Еще про культуру. Понимание термина
Два текста. Первый - Михаил Куликов, с фейсбука Вконтакте
Второй - мой
Основным препятствием для распространения культурологического дискурса Острога является не птичий язык гипертрофированной научности в нашей теоретической основе (Пелипенко, Яковенко, Кувакин), не #русология, проливающая свет на нелестные для культуры факты и обобщения (с этим уже все, кроме совсем отбитых патриотов, по большому счету готовы соглашаться). Нет. Главная проблема — неприятие нашей интерпретации феномена Культуры.
Для справки, серия обучающих постов о культуре:
https://www.facebook.com/groups/vostroge/posts/771695553360812 (ликбез 1)
https://www.facebook.com/groups/vostroge/posts/1084190655444632 (ликбез 2)
https://www.facebook.com/groups/vostroge/posts/772566109940423 (по русской культуре)
https://www.facebook.com/groups/vostroge/posts/989936528203379 (роль экономики)
https://www.facebook.com/groups/vostroge/posts/757510821445952/ (формальные определения в научно-популярном изложении)
Такое обилие материала, и все равно мы сталкиваемся с непониманием.
Сначала мы думали, что сам дискурс теоретической культурологии непривычен для отечественного сознания по ряду причин: слишком сильна в "интеллектуальной традиции" ортогональная нашей и куда более поверхностная интерпретация Шпенглера, противопоставляющая культуру и цивилизацию, слишком силен механистический рационализм, экономизм в подходе к сфере социокультурного, привычка мыслить культуру как подведомственное соответствующему министерству и прочее в том же духе. Да, отчасти это верно. Но люди не то чтобы не ПОНИМАЮТ, они вполне в силах это сделать. Перед нашими глазами полно примеров, когда люди даже не слишком искушенные в гуманитарных науках сходу схватывают ментальную суть явления Культуры. Есть, конечно, просто поверхностные читатели, которым лень разбираться, они гнут свою линию, не вникая в наши доводы, но основная проблема, как мне представляется, не в них. Дело скорее в том, что массовый читатель не ПРИНИМАЕТ, отторгает нашу концепцию. Этому способствуют ряд факторов. Попробуем вывести формулу отторжения.
Первым слагаемым идет материалистическая картина мира. Механистическое понимание реальности въелось в коллективное воображаемое настолько, что само стало культурным феноменом, направляющим социальные процессы в Западной цивилизации и сопределье. Людям трудно абстрагироваться, понять, что так было не всегда. Это не дает им осознать, что ценностная сфера и стремление к трансцендентному правят бал человеческой ментальности, а следовательно определяют и материальное тело культуры. Между тем механистический рационализм обывателя идет рука об руку с соответствующими ценностями, но они не рефлексируются, а трансцендентный голод или заглушен дурной бесконечностью потребительства, или переместился в области околонаучного, где царят мечты о космосе, сингулярности, постчеловеке и далее по списку. Последние — результат "перекачки" сакрального из богочеловека в человекобога (фигура Христа), проникновения Должного в сущее, но это отдельный вопрос. Свою роль здесь играет и закономерный кризис (кто-то скажет крах) мировых религий, отталкивающий людей от духовной сферы, а ее место занимают мифы современности. Человек при этом мыслит себя существом рациональным, и не может без серьезной рефлексии (на что не все способны) найти подтверждение культурологическим моделям в собственных ментальных процессах.
Также сложность для понимания и принятия такой концепции ментальности в том, что содержание и внутренние процессы западной ЛКС (как писал Пелипенко, евроатлантической - здесь имеется в виду некий срез от суперпозиции целого ряда локальных культур Западного мира), во многом действительно стали определяться экономическими процессами, где деньги в широком смысле и капитал в узком стали универсальными медиаторами. Это маскирует иные, более глубокие источники культурной динамики, создавая иллюзию того, что экономический ракурс дает исчерпывающие модели функционирования социума. Это второе слагаемое.
Добавим к нему давнюю традицию позитивизма, который де-факто запрещает даже рассматривать не подлежащие измерению и фальсификации пласты социальной реальности. Как эдакое слепое пятно (скорее даже область пространства), о котором не принято упоминать. В этом контексте очевидная ирония применения вульгарного экономизма как основы объяснительных теорий ускользает от сциентистского сознания.
Прибавим философский перекос XX века в коллективной ментальности. Преобладает (даже зачастую непроговариваемая и неосознанная) уверенность в том, что бытие формирует сознание. Достаточно вспомнить теорию разбитых окон, царствующую в головах многочисленных урбанистов и управленцев. А то, что она действительно работает на некотором базовом уровне "если есть разбитое окно, а неподалеку обитает варвар, то завтра рядом появится и второе", заглушает любые доводы к первичности сознания в жизнедеятельности взрослого сформировавшегося человека.
Вспомним также про наследие марксизма, утверждающего материальные потребности человека двигателем истории, а также исключительным источником мотиваций, как индивидуальных, так и социальных. Этот шрам на теле западной мысли до сих пор не зарубцевался.
