Захар Прилепин: «Путин устал от всего происходящего»

Писатель, общественник, публицист, лидер партии «За правду!» Захар Прилепин собирается возглавить избирательный список своей партии на выборах в Законодательное собрание Челябинской области. Во время визита Прилепина в столицу Южного Урала с ним поговорил корреспондент ЕАН.

К сожалению, Запад не рухнет

— Уже несколько лет политологи утверждают, что во всем мире наблюдается «большой левый поворот». Вас как человека левых убеждений это радует?

— Радует. Но я бы не был столь оптимистичен. Потому что силы, которые вложены западной цивилизацией в нивелирование левого влияния, в разрушение левого, коммунистического мифа, огромны. В тех же США слово «коммунист» считается ругательным. И для того, чтобы получить поддержку избирателя, и Дональд Трамп говорит, что «мы победили коммунистов», и протестующие сейчас на улицах демократы и негры говорят, что они против коммунистов. Вкладывают порой противоположные друг другу смыслы, но эти смыслы в любом случае отрицательные.

То же самое происходит и в Европе. Потому что в Европе «левые» — это защитники прав разнообразных меньшинств, а не защитники прав пролетариата. Поэтому, несмотря на то, что «левый поворот» происходит, он не проговорен именно как «левый». Та же Марин ле Пен во Франции позиционирует себя как правый политик, но на самом деле она левый политик, потому что выступает за социальную справедливость.

Словом, многое смешалось.

—Вы не боитесь, что протест в тех же США слишком радикализируется?

— Я рад, что он радикализируется, потому что мне не нравится западная цивилизация и ее отношение к России.

— Но если, скажем, рухнут США, мало не покажется никому.

— Ну если уж совсем примитивизировать, если рухнут США, то Европа выходит из-под американского контроля.

И тогда надо задавать вопрос, под кого пойдет Европа — под Китай или под Россию? Естественно, под Россию. Потому что Китай — это страшно, они желтые, узкоглазые, непонятные. А русские — они хотя бы были в Париже, Берлине…

Мы можем из всего этого получить необычайные преференции и дивиденды.

— Я бы с вами согласился, если бы речь не шла еще и о контроле над ядерным оружием…

— Вы, наверное, пересмотрели американских фильмов про очередной захват чего-нибудь вроде Белого дома. 

А если серьезно, то все это, конечно, мечты и ничего подобного не произойдет. Не рухнут ни США, ни Европа. Хотя некоторый элемент тремора, расшатывания, деструкции, конечно, усилил бы наши позиции и Россия могла бы приобрести моральные, материальные и прочие дивиденды. Но, повторюсь, этого не произойдет.

Надеюсь, что ситуация вокруг Сергия как-то разрешится

— Если смотреть на процессы, которые происходят в России, в частности на Урале, то самые серьезные конфликты в том же Екатеринбурге — это противостояние вокруг строительства храма в сквере у Драмтеатра и скандал, связанный с схиигуменом Сергием. Как вы относитесь к этим ситуациям и случайно ли то, что оба конфликта связаны с православной церковью?

— У нас в стране много разнообразных конфликтов. Одни связаны с церковью, другие — со спецслужбами, третьи — со сталинизмом, четвертые — с Навальным.

В Екатеринбурге — да, возможно, так совпало. Наверное, можно усмотреть закономерность в этом, потому что церковь увеличивает свое влияние, и не всегда корректными способами. Хотя история со строительством храма и со схиигуменом Сергием — это две совершенно разные истории, писать которые через запятую не совсем корректно.

В истории с храмом, насколько я понимаю, была задействована не столько сама церковь, сколько представители определенных бизнес-элит. 

История же с Сергием во многом навеяна ситуацией с коронавирусом, к которой можно относиться двояко.

Это моя сугубо частная позиция, которую я не выносил на общественное обсуждение, но мне искренне казалось, что мы не должны были закрывать храмы на Пасху. Повторюсь, это была моя личная позиция и позиция моей жены, которую мы не навязываем.

