятого уже после нескольких вариантов монтажа: «интервью», которое Алекс дает радийщику, под финальные титры в него стреляющему. Оказыавется, он еще один киллер, нанятый Катей, к тому моменту уже давно Настей арестованной. Ну а если концы с концами не сходятся до такой степени, стало быть, все прочие возможные претензии подавно отпадают. Заславль снимали в рижском Задвинье. «Зеленые коты», реж. Андреас Пуустусмаа . В русскоязычном контексте фамилия эстонского режиссера первый и пока последний раз громко прозвучала больше десяти лет назад в связи с фильмом «18.14», посвященным лицейским дням Пушкина, мило-попсовой и достаточно востребованной на момент выхода картиной. Следующие произведения Андреаса Пуустусмаа были к фестивальному формату ближе, а по качеству не дотягивали и до средней кино-попсы. Экспериментировал режиссер с жанрами, снимал мелодраму («Красный жемчуг любви»), детектив («Красная ртуть») и год назад в Выборге показанная «Варшава» — психологический триллер с религиозно-политической подоплекой — все неудачно. Более успешно Пуустусмаа выступал порой как киноактер, но тоже нечасто и в условно «артхаусных» проектах прежде всего. Наиболее заметной стала роль в «Рыбе мечте» Антона Бильжо. Чем обусловлен нынешний его разворот к «зрителю», «к народу», усталостью ли от провалов или продюсерским заказом, не знаю, станут ли «Зеленые коты» в карьере Пуустусмаа переломным моментом — тоже не берусь судить. Определенно, фильм «смотрибельный» и всякому понятный, сделан по голливудским стандартам и даже с оглядкой на вполне конкретный формат «пока не сыграл в ящик» (а знатоки сразу вспомнят «Пугало» 1973 года с Аль Пачино). Хотя чистота жанра принципиально не выдержана: элементы криминальной комедии и психологической драмы, сатиры и детектива намешаны здесь не слишком органично. Зато одну из двух главных ролей играет Сергей Маковецкий, что привлекает к «Зеленым котам» (смысла названия я, кстати, не уловил и не оценил разворота в цветовых предпочтениях режиссера от красного к зеленому) дополнительное внимание. Два старых приятеля, бывший чемпион СССР по боксу в тяжелом весе и отпетый рецидивист Маркус вместе с дружком Эдуардом по прозвищу Щука (Маковецкому досталась роль последнего) одновременно выходят из заключения в тюрьме, договорившись встретиться через неделю в отеле «Палас». Встреча не состоится. Эдуард надеялся, что вернется домой, к жене, но жена полтора года назад умерла в больнице, а дом незаконно снесли (по документам он продолжает принадлежать ему, и герой даже из тюрьмы перечислял за него налоговые платежи), чтобы построить на его месте электроподстанцию. Дочь Маркуса не хочет его видеть и не желает подпускать к внуку, а брат постарался забыть и отдал его мотоцикл «Ява» племяннику. В гараже у брата Маркус припрятал слитки нацистского золота, которые вывез в 1945-м из Германии еще их отец, убитый позднее русскими в Сибири. Новая знакомая Маркуса, продавщица из магазина готового платья, берется помочь Маркусу со сбытом золота и обращается к своему бывшему мужу. Но герои слишком долго сидели (Маркус — 20 лет, и это не первый его срок), к жизни в независимой, европейской Эстонии они оказались не готовы, что закончилось для обоих трагически: Маркуса при попытке вернуть золото застрелили, Эдуард не выдержал психологически и оказался в клинике. Через неделю после выхода из тюрьмы встреча друзей в «Паласе» не случилась, зато Маркус повидал родных, Эдуард передал послание дочери остающегося в заключении товарища. Чересчур слезливо, не слишком остроумно и, мягко говоря, наивно, но приемлемо. По-настоящему же напрягает другое. Не перестаю удивляться Эстонии, которая «подмял»а под себя (и политически, и экономически, причем и легальным бизнесом, и полукриминальным, мафиозным) не только прибалтийских соседей, но чуть ли не Финляндию, сетует на падение СССР. Если умильные воспоминания героев о прошлом можно списать на понятную, общечеловеческую тоску по прошедшей молодости (несмотря на то, что Маркус впервые сел при оккупантах, а его отца они и вовсе убили), то вид, в