Давай на спор!

Катя полночи вертелась в постели, думая о штанах с божьей коровкой на кармашке, которые ей купила мама. Так хотелось скорее их надеть и бежать во двор сломя голову, чтобы показать всем. Но утро, как назло, все никак не приближалось. Пришлось закрыть глаза и притягивать сон. 

 Проснувшись, Катька первым делом поспешила в ванную, чтобы по-быстрому разобраться с нелюбимыми, но такими «важными», по мнению мамы, делами, затем прыгнула за стол и лично потребовала у папы кашу. 

 — Ты чего такая возбужденная? — спросил тот, накладывая половником варево в тарелку. 

 — Так выходной же! Свобода-а-а! 

 — Ох ты боже мой, выходной, в первом классе, — посмеялся папа. — Да уж, действительно свобода. 

 — Пап, можно я гулять побегу, как доем? 

 — Нужно, но только возле дома, — строго сказал папа, разбавляя чай холодной водой. 

 — Есть, сэр! 

 — Не торопись, а то подавишься. 

 Разобравшись с завтраком, Катька бросилась в свою комнату и, натянув новые штаны, быстрая как ветер унеслась из квартиры, снеся по пути всю обувь в прихожей. 

 — Тут ураган, что ли, прошелся? — спросила мама, вернувшись с ночной смены. 

 — Ага, с косичками. Не удивлюсь, если когда-нибудь в ее честь назовут стихийное бедствие. 

 На улицу Катька выскочила пулей, но, как только заметила соседских детей, играющих на площадке, сразу сбавила темп и начала грациозно вышагивать, крутясь на ходу и демонстрируя новые штаны, словно тротуар был ее личным подиумом. 

 — О, Катька! 

 «Только не это…» — подумала Катя, услышав знакомый голос. 

 Из ближайших кустов, словно из засады, вылетела чумазая Дашка и с ходу раскрыла рот: 

 — Ого, какие здоровские штаны! 

 — Да, — с гордостью подтвердила Катя. 

 — Кать, а давай на спор, что ты в лужу не прыгнешь? — загорелись хитрым огоньком глаза у Дашки. 

 — Не буду я спорить. Штаны же испачкаются. 

 — А-а-а… — Дашка опустила взгляд, а потом перевела куда-то на верхушку березы, как бы намекая, что подруга ей больше не интересна. — Так ты трусиха… 

 — Чего ты сразу обзываться? Я не трусиха. 

 — Не трусиха? Тогда давай на спор, что не прыгнешь? Или страшно? 

 — Мне не страшно, меня потом гулять не пустят больше… 

 Катя знала, что её все равно пустят, но вот штаны… Ей так не хотелось их пачкать. Она украдкой смотрела на божью коровку и больше всего на свете боялась её обидеть. 

 — Трусиха, трусиха! — заладила Дашка. 

 — Хватит! Ладно, я прыгну. И прыгну в самую большую лужу, чтоб ты замолчала! 

 — В самую большу-у-ую? Ну пошли, — хитро улыбнулась Дашка и повела Катьку к самой большой луже во дворе. 

 Катя ненавидела себя за это, но пасовать перед главной заводилой двора и по совместительству лучшей подругой не могла. 

 Взяв разбег, Катя прыгнула так, что долетела до середины лужи и ушла в воду по колено. Брызги были такие сильные, что окатили Дашку, которая тут же начала хохотать так, что нос засопливил. Заметив это, Катька тоже начала смеяться и снова прыгнула, окатив подругу новой порцией грязной воды. 

 — А спорим, что ты сама не прыгнешь? — закричала Катька. 

 — Я? Не прыгну?! Ну, держись… 

*** 

 — Ну мам, это всё Дашка меня подначивала! — вытирала слезы Катька, снимая штаны в ванной комнате. 

 — Ох уж эта мне Дашка… Оторва. Не отвяжется ведь, — причитала мама, застирывая штаны. — Не нужно никогда спорить. Смелость не так доказывается. 

 — А Дашка говорит, что так. 

 — Нашла кого слушать. Обещай, что больше не будешь поддаваться на эти провокации. 

 — Обещаю, мам! 

 *** 

 — Катька! Катька, я на футбол записалась! — радостно приветствовала Дашка подругу. 

 — Ого! Здорово! А мне на дурацкий кружок кройки и шитья сказали идти… — с завистью произнесла Катька. 

 — Да ты че?! Ерунда какая-то. Пошли со мной! 

 — Не могу, мне не разрешат. 

 — Не разрешат, не разрешат, — начала передразнивать Дашка. — Трусиха, что ли? 

 — Нет! — состряпала грозную физиономию Катька. — Я ничего не боюсь! Захочу и запишусь! 

 — А давай на спор, что не запишешься? 

 — А давай! А ты тогда контрольную по русскому на четыре не напишешь, спорим? 

 — Пф, да легко напишу! Спорим! 

 *** 

 — Опять поспорила? Я же тебе говорила, чтобы ты в этих Дашкиных играх не участвовала. Все коленки в ссадинах, — причитала тем же вечером мама, обрабатывая содранную кожу дочери зеленкой. — Лёш, ну ты-то скажи. 

 — Тебе нравится футбол? — спросил папа, не отрываясь от газеты. 

 — Очень, — стыдливо призналась Катя. 

 — Ну и ходи тогда. 

 — Лёша! 

 — Нравится ребенку — пусть ходит. А Дашка молодец, характер ей формирует. 

 — Ну, знаешь ли… 

 *** 

 — Катька, Катька! А спорим, что ты Витьку не поцелуешь сразу после экзамена? 

 — Ты сдурела? Я в субботу на дискотеку с Ромкой иду. Представляешь, что будет, если он узнает? 