Конечно же, я и моя жена следим за тем, что происходит вокруг Сергия. Я, как человек воцерковленный, православный, относящийся к РПЦ как к моему храму, моему дому, не могу поддержать Сергия. Но я могу понять, что им двигало, что лежало внутри его мотивации.

— В Челябинске после пасхального богослужения с пневмонией (таков был официальный диагноз) слег митрополит Григорий, коронавирус был обнаружен у нескольких священников, их жен, пресс-секретаря епархии и даже у двух фотографов, снимавших службу для своих СМИ...

— Возможно. Тогда пусть мне кто-то объяснит, почему в Москве открывают все кабаки, не переживая о том же самом. Кроме того, в стране сотни огромных предприятий, которые, несмотря на коронавирус, не останавливали свою работу ни на миг. Просто статистику по ним никто не выдавал в общественное пользование. И вообще вокруг статистики очень много манипуляций.

Наверное, моя точка зрения покажется радикальной, но священники в данном случае как военные. И говорить: «Вы зачем разрешили, чтобы военные побежали в атаку, а пострадали мирные жители»… Ну, так происходит. У церкви есть обязанность выполнять определенные духовные ритуалы в нашей жизни.

— Несмотря на риск почти неизбежных жертв?

— Это их работа. Но, опять-таки, это моя личная позиция, которую я никому не навязываю. А если церковь решила, что она должна закрыться, она закроется. Сергий же говорил, что проводил все это время политику открытости и у него никто не заболел.

Я надеюсь, что история вокруг него разрешится самым милосердным образом по отношению ко всем участникам конфликта. Надеюсь, как-то все устроится. Хотя я не знаю выхода из этой ситуации. И арбитром выступать не буду.

Я не слежу за «Ведомостями»

— В один из ваших предыдущих приездов в Челябинск четыре года назад на слуху был разгон редакции РБК, случившийся после прихода нового собственника. Сейчас почти такая же ситуация в «Ведомостях». Как вы к этому относитесь?

— Думаю, что это вполне обычная ситуация. Так происходит сейчас, так происходило и в период «расцвета демократии», когда у нас на глазах меняли целые редакции. И в советские времена не раз «выносили» и главреда, и всю команду.

Когда мы с коллегой Сергеем Шаргуновым приходили в «Свободную прессу», то приходили точно не с революционными мыслями всех разогнать и хотели сохранить команду. Но…

Одни люди работают по одним привычкам и методам, другие работают по-другому. Другая идеология, другой возраст, другое поколение, другая моторика, другая харизма — конечно же, происходит перезагрузка. Это не всегда связано с тиранией, деспотией и политическим давлением. Бывают случаи, когда просто хочется перезагрузить работу, видоизменить ее.

Но что именно происходит с «Ведомостями», я не знаю. Никогда не читал это издание. Хотя понимаю, что оно одно из самых серьезных либеральных (в хорошем смысле) успешных изданий в стране и оно важно для той аудитории, которая «Ведомости» читает.

— СМИ в России в принципе сейчас себя плохо чувствуют, не только либеральные и буржуазные.

— Они во всем мире плохо себя чувствуют. Люди дичают, перестают читать газеты, смотрят много видосов, смотрят много фейков, им нужно, чтобы информация была максимально тупая, максимально доступная и весело, с частушками-прибаутками рассказана. И из-за этого СМИ во всем мире плохо.

— Не во всем соглашусь. В тех же регионах, в малых городах те же районные газеты читают. А если не читают, то не потому, что это газеты, а потому, что читать нечего.

— Это совсем другой сегмент, их основной читатель - еще советские пенсионеры или люди предпенсионного возраста, у которых есть привычка потреблять информацию из своей районной газеты. Но это все, безусловно, закончится, их скоро не будет.