каком представлена авторами наполовину русскоязычной картины сегодняшняя Эстонская республика, вызывает недоумение. В частности, одна из сюжетных линий связана с присутствием в Эстонии по квоте Евросоюза африканских беженцев и деятельность выступающих против них активистов «националистических» партий, которых многоопытный рецидивист Маркус легко обманывает. Опять же, за Эстонию не скажу, но наблюдал, как в столице Латвии реакцией на приезд пары мигрантов стал митинг протеста, собравший от силы пятнадцать-двадцать недовольных. То есть обе стороны явления, для Европы действительно принимающего катастрофические масштабы, в прибалтийском контексте до такой степени маргинальны, до комичного ничтожны, что обращать на них внимание нелепо. Но обращают и весьма настойчиво, а значит, вряд ли случайно: подчеркнуть, что в Эстонии нынче фашизм торжествует — никогда не лишнее, особенно если рассчитывать на русскоязычную аудиторию. Однако создателей не смущает, что будь подобные опасения хотя бы в минимальной степени искренними и правдивыми, активность «националистов» наверняка была бы направлена не на кучку безобидных африканцев, а на сотни тысяч проживающих в Эстонии русских или на безнаказанно промышляющих по всей Прибалтике наркоторговлей цыган. «Жизнь раз», реж. Владимир Ракша. Два фильма из разных программ, но показанные подряд, один за другим, где женщина ходит по городу. После реальной Москвы в «Почти среде» невыносимо смотреть на обобщенно-воображаемый Новоустиновск «Жизни раз». Зато по Новоустиновску ходит не малоизвестная артистка, а мировая кинозвезда Ингеборга Дапкунайте. И играет она всемирно знаменитую писательницу, автора мега-бестселлера. Давным-давно Марина училась, занималась исследованиями, имела научные перспективы, но в спешке уехала из Новоустиновска после того, как убили ее мужа, за жалкую, по ее теперешним понятиям сумму денег, и по наводке знакомой из института. Выяснилось это, когда Марина спустя много лет прилетела в родной город, приглашенная на встречу выпускников. Прием «однажды, двадцать лет спустя» слишком неоригинален, но из него можно сделать кое-что интересное, как недавно удалось Карену Оганесяну, неожиданно порадовавшему в прошлом году «Жизнью впереди». «Жизнь раз» Владимира Ракши — сочинение на ту же заданную тему, однако за колдовством оператора и звукорежиссера авторская мысль просматривается до неприличия скудная. Марина еще не научилась отбиваться от навязчивых таксистов, но пока не забыла, как давать взятки гаишникам. Она сталкивается с хамством, грязью, пьянством, нищетой и убожеством на каждом шагу, в гостиничном номере она не может выключить телевизор, потому что пульт не работает, а провод вмонтирован прямо в стену; из крана течет ржавчина вместо воды; прежние знакомые постарели, опустились, некоторые, впрочем, на местном уровне преуспели, даже обзавелись бизнесом, но и опустившиеся, и преуспевшие одинаково довольны жизнью. «Зря ты уехала», — слышит Марина на протяжении нескольких дней в Новоустиновске, да и сама, как видно, жалеет. Но жизнь не изменить, и не дождавшись встречи со старыми приятелями, она возвращается в Европу, где ждет новый редактор с вином, с устрицами. «Я очень люблю свою родину», — только и успевает сказать перед финальными титрами бедняжка. Режиссер, насколько я понимаю, с героиней в этом смысле полностью солидарен и уже основал в Лондоне международную творческую контрибуцию Raksha World. «Хрусталь», реж. Дарья Жук . Считается, будто разное восприятие обусловлено разными вкусами, но это от лукавого: что хорошо, то хорошо, и при всей разнице взглядов на «Хрусталь» мы все выходили в состоянии эйфории. А ведь ничто, казалось, не предвещало, и поначалу, первые минут десять-пятнадцать, я думал: «Ну вот опять американская гражданка-эмигрантка сняла очередное кино о постсоветских 90-х да еще с дежурным для копродукции мотивом «какую страну развалили, гады…». Разве что белорусская специфика и живописность бытового убожества на фоне внезапно устаревшей помпезной советской монументалистики вынудила меня задержаться. А дальше, с