Предательство Иуды: версии и диверсии

Почти две тысячи лет назад Иуда предал Иисуса, и причины до сих пор остаются тайными. Этому событию ― центральному в евангельских ― посвящены сотни литературных произведений, в каждом ― своя версия. Вот ― традиционные, нетрадиционные, самые частые и самые неожиданные. 
Андрей Краснящих

Версия евангелистов Матфея, Марка, Луки, Иоанна

[1]

Они уверены: во всем виноват дьявол, вселившийся во время Тайной вечери в Иуду. В передаче Иоанна история предательства выглядит следующим образом: накануне Пасхи Иисус собирает учеников в доме, предоставленном тайным соратником, в пригороде Иерусалима, моет им ноги и очень туманно рассказывает о том, что вскоре случится: «Ибо знал Он предателя Своего, потому и сказал: не все вы чисты» [Ин. 13:11], «Но да сбудется Писание: "ядущий со Мной хлеб поднял на Меня пяту свою”» [Ин. 13:18], « истинно, истинно говорю вам, что один из вас предаст Меня» [Ин. 13:21]. Пётр просит возлёгшего у груди Иисуса Иоанна узнать, о ком же идёт речь. Но вместо того, чтобы прямо назвать имя, Иисус отвечает: « тот, кому Я, обмакнув кусок хлеба, подам» [Ин. 13:26]. А происходит евхаристия — причащение хлебом и вином как плотью и кровью Господней. Иисус протягивает кусочек хлеба Иуде и именно в этот момент вместе с кусочком тела Господня в Иуду вселяется дьявол («И после сего куска вошел в него сатана» [Ин. 13:27])

[2]

. Иисус, удостоверившись, что вселение произошло, обращаясь к Иуде, требует от дьявола « что делаешь, делай скорее» [Ин. 13:27]. Дьявол уходит делать своё дело, а ученики, по-прежнему ничего не понимающие, думают, что Учитель послал Иуду за продуктами к празднику или дать денег нищим, поскольку Искариот был казначеем общины.
Знаменитой сцены с поцелуем в Евангелии от Иоанна нет. Она описана у других евангелистов, у Матфея она представлена так: на Тайной вечере Иисус сообщает апостолам, что один из них предаст его, все спрашивают: «не я ли это?», «не я ли?» [Мф. 26:22]. Когда доходит очередь до Иуды, его «не я ли?» звучит как «может быть, я попробую?», и Иисус, наконец дождавшись, отвечает: «Ты сказал» [Мф. 26:25]. Иуда возвращается с «множеством народа и мечами и кольями, от первосвященников и старейшин народных» [Мф. 26:47], подходит к Иисусу и перед тем, как поцеловать, произносит чудной пароль: «Радуйся, Равви!» [Мф. 26:49]. А поцелованный предателем Иисус отвечает не менее странным отзывом: «Друг, для чего ты пришёл?» [Мф. 26:50] — словно и в самом деле не знает, что происходит, — после чего его арестовывают. Учитывая, что всё это время в Иуде сидит дьявол, и Иисус не может об этом не знать, потому как в Иисусе — бог; поцелуй и обращение «друг» дают обильную пищу размышлениям и интерпретациям.
Наутро после ареста, по всей видимости, дьявол покидает тело Иуды, потому что тот « увидев, что Он осуждён, и раскаявшись, возвратил тридцать сребреников первосвященникам и старейшинам, говоря: согрешил я, предав Кровь невинную. 

Они же сказали ему: что нам до того? Смотри сам. И бросив сребреники в храме, он вышел, пошёл и удавился» [Мф. 27:3–5]. Так излагает Матфей, остальные евангелисты молчат о раскаянии и самоубийстве Иуды.