Что до СМИ в целом — они, конечно, не умрут, а видоизменятся. Они уже меняются, практически на глазах, принимают другие формы…

— Куда двигается ваша «Свободная пресса»?

— Старается не терять лицо и ловить тренды, следовать за ними. В YouТube все уходят. Что лично для меня парадоксально. Я только читаю информацию и никогда ее не слушаю и не смотрю, потому что для меня лично это жуткая потеря времени. Чтобы я полтора часа смотрел какое-то видео? Даже когда я захожу на «Эхо Москвы», я за полторы минуты проглядываю, что там наговорили, вместо того, чтобы слушать то, что там Невзоров будет нести.

Но люди смотрят видео, им не жалко своего времени. И мы также развиваем у себя этот сегмент. Потому что так или иначе надо разговаривать с аудиторией на том языке, на котором она хочет разговаривать.

Путин как заложник окружения

— Вы пойдете голосовать по внесению поправок в Конституцию?

— Я сейчас в разъездах, но если представится возможность — проголосую.

— «За» или «против»?

— Буквально сегодня вышла моя колонка в издании «Взгляд» на эту тему, где я подробно описал свою мотивацию.

Я противник того, чтобы действующий президент пошел на новые выборы. И, насколько мне известно, он устал от всего происходящего и сам не хочет идти на следующий срок.

Но сам накал, причем даже не со стороны Запада, пятой колонны, Ходорковского или кого-то еще, а именно внутриполитического бодания за представление преемника Владимира Путина со стороны спецслужб настолько серьезен, что следующим шагом будет переход к гражданской войне, они людей начнут убивать. 

Разнообразные подставы, фейковые вбросы, элементы откровенного шантажа и чего угодно еще уже обыденность.

Любой сигнал, который действующий президент направил бы в сторону Запада или в сторону ФСБ с ГРУ, мол «прекратите, успокойтесь, перестаньте», не будет понят. И только такой радикальный вариант с «обнулением» и новой возможностью пойти на выборы президента заставит этих людей утихомириться. Хотя бы на время, до 2024 года, они не будут заниматься операцией «Преемник». Ротшильд не вложит миллиард долларов в Ходорковского, а ФСБ и ГРУ не вложат ресурсы в своего очередного протеже.

— Тогда получается, что Владимир Путин показывает этим, что, с одной стороны, не будет «хромой уткой», но с другой стороны — что он, по сути, заложник своего окружения, его «силовой» части.

— А кто не заложник? И Трамп по-своему заложник, и Меркель, и Макрон чего-то заложник. Эта ситуация не связана со спецификой России, так происходит во всем мире. Это самая большая страна, с большим населением, здесь циркулируют огромные деньги, а у спецслужб гигантские полномочия. Что же мы хотим? Это неизбежно.

— Четыре года назад во время приезда в Челябинск вы говорили, что не собираетесь никуда баллотироваться, потому что (цитирую) «считаю, что в какой-то степени я более влиятелен, чем некоторые [парламентские] фракции целиком». Сейчас вы лидер основанной вами политической партии. Цель политических партий — борьба за власть, в том числе — через получение мест в парламентах, федеральном и региональных. Вы возглавите региональный список «За правду!» на выборах в челябинское Заксобрание. Что же для вас изменилось?

— Для меня лично — ничего. Я как не собирался лично идти в парламент, так и не собираюсь. У меня есть команда, которую я собираюсь привести в парламенты на место тех фракций, чье влияние четыре года назад мне казалось недостаточным. Есть сильные люди, которые являются политическими животными. У меня, как мне кажется, есть кое-какие возможности для того, чтобы помочь им реализоваться в политике. В том числе потому, что всей стране очевидна закостенелость нынешней политической системы, в том числе законодательной власти, и необходимость ее ротации. А я — просто судьба мне выдала этот билет, что ли, чтобы я (и не только я) занялся попыткой ротировать политическую элиту 90-х и 00-х годов.