каждым следующим поворотом сюжета, я все сильнее увлекался и историей, и персонажами. Главная героиня Эвелина, Веля — неприкаянная «неформалка», живет с матерью, работающей в военно-историческом музее, встречается с музыкантом-наркоманом и мечтает уехать подальше из Белоруссии, в США, в Чикаго, где рассчитывает найти близкую ей среду молодежной музыкальной культуры. Для чего ей требуется получить американскую визу, а для визы нужна справка с места работы, подтверждающая прочные связи с родиной. Работы у Вели нет, липовую справку она кое-как добыла, но указала чужой телефонный номер, куда из консульства должны позвонить с проверкой. Номер зарегистрирован в поселке Хрусталь, и на последние деньги героиня едет туда договариваться с владельцами номера, чтобы они подтвердили ее статус менеджера местного «градообразующего» предприятия. А на предприятии давно выдают зарплату продукцией, то есть хрусталем. Собственно, социальная среда «Хрусталя» и в целом, и каждым отдельным типажом, вплоть до проходных и бессловесных фигур, поражает убедительностью и «единством многообразия»: снимались и профессиональные актеры, и любители, а органика такая, что отличить первых от вторых невозможно. Эвелину играет Алина Насибуллина из «Мастерской Брусникина», для кино это открытие, но я видел Насибуллину на сцене, а с появлением в кадре Степана, персонажа Ивана Мулова, исполнителя, совершенно мне не знакомого, картина берет на ходу новую высоту. По сюжету Эвелина вынуждена задержаться в Хрустале, ожидая заветного звонка, да и денег на обратный билет до Минска у нее все равно нет. Кроме того, ей пришлось дополнительно потратиться и оплатить телефон, потому что номер, который она указала в анкете на визу, давно отключен за неуплату. К приезжей из столицы местные относятся пренебрежительно, но снисходительно: хозяевам квартиры не до нее — сын женится. Этот сын, Степан, — важнейшее в фильме лицо. У него свадьба на днях, а Степан сближается с Велей, и туповатый дембель начинает казаться (и девушке, и зрителю) трогательным, небезнадежным. А вместе с тем возникает подозрение, что конец будет благополучный. Мне заранее стало противно, но я недооценил талант сценаристки Хельги Ландауэр, мастерство режиссера Дарьи Жук и фантастические актерские данные Ивана Мулова: они смогли обмануть меня — и это прекрасно! Я думал, что Степа бросит Вику, а Веля забудет про Америку, они поженятся и будут счастливо жить в Хрустале, поднимая производство. Однако Степа, неплохой вроде парень, накануне свадьбы Велю насилует, а следующим утром, как положено, женится на Вике, про шокированную Велю не вспоминая. Эпизоды свадьбы, с ритуалами, ряжеными «докторами», застольем и гуляньем под баян, сделаны до того внятно, точно и сильно, смешно и страшно одновременно, что, пожалуй, даже «Горько» Жоры Крыжовникова остается далеко позади. Самое же смешное и ужасное, что обитатели Хрусталя своего животного состояния не замечают, принимают как нечто естественное — да так оно и есть. И дело не в смене уклада, не в распаде СССР, а в том, что эти существа были такими всегда и другими быть не могут, такими же навсегда останутся, до смерти. И финал решен восхитительно — не «безнадега», но и не дежурный «свет в конце тоннеля». К развязке на первый план неожиданно (вообще в «Хрустале» много неожиданностей, весь фильм — сплошная неожиданность) выходит подросток Костя, младший брат Степы. Подобно Веле, мечтающей уехать из Минска в Чикаго, Костя собирается уехать из Хрусталя хотя бы в Минск. По ходу фильма мальчик и напивается, и вслед за братом намеревается изнасиловать Велю, но уезжают они с Велей вдвоем — как бы «свет», как бы «надежда». Примечательная, однако, подробность — деньги на дорогу Костя украл из подарочных, степиных свадебных. Позвонили из консульства на указанный номер или нет — неизвестно, может и звонили, но Эвелина постоянно отлучалась, а местные могли вместо подтверждения назло ей что-то вредное сказать. Жизнь не изменишь, как и природу, можно лишь попытаться сбежать, но от себя не убежишь, хотя опыт живущих не первый