Зато в первой главе «Деяний святых Апостолов», чьим автором считается евангелист Лука (и «Деяния» и Евангелие от Луки начинаются с обращения к «достопочтенному Феофилу»), упоминается, что Иудино тело «низринулось, рассеялось чрево его и выпали все внутренности его». Богословы трактуют этот эпизод следующим образом: Иуда повесился над обрывом, ветка осины, не пожелавшей держать предателя, обломилась, и Иуда не столько задушился, сколько разбился. 
Почему дьявол для вселения избрал тело именно Иуды? Предательству Искариота предшествовала его размолвка с Иисусом. За два дня до Тайной вечери (по Матфею и Марку; у Иоанна — за шесть дней, Лука умолчал об этом случае), когда апостолы с Учителем гостили в Вифании в доме Симона прокажённого, к Иисусу подошла женщина (по Иоанну, это был дом того самого воскрешённого Лазаря, а женщина — сестрой Лазаря и Марфы Марией) «с алавастровым сосудом мира из нарда чистого, драгоценного, и, разбивши сосуд, возлила Ему на голову» [Мк. 14:3]. Учеников возмущает такое расточительство (Иоанн приводит цифры: масла был целый фунт, а продать его можно было за триста динариев — очень большие деньги по тому времени), и они высказывают своё негодование Иисусу (Иоанн, впрочем, говорит, что упрекал Учителя один Иуда; а Марк — «некоторые»): миро можно было продать, а деньги раздать нищим. Иисус отвечает: «нищих всегда имеете с собой и, когда захотите, можете им благотворить; а Меня не всегда имеете» [Мк. 14:7]. Апостолы успокаиваются, а казначей Иуда, мыслящий конкретно и монетарно, решает по-другому: вместо пустых слов, когда драгоценное миро, вылитое на голову Иисуса, всё равно уже не вернуть, надо продать то, что ещё можно: «пошёл к первосвященникам и сказал: что вы дадите мне, и я вам предам Его?» [Мф. 26:14–15]. Первосвященники ему предлагают тридцать сребреников

[3]

. «И с того времени он искал удобного случая предать Его» [Мф. 26:16]. Средневековые богословы объясняли это так: допустив в свою душу жадность и корыстолюбие, Иуда открыл душу и дьяволу, который не преминул воспользоваться данными обстоятельствами.

Норман Мейлер в романе «Евангелие от Сына Божия» (1997) на вифанийском инциденте строит версию о разочаровании Иуды в Иисусе. 

Поступок Иисуса, состоящий в попустительстве женщине, тратящей на него баснословно дорогое масло, мейлеровский Иуда расценивает как предательство их общего дела служения бедным и обездоленным: «Я отрекаюсь от тебя. Кто готов предать бедняков на малую толику, однажды предаст их с головой».
Интересно, что до расхождения с Иисусом, Иуда тоже был, как и Учитель и все апостолы вообще, экзорцистом. Теолог IV века Ефрем Сирин в одном из своих трудов цитирует слова Иисуса из Евангелия от Луки: «Не радуйтесь, — говорит, — что бесы повинуются вам, поелику и Иуда Искариот изгнал бесов, но радуйтесь тому, что имена ваши написаны на небесах» (из современных изданий Евангелия от Луки фраза «поелику и Иуда Искариот изгнал бесов» пропала [Лк. 10:20]).
Но в любом случае, понятно, одно дело — изгонять бесов, мелочь, и тем более, из других, и совсем другое — самого сатану и из себя.

Версия Иуды

[4]

Изложена в романе Генриха Панаса «Евангелие от Иуды» (1973), написанном от лица Иуды.
Иуда свидетельствует, что факта предательства не было вовсе. В романе Иуда молод, божественно (или дьявольски) красив, очень богат (банкир и отпрыск первосвященнического рода), хорошо образован (приятельствует с Филоном Александрийским). В Иисусову общину его приводит безответная любовь к Марии Магдалине, которая в свою очередь безнадёжно влюблена в Учителя. Иисусу же не до неё — ему под пятьдесят, его интересуют не женщины, а общественная деятельность. 
Семь лет, ожидая внимания неуступчивой Марии, Иуда проводит в общине Иисуса, став за это время его правой рукой и наследником. Не то чтобы Искариот мечтал о такой карьере, но ситуация не оставляет ему других вариантов: чем ближе к Иисусу, тем ближе к Марии.
Начав как религиозный реформатор, Назарянин всё глубже увязает в политике: его этическое учение даёт всходы в виде революционного движения (как Просвещение — Французскую революцию, а русская литература XIX века — 1917 год). Процесс необратим, точка невозврата далеко позади, и Иисусу ничего не остаётся, как возглавить восстание, отлично осознавая, что мятеж не может кончиться удачей.