Но сам я как не собирался заниматься законотворческой деятельностью, так и не собираюсь.

— А если не законодательная ветвь власти? В президенты пойдете?

— А еще через четыре года вы меня на слове поймаете. Я не собираюсь идти в президенты, это вообще сегодня звучит нелепо. Надо трезво оценивать свои возможности. Но если Родина будет погибать, тогда кто-то должен ее спасти…

Я - не «кремлевский проект»

— Когда наблюдаешь за вами со стороны, складывается впечатление, что сегодняшний Захар Прилепин в политике — достаточно умный, опытный, проверенный игрок в определенном сегменте политических сил, с которым понятно как можно иметь дело, которому можно доверить проект, зная, что глубоко не вспашет, но и борозду не испортит. Это действительно ваше нынешнее политическое амплуа?

— Такое восприятие сложилось у людей с определенной степенью цинизма и к политике и ко всему остальному.

Как бы я сейчас ни ответил на ваш вопрос, это будет иметь высокую степень нелепости. Мне кажется, что моя предыдущая биография ну никак не подводит к тем выводам, которые вы делаете. Десять лет своей жизни я был «лимоновцем», потом я по своей инициативе уехал в Донецк. Вопреки общественному мнению, меня туда никто не направлял.

То, что сейчас происходит, для меня является тем же самым элементом какого-то мирового абсурда. По сути, никто не должен иметь дела со мной из людей, которые принимают те или иные решения. Но, видимо, настолько уже заюзанный кадровый состав и настолько низки ожидания от людей, которые, безусловно, хотели бы оказаться на моем месте, что в итоге «ну давай вот его попробуем».

И с их стороны это тоже элемент какой-то авантюры.

— Вам от всего этого кайфово?

— Мне от этого никак. Я просто привык.

Когда мы с Семеном Пеговым, замечательным военкором, заезжали на Донбасс и разговаривали, он мне сказал: «Я знаю, что за тобой никто не стоит — ни ГРУ, ни ФСБ, ни Сурков, ни Патрушев, ни Шойгу. Только ты никому не говори, и я не скажу. Здесь никто не поверит этому».

Эта ситуация у меня продолжается и в «другой жизни». Я не «кремлевский проект», не получал ни рубля денег от Кремля, не имею никаких контактов ни с какими администрациями… Я вот так живу, так существую. Мы создали движение, партию…

Однажды мне позвонил один человек и спросил: «Мы слышали, что вы создаете партию». — «Да, создаю». — «Давайте поговорим». Мы встретились, сели в кафе, он спросил, что мы будем делать. «Вот это и вот это». — «Ну, хорошо, работайте, мы вставлять палки в колеса не будем».

И на этом все мое общение с внутриполитическими «небесами» закончилось.

Политика, маркетинг и мрачный народ

— Вам не кажется, что и у нас, и на Западе политика все больше превращается в маркетинг?

— Да, конечно. Заимствуется много и из рекламы, и из кинематографа, и из технологий продаж. И мне это не нравится. 

— Нет ли опасности того, что скоро все эти таргетирования, персональные месседжи и прочее приведут к тому, что смыслы, идеи в политике в принципе вымрут?

— И не только в политике. В тех же США, и не только, в той же политике в соцсетях и сетевых медиа работают гигантские армии ботов. Они есть и у нас, но там это, конечно, куда более развито. И огромное количество всего того, что происходит вокруг нас, того, что вызывает бурление, — там процентов на 80 могут участвовать не люди, а боты.

Вообще я сторонник того, чтобы я, Шнуров и Дудь шли на выборы по одному округу и соревновались в том, кто больше наберет голосов. Да, у них миллионы подписчиков и фанатов, а у меня меньше в тысячи раз. Но я готов встречаться в реальном поединке.

И тогда выяснится, что вот эта огромная группа поддержки в сетях окажется… Ну, вот Ксения Собчак же выдвигалась в президенты. Ее знает вся страна, у ее аккаунтов миллионы подписчиков. И сколько она набрала?