десяток лет в США создательниц картины, что ни говори, вдохновляет. «Хрусталь» вслед за гран-при Одесского кинофестиваля получил в Выборге главный приз жюри конкурса «Копродукция», выделили профессионалы и зрители также актерскую работу Алины Насибуллиной. Жаль, что фильм Дария Жук трудно представить идущим в прокате на экранах российских кинотеатров — слишком для этого хорошее, слишком честное получилось американо-белорусское кино. В основном конкурсе «Осенние премьеры» участвовало рекордное количество работ: 14 полнометражных игровых картин. Впрочем, многие из них на «полный метр» тянули условно, некоторые (как «Фагот» или «Почти среда») формально и не дотягивали до заветных 75 минут, другие (как «Порт» или «Значит любит») наоборот, дотягивали впритык, но тут уж не выдерживало терпение зрителей. «В Кейптаунском порту», реж. Александр Велединский. «Если есть Зло, значит, есть и Добро» — не просто, как я предполагал, рекламный слоган фильма, это и эпиграф к нему, формулировка повторяется по меньшей мере дважды на титрах, в начале и в конце, а также неоднократно воспроизводится вслух по ходу киноповествования. Хитросплетения многофигурной, многомерной композиции, с параллельными временными и пространственными планами, хотелось мне рассчитывать до последнего, способны были бы хотя бы поставить под вопрос сомнительную формулировку, но увы, общение с режиссером в рамках пресс-конференции развеяло последние надежды. Мало того, к формуле прилагается развернутое уточнение: 22 июня, день летнего солнцестояния — особенный для великих событий, жертвоприношений. Как факт подается, что война началась аккурат под солнцестояние. В 1945-м на дальневосточном побережье столкнулись возвращающийся со свидания юный морячок, зэк и молодой солдат при нем. Бывалый зэк с солдатом хотели пристрелить моряка, но тот услышал плач ребенка, вовремя обернулся и заметил угрозу. А спустя полвека в разных точках мира, но в один и тот же день, снова 22 июня, «тропки» сошлись. В Петербурге известный писатель и драматург Вилен Верещагин, автор пьесы «Обратной стороны Мебиуса», готовится к поездке в ЮАР со своим новым произведением, инсценировкой реальной истории «В Кейптаунском порту», посвященной тем самым дальневосточным событиям 1945-го. Неожиданно он получает настоятельное приглашение поучаствовать ради рекламы в ток-шоу формата «детектора лжи», а по возвращении домой оказывается в заложниках у грабителя. Параллельно в Севастополе за столиком приморского кафе моряк-ветеран повествует о тех же событиях случайному знакомому, а рядом детский хор под руководством усатого шефа распевает «В Кейптаунском порту» и «Дубинушку». А непосредственно в Кейптауне многочисленные наследники загадочного состояния спустя годы узнают, что им придется разделить его с массой других претендентов, граждан бывшего СССР. Ветеран — уцелевший в перестрелке морячок, драматург — постаревший молодой солдат (их играют Владимир и Данил Стекловы), а оставивший наследство многочисленному потомству богач — прежний зэк. Осталось только выяснить подробности, как он выжил, добрался до Кейптауна: раненого, его оттащили с места перестрелки женщина с маленьким сыном (его плач услышал он тогда, и это он спустя полвека руководит детским хором), а уплыл он в Африку на линкоре «Миссури». Подробностей, конечно, масса, и если не придираться, а вытаскивать из клубка по нитке, концы с концами сходятся. Неохваченными в многоуровневой конструкции остаются питерские бандиты, которые отправили ни в чем не повинного паренька (он оказался внуком собеседника моряка-ветерана) грабить, пытать и убивать драматурга Верещагина, их линия в разных временных планах, и режиссер, он же сценарист, уверяет: ход осознанный — это мертвецы, не имеющие прошлого и будущего. Сценарию ведь двадцать лет и действие «современного» плана привязано к лету 1996-го, конкретнее — к выборам Ельцина. Кстати, авторство слогана «Голосуй или проиграешь» приписано Вилену Верещагину. Ельцина в тот год выбирали, вообще-то, 16 июня (1 тур) и 3 июля (2 тур) — вроде и не солнцестояние, и не