Обречённый на поражение Иисус выводит из-под удара своего самого любимого и преданного ученика: Иуда должен спастись, а после смерти Учителя стать основателем новой религии. 
Иисус, конечно же, погибает — а с ним и четыреста мятежников, Магдалина сходит с ума. Оставшиеся в живых сторонники Христа расценивают неучастие Иуды в восстании как предательство и вместо того, чтобы признать духовное лидерство Искариота, клеймят его позором, а основанную Иудой религиозную общину называют каинитской.

Версия Иисуса

Изложена в романе Жозе Сарамаго «Евангелие от Иисуса» (1991). 

Иисус берет всю вину на себя. Это он заставил Иуду донести (всё равно кто-то из учеников должен это сделать, предначертанному необходимо свершиться). При этом Иуда, всей душой преданный Учителю, готовый за него умереть и, собственно, умирающий, — всего лишь пешка в партии, разыгрываемой между Богом и Иисусом. Правила игры следующие: Богу в какой-то момент стало тесно в рамках одного — еврейского — народа, и он задумал распространить своё влияние на все народы. По замыслу Бога, искупительная жертва Иисуса на кресте положит начало универсальной мировой религии. 
Не скрывает Бог перед Иисусом и трагических издержек своего плана — а это мученическая смерть всех (кроме Иоанна и Марии Магдалины) учеников Назарянина, кровавая история инквизиции, крестовые войны и т. д. Ужаснувшись количеству жертв и страданий, что принесёт людям вместе с новой религией, Иисус пытается переиграть Бога, а именно — взойти на крест всего лишь в качестве обычного антиримского мятежника с претензией на царя иудейского, т. е. человеком, а не Сыном Божьим, без каких-либо чудес, и тем самым помешать возникновению христианства. Однако в плане Бога учтено всё, в том числе и попытка неповиновения Иисуса.
Иисус, разумеется, об этом не знает, и поэтому когда его, арестованного, ведут на суд, продолжает надеяться спасти от кровавого христианского будущего всё человечество целиком — и не спасает единственного человека, пожертвовавшего своей жизнью ради него, Иисуса, — того единственного человека, которого он сейчас способен спасти. По дороге в Иерусалим Иисус проходит мимо дерева, на котором висит ещё неостывший труп Иуды: « Иуда, загодя взобравшись на смоковницу, привязал верёвку к ветви её, сунул голову в петлю и принялся терпеливо ждать, когда вдалеке из-за поворота дороги покажется Иисус, чтобы в тот же миг со спокойной совестью, ибо выполнил он всё, что надо, и так, как надо, кинуться вниз. Иисус подумал, что сейчас мог бы, если бы захотел, воскресить Иуду, чтобы в другом месте и в другое — быть может, весьма отдалённое — время обрёл тот тихую и естественную смерть, а не помеченное клеймом предательства бессмертие. Но всем известно, что воскрешать людей по силам только Сыну Божьему, а никак не Царю Иудейскому, чей дух безмолвствует, а руки и ноги связаны». 

Искариот

Прозвище «Искариот» большинством богословов трактуется как «Из города Кариота»

[5]

. Есть и другие мнения, например, гипотеза, что «Искариот» — искажённое «сикарий» («кинжальщик»). Сикарии были террористической группой, радикальным крылом партии зелотов — эсеров I века. Зелоты пытались поднять народ на борьбу и против оккупантов-римлян, и против местной еврейской знати. Всё закончилось антиримским восстанием, Иудейской войной 66–73 годов, разрушением Иерусалима и Храма (70 год), полным поражением Иудеи и рассеянием евреев по всему свету.
Полагают, что Иисус как минимум благоволил к зелотам: по крайней мере один из его апостолов был из них — Симон Зелот. К тому же Иисус, постоянно ругая представителей других религиозно-политических группировок — фарисеев и саддукеев; о зелотах ни разу ничего плохого не сказал.
Еврейский теолог Пинхас Гиль приводит ещё одну этимологию прозвища Иуды: «Искариот» как искаженное «иш крайот» — «городской житель». Все остальные апостолы были деревенского происхождения: рыбаки Пётр и Андрей, сборщик налогов Матфей, профессиональный революционер Симон Зелот, просто неработающие. Возможно, в этом и кроется причина общей нелюбви апостолов к городскому пижону Иуде. Равно как и в том, что Иуда — единственный иудей среди двенадцати (считая и Иисуса) галилеян — так сказать, не член землячества.