 — Я же знаю, что Ромка тебе не нравится, а нравится Витька. Зачем ты с Ромкой идёшь? 

— Затем, что Ромка пригласил меня, а Витька — тебя, ты как будто не знаешь, дурёха, — обиженно фыркнула Катька. 

— Сама дурёха. Мне этот Витька даром не сдался. Так что? Целовать будешь или трусиха? 

— Я не трусиха! А ты тогда поцелуешь дверь в туалет! 

— Фу-у-у-у! 

— Что, струсила? Давай на спор? 

— Лучше бы ты попросила меня физрука поцеловать. Ладно, дверь так дверь. Давай спорить! 

*** 

— Даш, мне Витька предложение сделал. 

— Поздравляю, ты же всегда хотела! 

— Хотела, да… 

— А что не так? 

— Не знаю. Просто это же первая любовь, со школы, понимаешь? Я ведь и не пробовала с другими встречаться, а вдруг это не моё? 

— Я не поняла, ты любишь Витьку или нет? 

— Люблю. 

— Боишься? 

— Не боюсь… 

— Кать, а давай на спор, что боишься? 

— Ты сдурела? Это вообще не шутки, — возмутилась Катька. 

— Какие уж тут шутки. Перед нами реальный трус из пепла возрождается. Событие мирового масштаба, так сказать, — затянула Дашка. 

 

— Ну ты, блин… — Катя не могла найти слов, подходящих для описания чувств, испытываемых к подруге. — А спорим тогда, что ты на права не сдашь? 

— Вот зараза… — выругалась Дашка. — Знаешь ведь, куда бить. Ладно, спорим! 

*** 

— Катька, а спорим, что ты дочку Дашей не назовешь? 

— А ты свою Катей тогда! 

— Спорим! 

*** 

— Алло, Кать, привет, как ты? Поедете с нами в отпуск в июне? Димка целый дом на море снял, возьмём детей, отдохнем, как раньше! — звенел голос Дашки в трубке, когда Катя еле живая смотрела в потолок, лежа на диване после трудного рабочего дня. 

— Меня шеф не отпустит, — всё, что смогла она выдавить из себя в трубку. 

— А спорим, что ты просто боишься спросить? 

— Даш, мы ведь не дети. Может, хватит уже? 

— Струсила, да? Ну так и скажи. 

— Я не струсила… Я просто знаю, что не отпустит. 

— А ты попроси. Спорим, что отпустит? 

— Хорошо, а ты тогда иди и прыгни с парашютом. 

— Кать, ты сдурела? Знаешь же, что я… 

— Что? Боишься? 

— Нет! Не боюсь! Спорим! 

*** 

— Алло, Катерина Алексеевна, привет! Как сама? Всё лежишь? — зазвучал в динамике бодрый старческий голос. 

— А-а-а, Дарья Васильевна, ну здравствуй, здравствуй, дорогая. Лежу, да. Ты как? Как внуки? Как Дима? 

— Ой, сплошное веселье. Вчера так шумно футбол смотрели всей семьей, что соседи полицию вызвали, — засмеялась Даша. — Витька говорит, что ты от операции отказываешься. Совсем сдурела? 

— Даш, только ты не начинай… Не нужна она мне, операция ваша, я нормально себя чувствую. 

— Врачам лучше знать, — холодно отрезала Даша, резко изменившимся голосом. — Давай не дури. Собирайся, я за тобой приеду, и вместе отправимся, без разговоров. 

— Не поеду, Даш, не хочу. 

— Струсила? 

— Пожалуйста, не надо… 

— Значит, трусиха? Давай на спор, что боишься? 

— Да иди ты! — Катька бросила трубку. 

— Говорил же, что не согласится, — махнул рукой Витя, допивая чай, который ему приготовила Даша. Он завалился к ней домой с утра пораньше весь в слезах и рассказал про недуг жены и ее отказ от необходимой операции. 

— Не боись, дай ей время, — уверенно сказала Даша, подливая чай в кружки. 

И точно, не прошло и десяти минут, как телефон брякнул, оповестив о сообщении. 

«Хорошо, спорим. Но тогда давай поспорим еще, что ты выучишь наизусть всего "Евгения Онегина" к Новому году!» 

— Ну вот, — показывая сообщение мужу Кати, улыбнулась Даша, — я же говорила. Только мне теперь из-за вас придется в библиотеку переться… 

«Спорим!» 

*** 

— Привет, моя хорошая, ну как дела? Как самочувствие? 

— Привет. Да супер всё. Уже полгода как ничего не болит. Спасибо тебе и Витьке, что вы меня тогда спровоцировали, если бы не вы… Да что это я. У вас как? 

— Всё по-старому. Живём, ругаемся, миримся, радуемся каждому дню. Кать, я тут подумала… А спорим, что ты боишься ехать на все выходные со мной в тур по Золотому кольцу? 

— Да что тут спорить, поехали, — улыбнулась в трубку Катя. — Мама права была, ты же не отвяжешься. 

— Это точно. 

*** 

— Кать, а давай на спор, что ты в лужу не прыгнешь? А? Кать, ну чего ты молчишь? Струсила, что ли? — Даша сидела на лавочке, которую недавно установили рабочие, и смотрела на фото лучшей подруги, врезанное в мрамор. — Кать, ну хочешь, я дверь туалета поцелую? — она не могла поверить в то, что последнее слово будет за ней. Она всегда была уверена, что этот спор не имеет конца. А тут… Никакого ответа… Или?.. 

Даша опустила глаза и почти у самой плиты увидела надпись, прикрытую цветами. Она аккуратно отодвинула их рукой и прочла: «А давай на спор, что ты не проживешь еще много-много счастливых лет, прежде чем мы снова увидимся?» 

— Спорим!

Александр Райн