жертвоприношение, а все беды оттуда, страшнее мировой войны. В экспликации к картине идея развивается более доходчиво, цитирую дословно: «Борьба «света и тьмы» стала еще более жесткой, перебралась с полей открытой «священной» войны под ковры дипломатов и шпионов разных мастей... В начале 21-го века кем-то и где-то принято решение определить Россию в «штрафники», сдвинуть эту славную землю на обочину мирового процесса и отвести роль подчиняющегося сателлита, которому будет в лучшем случае позволено быть нефтяным донором по определенным сильными мира сего ценам... Это геополитика». Музыкальный лейтмотив со своей стороны дополняет сюжет (тоже дословно, из того же официального источника): «Легенда об англичанах и французах, которые на чужой африканской земле пришли в кабак за женщинами и вином, а в итоге перерезали и постреляли друг друга... Ну конечно, победили англичане, потому что уже не первое столетие миром правят англосаксы разных мастей». Вот это очень здорово — «англосаксы разных мастей». Фильм Александра Велединского предлагает наглядную альтернативу, где Россия — в центре мировой истории и географии. Помимо вынесенной в заглавие и поминутно звучащей на всевозможные лады в кадре и за кадром песни «В Кейптаунском порту» (на самом деле песня еврейская, а созданный одесским школьником русскоязычный текст вариативен, но в священной войне не до мелочей...), а также «Дубинушки», возникают «Реквием» Моцарта, 7-я симфония Бетховена и 2-й концерт Рахманинова. При этом даже в Южной Африке народ старается вслед за приплывшим туда (на американском, правда, линкоре...) говорить по-русски. Долгоиграющий кинопроект выходит на финальную стадию, хотя техническая доработка фильму еще предстоит, но список задействованных актерских сил впечатляет больше, чем планетарные и вековые масштабы истории: наряду с дедом и внуком Стекловыми (Вилен Верещагин в молодости и в зрелости) играют Сергей Сосновский (моряк-ветеран), Юрий Кузнецов (собеседник ветерана), Евгений Ткачук (внук собеседника, вынужденно нападающий в квартиру Верещагина), Александр Робак (зэк), Виталий Кищенко (руководитель детского хора), Юлия Ауг, Виктор Раков, Анна Уколова и т. д. Даже Алексей Макаров, мелькающий в телевизоре ведущим ток-шоу «Детектор лжи». Исполнители придают перегруженной конструкции дополнительную опору, и она не разваливается на ходу, а под конец собирается в высказывание, даже более чем внятное, хотя, по-моему, и находящееся по ту сторону добра и зла. Но при оценке творческого результата важно не перепутать однокоренные слова. «Порт», реж. Александра Стреляная . Так часто употребляю в описании содержания русскоязычных фильмов формулировку «какие-то люди очень долго шли по полю», что иногда забываю — моя мама описала подобным образом вполне конкретное произведение, полнометражный дебют Александры Стреляной «Суходол». С тех пор Александра Стреляная далеко ушла от сухопутной тематики ближе к воде и «Порт» (уже не кейптаунский, как у Велединского, а абстрактный, неназванный) после «Невода» и «Моря» — уже третий ее шаг в данном направлении. Тренер по боксу Геннадий в аварии теряет жену, а его дочь-пианистка, еле выжив, остается инвалидом. Хотя надежд на выздоровление мало, отец и сама девушка продолжают бороться, заниматься, упражняться, чтобы та снова начала ходить. Посещают спортзал Геннадия и его товарища Рафаэля — «как черепашка ниндзя», повторяется на протяжении фильма не раз — двое приятелей, портовых рабочих, один из Сибири, другой с Урала, имеющие одну мечту — заработать денег в уличных боях без правил. Но простых ребят вовлекают в криминальное дело новый знакомый и его девушка-цыганка Тина, с которой у одного из парней начинается роман. За счет конвульсивного ритма «Порт» старается казаться жестким, брутальным, но выходит истеричным, дерганым, и его нервическая энергия пропадает вхолостую. Изъясняются персонажи на смеси фраз примитивных, будто заимствованных из людоедского сленга, и витиеватых, претенциозных, разве что не рифмованных афоризмов рэперов, к примеру, когда бандиты и спортсмены по на