Версия апостолов

Изложена в романе Мигеля Отеро Сильвы «И стал тот камень Христом» (1984). Иуда сделал то, что хотел сделать, но в чём боялся даже признаться себе каждый из апостолов. 
Разбежавшиеся после ареста Учителя апостолы собираются вновь и обсуждают мотивы предательства Иуды. «То была алчность», — говорит Матфей. «То было властолюбие», — говорит Иаков-старший. «То была трусость», — говорит Пётр. «То был дьявол», — говорит Иоанн. «То была ярость», — говорит Симон Зелот. «Так было написано», — говорит Фома.
Слова апостолов звучат обвинением им самим. Каждый ученик пытается приписать Иуде собственные побуждения и подсознательные претензии к Учителю. Любой из них мог бы предать Иисуса, если бы подвернулся случай. Экс-мытарь Матфей, всю жизнь собиравший налоги, — из-за жадности, а ещё зависти к Иуде, потому что должность казначея общины досталась не ему, профессионалу, а выскочке Искариоту. Карьерист Иаков-старший — из-за того, что в любимчики выбились Пётр и Иоанн. Пётр, в течение короткого времени трижды отрёкшийся от Иисуса, — из-за трусости. Апокалиптик Иоанн — вследствие психопатологической склонности к мистицизму. Террорист Симон Зелот — по причине несдерживаемой агрессии. Фома — потому что требует исполнения пророчеств Священного Писания.
В итоге получается, что мотивы для предательства были у всех, кроме Иуды.
Вот как выглядит Иуда в романе Отеро Сильвы: «Иуда Искариот был высок и широкоплеч, острые чёрные глаза и тёмные вьющиеся волосы, резко очерченный нос и небольшая бородка; на зелёный хитон накинут жёлтый плащ. В его внешнем облике не было ничего отталкивающего, напротив, он выглядел живописно и мужественно, как языческий вождь»

[6]

. Иисус же в романе — неказист, сутул, невысок.

Красавцем Иуда изображён и у Генриха Панаса, и в романе «Мастер и Маргарита» Булгакова. Вообще, похоже, в литературе ХХ века Иуда откровенно уродлив только в повести Леонида Андреева «Иуда Искариот» (1907): « видом своим безобразнее всех жителей в Иудее», — одноглазый, рыжий, злой и двуличный. 

Предавая Иисуса, Иуда у Андреева — ревнивый, страстно влюблённый в Учителя, как в женщину, — как бы отсекает права других учеников на Иисуса, монополизирует его и вместе с тем проверяет апостолов на верность ему, провоцирует их на активные действия по спасению Учителя.

Версия «Последнего искушения» 

— романа (1952) Никоса Казандзакиса. Иуда — такой же, как и Иисус, спаситель мира. 

Назарянин долго уговаривает Искариота совершить предательство, чтобы он (Иисус) мог умереть, а потом воскреснуть, и приблизилось Царство Божие. Причём жертву Иуды Иисус ставит намного выше собственной, признаваясь, что на месте Иуды у него не хватило бы мужества предать своего Учителя:
«— Выдержишь, брат мой Иуда. Бог даст тебе силу, которой тебе недостаёт, потому что так нужно. Нужно, чтобы я погиб, а ты предал меня — мы вдвоём должны спасти мир, помоги же мне!
Иуда опустил голову и, немного помолчав, спросил:
— А если бы ты должен был предать своего Учителя, ты сделал бы это?
Иисус ответил не сразу. Он задумался и, наконец, сказал:
— Нет. Думаю, что я бы не смог. Потому Бог сжалился надо мной и определил мне более лёгкий долг — быть распятым»

[7]

За этот роман Казандзакиса чуть не отлучили от церкви, объявили «антихристом мировой литературы». Иисус здесь — в доправеднической жизни — изображён припадочным, «негодяй и предатель» (так отзываются о нём земляки). Он болен эпилепсией, беснуется и шалеет от лунного света. И труслив — будучи плотником, становится Распинателем (это его прозвище): изготавливает по заказу римского центуриона кресты для распятия.

