Страшно ли в темноте?
Поэзия Игоря ПОКОТИЛОВА жестка, даже порой жестока.
Игорь ПОКОТИЛОВ
Родился в 1987 году в Воронежской области, где и проживает.
Публиковался в «Литературной газете», журналах «Подъем», «День и Ночь» и других изданиях.
Автор книги стихов «Мексиканский тупик» (2012).
* * *
Это секта какая-то. Собирай рюкзак
И выходи скорей из палаты.
Не приклоняй колени, не поднимай глаза,
Иди так, будто на полу котята.
Стремный апрель, и не то число.
И свежий ветер звучит как вой.
Сломанный ясень, шабла малолетних ослов.
Слово свое не марай, а мое не мой.
Маленький-маленький гой,
Что не дорос до своих одёж.
Я тебя встречу, у меня за спиной,
Будет твоя дрожь.
Может проспект разорвет на пиксели
До последнего клона-здания,
Ты молчи. У любви звук дизельного
Двигателя внутреннего сгорания.
* * *
Что бы случилось, если б хватило слов,
Если бы не ослепнуть, всмотревшись в даль.
Высшая математика – смерть – число,
И на надгробье в конечном итоге придет вандал.
Прав был Полански и Мартин Скорсезе –
Березовый сок пахнет как кровь на срезе.
Хочется крикнуть городу: «Аве, Цезарь!»
А в ответ: «Какой, на фиг, Цезарь?»
Соседи орали, без толку, до утра
Я так и ждал, когда в дело пойдут ножи.
Водка и бабы, небеса и икра,
Высоцкий, спасибо, что жив!
А небо гасло и гасло, и гасло.
Возле подъезда кто-то бросил бульдога.
В эту историю не поверить на слово,
Но все они жили долго и счастливо,
Счастливо и долго…
* * *
Это еще не всё,
Просто возьми – отсей.
Разве же унесет?
Ну, если да – не всех,
Но по степи, в размен,
Некоторых, врасплох.
А рукоять в резьбе –
Кто так красиво смог?
Не задвигая штор,
В темном своем краю,
Жижу и тот раствор
С салом червивым пьют.
Выйди: весна-весной.
Страшно ли в темноте?
Обувь свою отмой
От черноземов тех.
Руки свои от саж,
Да в волосах репей.
Слюной все суставы смажь
И навсегда забей.
Но не хватает нор
И шерстяных забрал,
Чилик «лакосту» спер –
Не подошла – отдал.
Там на реке, у бань,
Где тополя на спил,
В сером пальто, кабан,
Из двух бутылок пил.
И небосклон чернел,
И перебрал гусляр:
Всех на струне вертел
И рок-н-ролл играл.
Братья мои, где мы?
И далеко ль Царьград?
Нам базилик и тмин,
В водку добавил Кант.
После и глух сыт.
Можно остолбенеть.
Сбербанк всегда рядом, сын,
И Евросеть.
* * *
Иногда, прогуливаясь до дома,
Можно поднять глаза и из-за крыш хрущевок,
Увидеть, – в небе парит призрак дыма разрушенной домны
И пахнет щелочью, если знаешь как пахнет щелочь.
Все как на кладбище: гробовщики, покой
Раскапывают старую могилу, просто,
И самый главный гробовщик, такой:
«Палыч, ну ё-моё, куда девать эти кости?»
А ты не отсюда и почти что эмо.
Ты, даже, никакой не Палыч. Кореш,
Пойми, все мертвые далеко не твоя проблема,
Если не ты их хоронишь.
Поэтому город петлей вокруг шеи, как бзик,
Давит на тебя, угрожает братишка Каин,
А все что ты можешь, сказать ему – не бузи,
Сейчас все заново перекопаем.
* * *
Поедем куда-нибудь осенью,
На лосиных тропах пить «Егермейстер».
В Боснию... почему бы не в Боснию?..
Почему бы не вместе?
Купим табак и папиросных бумаг.
Весь этот спирт не вылечит наших ангин.
Ты спросишь: зачем мне такой огромный рюкзак?
Просто ты слишком сладкая, а в рюкзаке инсулин.
Там такие места, хоть татухи пейзажей бей,
Там такие татухи, под майкой, что к черту пейзажи.
Говорят, что нам тридцать, что мне и тебе,
Будет и сорок. Как скажете…
* * *
Говорит: в Карелии рыбалка лучше, чем Астрахани,
Поеду, пока отпуск еще, пока не зовут буржуи...
Закуривает третью, и табак уже пахнет астрами,
Когда открывает вторую.
Выпивает до половины, говорит, что в молодости
Мог выпить всю, а теперь хандрит стабильно…
А я малой, и мне еще расти и расти,
Чтоб выпить хотя б половину.
Дом, говорит, снесут, дадут квартирку, обустроюсь.
Тогда-то будет хорошо, а почему нет?
Так говорил мой дядя, брат моего отца то есть,
А через месяц, его зарезал сосед.
Дело было по пьянке, не отшептала б и Ванга,
Дали восемь строгача, по мне, так маловато.
Жена его, соседа, какая-то наркоманка,
Не плакала, да и ладно.
А мы с отцом ездили на кладбище, в Москву эту,
Он там на фотке не старый, хорошее, в общем, фото.
Батя прикуривал сигарету.
Положил на надгробье: покури, братик. Вот как…
А я еду в такси, любуюсь лицами,
В оба, ловлю виды лучшие.
Я никогда не знал, что улица «Большая Девицкая» –
Это так называлась «Девятого января» до революции.
* * *
Знаешь, как хочется
музыки в кабаке?
Преломляем хлеба,
солнца ли ждем.
Шныряет не местный туман
на местной реке,
Пойди, разберись,
что будет потом.
Только на улице,
вдруг, резюмируешь: «жесть»,
Ловишь укор, не во взгляде,
и взгляд.
Умопостигаемый
прообраз этих существ,
Тот, о ком вовсе не говорят.
Голова изнутри,
наполняется ватой,
Так бы и канул,
в некую неизвестность.
Только все
интересное – страшновато,
Остальное, не интересно.
И в этом причудливо-
сонном ритме
Леса зеленеют, на улицах
жгут фонари,
И странные вещи
она говорит мне.
Говорит, говорит,
и не прекратит говорить.
Что в Черноземье,
местами,
есть нечто от Ладоги.
Не возразишь
ни по совести,
ни по закону ей.
К июлю
на яблонях
повесились яблоки.
С одной стороны
зеленые
и с другой,
зеленые.