— Примерно 1,5%...

— Именно. И как же так получилось? Значит, еще есть какой-то зазор, когда фейковый, маркетинговый мир не может сожрать остатки реальной демократии. Есть огромное, мрачное, 150-миллионное население России, оно худо-бедно приходит на выборы, там что-то немножко (или множко) мухлюют с голосами, но создать противоположную реальность невозможно.

В конце концов, мы с вами прожили 30-летнюю постперестроечную жизнь, за которую вот это мрачное и молчаливое население заставило власти изменить свою риторику на практически полностью противоположную. Ведь еще в 2001 году у нас была буржуазная либеральная власть… А изменить риторику власть заставил не Путин и не Шойгу, а народ.

— То есть описанные в «Поколении П» Виктора Пелевина элементы искусственной реальности — трехмерные «бобки» и «полубобки», созданные на Silicon Graphics, не победят?

— Нет, не победят. Даже Виктор Олегович Пелевин, огромного масштаба писатель, сейчас вместе с тем миром теряет свой статус. По продажам книг вполне себе сугубые реалисты Евгений Водолазкин и Гузель Яхина обыгрывают Пелевина просто в разы.

— Евгений Николаевич (настоящее имя Прилепина, — прим. ЕАН), вас ведь крепко помотало по политическому пространству. Вы были «лимоновцем», всего восемь лет назад публично требовали отставки Путина, а теперь вы числитесь во вполне себе провластном ОНФ и создали новую партию. Приписываемая Черчиллю фраза «Кто в молодости не был революционером — у того нет сердца, кто с возрастом не стал консерватором — у того нет ума» - в том числе про вас?

— Мои убеждения не менялись. Все мои взгляды, все мои тексты, написанные с 1996 года, ежегодно перепубликуются, и я не меняю в них ни слова. Все мои убеждения — левоконсервативные, милитаристские, экспансивные — остаются прежними.

Да, отчасти меняется повестка. Но, повторюсь, — и власть в стране видоизменилась. Может быть, она немножко мимикрировала, имитировала эти изменения, но она все же менялась, и это видно. Видно, какая риторика теперь у власти — она противоположна тому, что было еще недавно.

Безусловный ребенок «гнезда Собчакова», либерал и управленец эпохи перестройки Владимир Владимирович Путин сегодня воспринимается и в России, и в мире как хранитель консервативных ценностей. И в своей свежей статье пишет многие вещи, которые были бы немыслимы в его устах еще лет десять назад.

И мы, и либералы критиковали Путина. Но либералы критиковали его за то, что он «слишком Путин», а мы — за то, что он «недостаточно Путин». 

Ситуация видоизменяется не потому, что я меняюсь. Я-то как раз не меняюсь, примерно лет с 18.

— Не боитесь устареть вот так, не меняясь?

— Я отдаю себе в этом отчет. Хотя мои коллеги пытаются убедить меня в том, что «молодежь тоже на тебя смотрит», но я понимаю, что работаю на сегмент «35+». Это в том числе мои ровесники, которые понимают и принимают мою речь, те формулировки и те ценности, которые я отстаиваю.

35, 45, 55, 65 — это та публика, которая раньше приходила ко мне на встречи с читателями. И всегда было три-четыре молодых человека (два суворовца и три молодых военных), а остальные — женщины «бальзаковского возраста» и мужики-интеллигенты.

Но дело-то в том, что именно эта аудитория — большинство страны. А молодых не так много, и я не очень переживаю о том, что они меня не услышали пока. Они подрастут и, возможно, придут. Но я не хочу их обманывать, или ради них упростить себя, или прибавить новых завиточков, или выучить несколько новых «молодежных» слов и стать «молодежнее», как пытались делать на исходе существования СССР коммунистические лидеры. Смешно это все. Я человек своего возраста, своего поколения. Таким и останусь.