Версия Азефа

Из «Евангелия от Азефа» — в книге Юрия Давыдова «Бестселлер» (1999).

Евно Азеф — один из лидеров партии эсеров, организовывавший теракты и сдававший своих соратников охранке — называет Иуду Великим Провокатором и Локомотивом Истории. Согласно Азефу, Иуда, предавая, спасал Иисуса — рассчитывая на то, что еврейская тюрьма спрячет Учителя от римского распятия, а пока Иисус будет сидеть в тюрьме, Иуда поднимет и возглавит восстание против римлян.

«Иуда не продал Христа, а передал Синедриону. Тут был двойной расчёт. Верховные еврейские правители спасут выдающегося сына народа от посягательств чужеземцев-римлян. Пребывание Иисуса в узилище отзовётся усилением любви народа к Христу, а также заставит его отказаться от маниловщины в пользу действий энергичных. Таковы были намерения и поступки Иуды в отношении плотника из Назарета».

Версия Азора

Азор, сына Садока (он же Псилос, он же Лептос, он же Макариос), свидетель новозаветных событий, — рассказчик в романе «Человек из Назарета» (1979) Энтони Бёрджесса.

Азор уверяет, что Иуда предал Иисуса по наивности: выдавая его Синедриону, Иуда думал, что спасает Христа. Тридцатилетнего учёного и переводчика, бывшего фарисея Иуду подставили школьный друг, член Синедриона Зара и первосвященник Каиафа, убедив, что хотят спрятать Мессию в каиафовом поместье, расположенном в отдалённом безлюдном месте на севере Палестины, от гнева как фарисеев, так и зелотов (последние ожесточились на Иисуса за то, что он вылечил слугу римского центуриона, но отказал в поддержке их вождю Вар-Авве, которого вскоре арестовали). «Наивный», «воодушевлённый», «добрый», «восторженный» (такими эпитетами характеризует Искариота рассказчик) Иуда купился на уверения первосвященников, что изоляция Иисуса просто необходима: во-первых, для того, чтобы Мессия всё хорошо обдумал и отказался наконец от пессимистических мыслей о своей неминуемой смерти (во исполнение пророчества), во-вторых, Синедрион за это время « мягко и плавно придаст Новому Завету официальный характер и заменит им Старый Закон».

«Иуда подошёл к Иисусу и очень печально произнёс:

— Пророчества не всегда должны исполняться, учитель. У тебя ещё много работы, которую необходимо сделать, это будет просто поездка, учитель. Помоги тебе Бог! — Он поцеловал Иисуса в щёку. — Это спасение, учитель. Я сделал то, что необходимо было сделать»

[8]

Но всё вышло по-другому: вместо обещанного Иисус попадает в тюрьму, потом — на крест. Осознав, что и его предали, и сам он стал предателем («Наивность может быть разновидностью предательства», — говорит апостол Пётр), Иуда приговаривает себя к смерти. Мизансцена самоубийства в романе выглядит очень трогательно: спеша к осине, Иуда на минуту останавливается, чтобы приласкать и приободрить котёнка с перебитой лапкой; взбираясь по дереву в поисках подходящей ветки, аккуратно переносит повыше гнездо с птенцами. А потом на его безымянной могиле играются кошки

[9]

Версии Нильса Рунеберга

Нильс Рунеберг — шведский теолог, автора работ «Христос и Иуда» (1904) и «Тайные спасители» (1909), вымышленный герой новеллы Хорхе Луиса Борхеса «Три версии предательства Иуды» (1944).

Первая. Бог умалился до уровня человека. В свою очередь от человека потребовалась ответная, симметричная жертва. Иуда угадал божий замысел и принёс её — пал, совершив предательство.

Вторая. Духовный аскетизм. Умерщвлению плоти Иуда предпочёл умерщвление духа. По принципу: чем хуже — тем лучше. Смертный человек не имеет права на хорошие поступки, хорошие поступки — прерогатива Бога; творя добро, человек присваивает себе полномочия Бога. Поэтому смысл высшего служения Богу в том, чтобы совершать самые подлые и грязные дела, тем самым показывая, что у человека и в мыслях нет походить на Создателя.

Третья. Бог вообще вочеловечился не в Иисуса, а в Иуду. Много усилий не нужно, чтобы воплотиться в идеального святого, гораздо сложнее стать человеком по-настоящему, со всеми гнусностями и мерзостями, оптимальный вариант — предателем.

«Тремя версиями предательства Иуды» тема Иисуса в творчестве Борхеса не ограничивается. Так, в рассказе «Биатанатос» из сборника «Новые расследования» (1952) предложена следующая идея: Христос — самоубийца, он знал, на что идёт, и добровольно покончил с собой; более того — вся вселенная была создана только для того, чтобы Иисус мог вочеловечиться и наложить на себя руки. В ещё одной новелле Борхеса — «Секте тридцати» из сборника «Книга песка» (1975) — рассказывается о тайной общине, почитающей и Иисуса, и Иуду как двух Христов — богоравных, спасителей мира, пожертвовавших собой ради искупления грехов остальных людей.


Версия Тео Гантенбайна

Тео Гантенбайн — герой романа Макса Фриша «Назову себя Гантенбайн» (1964).

Гантенбайн полагает, что предательство спровоцировано Иисусом, чтобы через боль, страдания, крестные муки доказать себе, что он реален, существует на самом деле, а не в собственном воображении.

« я жажду предательства. Я хочу знать, что я существую. Всё, что меня не предаёт, подозревается в том, что живёт оно только в моём воображении, а я хочу выйти за пределы своего воображения, хочу существовать в мире. В глубине души я хочу быть преданным. При чтении истории Христа у меня часто бывало такое чувство, что Христу, когда он говорит во время Тайной вечери о предстоящем предательстве, важно не только пристыдить предателя, а что он добивается предательства от одного из своих учеников, чтобы существовать в мире, чтобы доказать реальность своего бытия в мире…»

[10]

Меня предали — ergo я существую. Хотя, конечно, это уже проблема не Иуды, а Христа, и вообще, тема другого разговора. 

Р. S. Датскому писателю Хеннингу Келеру довелось наблюдать открытие первого в истории памятника Иуде. Его установила в 1918 году Советская власть в городе Свияжске (ныне село в Зеленодольском районе Татарстана). До этого долго обсуждалось, кто из библейских персонажей наиболее соответствует требованиям наступившей эпохе атеизма и идее богоборчества. Кандидатуру Люцифера отвели как претендента, не вполне разделяющего идеи коммунизма, от Каина отказались как от личности легендарной, а не исторической. Историческим богоборцем в итоге был признан товарищ И. С. Искариот, коего и изваяли в полный человеческий рост и с поднятыми к небу кулаками.

[1]

Вообще же — отрывками, пересказами, упоминаниями — сохранились сведения о более чем ста Евангелиях: от Петра, Фомы, Никодима, Филиппа, Марии Магдалины, Иакова, Андрея, Варфоломея, Варнавы, Апеллеса, Маркиона, Татиана, Фаддея, Валентина, Евы, Василида, Левкия, Керинфа, Лукиана и Психея, от двенадцати апостолов, от евреев, от сирийцев, эбионитов (иудео-христиан), египтян, манихеев, «Евангелии совершенства» и др. Конец многообразию положил Никейский Собор, в 325 году утвердивший канонический состав Евангелий — МАМАЛУИО (МАтфейМАркЛУкаИОанн). Все остальные Евангелия были признаны апокрифическими.

[2]

По Луке, сатана вочеловечился в Иуду несколькими днями ранее Тайной вечери: «Приближался праздник опресноков, называемый Пасхою; и искали первосвященники и книжники, как погубить Его, потому что боялись народа. Вошёл же сатана в Иуду, прозванного Искариотом, одного из двенадцати, и он пошёл и говорил с первосвященниками и начальниками, как Его предать им. Они обрадовались и согласились дать ему денег; и он обещал, и искал удобного времени, чтобы предать Его им не при народе» [Лк. 22:1–6]. 

[3]

Тридцать сребреников — много это или мало? Много, — говорит Майкл А. Де Будион, автор работы «Гитлер и Христос» (1998), — очень много: Иуда запросил у первосвященников ровно такую сумму, в какую он оценил растрату Иисусом нардового масла. Де Будион подсчитал: миро стоило 300 динариев, 1 динарий равнялся 0,16 римской унции, значит, 300 динариев — это 1,3 килограмма серебра. 
Однако большинство исследователей не разделяет точку зрения Де Будиона. Православный богослов Митрофан Муретов в работе «Иуда предатель» (1883) пишет, что тридцать сиклей (евр. sekel — сребреник) — сумма мизерная: « у пророка Захарии 30 сребреников упоминаются в качестве презренной и ничтожной суммы, в которую неблагодарный народ израильский оценивает попечение о нём Иеговы [Захар. 11,12,13]; у пророка Осии этою суммою определяется цена распутной женщины [Ос. 14:2]; у раввинов она является, так сказать, специальною ценою каждого раба без различия пола и возраста. Вообще оценка в 30 сребреников в глазах еврея времен Христа служила символом ничтожества и выражала презрение к тому, кто ею оценивался: это — цена грошовая, рабская. Этими 30 сиклями хотели выразить пренебрежение к лжемессии как человеку, который стоит не более любого раба».
И раз уж зашла речь, по Муретову, мотивом предательства было разочарование Иуды в Иисусе и раскаяние перед своим народом и богом в том, что он, Искариот, пошёл на поводу у лжепророка. Иуда у Муретова — душевнобольной человек, с детства страдавший припадками и подверженный аффектам; во время одного из приступов увлёкся идеями Христа и какое-то время служил Учителю верой и правдой. До той поры, пока общее религиозно-экстатическое настроение всего еврейского народа накануне праздника Пасхи не вызвало у Иуды очередной припадок и он не осознал, что Иисус не настоящий мессия.

[4]

Конечно, версия Иуды представлена не только в этом романе, есть, например, «Христос приземлился в Городне: Евангелие от Иуды» (1966) Владимира Короткевича, — вообще же в мировой литературе, особенно во второй половине XIX и в XX–XXI веках, сотни и сотни романов, рассказов, пьес, рассказывающих историю Христа и Иуды, и в каждой — свой взгляд на мотивы предательства, но (сколько страниц займёт пересказ тысячи версий предательства Иуды — тысячу?), необходимо чем-то ограничиться.

[5]

Или — «Кериота».

[6]

Перевод М. Былинкиной.

[7]

Перевод О. Цыбенко.


[8]

Перевод В. Бублика.


[9]

Ещё одно необходимое отступление. На этот раз по поводу чувства юмора у Иисуса.

В романе Бёрджесса шутят, иронизируют, зубоскалят все — рассказчик, бог, сатана, Иисус. Серьёзен только один — самый плохой персонаж — Каиафа.

Фома говорит: «А теперь все могут убедиться, что у господа Бога есть такое, что он сам, несомненно, называет чувством юмора».

Сатана признаётся Иисусу: «Что касается меня, то я люблю смех».

Сам Иисус до последней минуты насмехается над Синедрионом: «Слуга открыл находившуюся слева дверь, и в комнату вошёл Каиафа. Присутствующие встали. На Каиафе было надето старое, изорванное и не очень чистое одеяние. Иисус заметил: „Предвижу ритуальное разрывание одежд”».

Христианская же Церковь традиционно считает смех атрибутом дьявола, а слёзы (или по крайней мере, серьёзность) — бога.

[10]

Перевод С. Апта.