Получившееся выражение помножим на советское по сути образование, призванное готовить винтиков системы, исполнителей и рядовых инженеров-сборщиков, но не творческих людей (за редкими исключениями ценой чуть ли не личных подвигов некоторых преподавателей). Возведем все это в степень инфантильно-логоцентричного русского ума, что был описан Павловым еще сто лет назад. Получаем полное неприятие наших тезисов об онтологии русской матрицы и системном кризисе современности. Хотя о существовании РМ люди уже начинают задумываться, признавать само ее БЫТИЕ, ибо отрицать очевидное невозможно. Но не понимая суть явления, бороться с ним нельзя, и это печально.
Таковы мои соображения касательно продвижения нашего культурологического дискурса в русскоязычном информационном пространстве. Складывается впечатление, что сложность не в донесении мысли о том, что культура, мол, это не театр и не балет, что она есть нечто гораздо большее. В конце концов, такие значения термина используются часто и далеко не только российской культурологией, что правомерно подвергается критике за свою эклектичность, болтологию и обилие никчемных работ от вчерашних истматовцев. В широком смысле схожее понимание культуры можно встретить и в учебниках истории, и обществознания, и в работах именитых западных ученых (англо-французская гуманитарная мысль). Сложность не в постижении данного смысла, а в том, что люди привыкли ставить телегу впереди лошади, даже если видели такую конструкцию только на картинках. Они думают, что именно телега везет декоративную лошадь, и никак иначе. В этой заметке я решил поделиться своей догадкой с читателями. А что с этим всем делать — вопрос отдельный и ох какой не простой.
Михаил Куликов
Еще про культуру
Культура – это то, что выросло и поддерживается.
Культура имеет сложную структуру. Изначально она напоминает волны от брошенного в воду камня. Это изначальная чистая – в меру чистая - культура. Но когда эта культурная волна набегает на торчащий из воды камень, от него расходятся производные круги. Это уже производные структуры культуры. А в конце процесса изначальная энергия утрачивается, и волна-культура исчезает.
Народники идут в тюрьму за народ – первая волна культуры. Там они встречаются с уголовниками, уголовники видят, что народники – это круто, и запускается производная культурная волна блатной романтики. Культурная волна блатной романтики набегает на камень провинциального молодежного быта, на пустоту этого быта, и возникает «культура пацанчиков». Далее пацанчики становятся не нужны и не эффективны экономически, они исчезают, и вместе с ними исчезает культурное явление.
Русская культурная матрица состоит из культур нижележащего уровня, в том числе в ее базе лежит культура пацанчиков.
И возникает старый вопрос – все-таки, Аполлон Бельведерский круче печного горшка или не круче? Если рассматривать культуру как то, что выросло и поддерживается, то не круче. Потому что культуры Аполлона уже нет, а культура пацанчиков еще есть, и свой «печные горшки» эта культура еще ваяет.
Но что бы сказал Шпенглер в своей «куда более поверхностная интерпретации» про эту культуру? Он бы сказал, что не культура противопоставляется цивилизации, а именно цивилизация культуре, а если детальнее – то 1) теряя энергию-душу и 2) обретая формы, которые поддерживают и позволяют высокое, но ограничивают, живая культура умирает, превращаясь в набор неживых форм – ритуалов и ритуальных действий. К таким действиям в России относятся религиозные ритуалы давно утраченной культурно религии, или, например, новые ритуалы поддержания демократии. Содержание умерло, формы остались.
Мертвые формы культуры, они же формы цивилизации, могут стоять сколь угодно долго, пока не появится что-то новое. По Шпенглеру «Русская культурная матрица» перешла в состояние «Русской цивилизационной матрицы». В плане живой культуры это труп.
Но что с Западной культурной матрицей? Это тоже труп. Такой же труп, как и культура пацанчиков в России. Вся планета завалена трупами культур, живых культур нет. И понимать можно только одно – культура закончилась. Есть набор инерционных структур, которые в силу инерции имитируют культурный процесс, которого нет. Потому что культурный процесс состоит из смыслов, а смыслы утрачены.
Культура – это то, что выросло и поддерживается. Сейчас всё выросло, пока растет, но уже не поддерживается. Поэтому культурным матрицам приходит конец, о чем писали. и Шпенглер, и Пелипенко. И насчет понимания Западной культуры или культурной матрицы Шпенглер сказал все главное. Главное, что нужно понять, что она заканчивается и почти закончилась. У них есть культура производства сыра; но это только инерция многих волн, запущенных между Песнью о Роланде и строительством соборов. И как раз между ними находится нечто культурное утраченное – то, что и пытался найти Шпенглер – душу. А описать душу – это сложно даже для Шпенглера. Хороший сыр – такое же производное культурно-цивилизационное явление, как и культура пацанчиков. И так же проходящее. Выводить душу Европы из сыра очень сложно.
Весь конфликт в понимании культуры сводится к тому, можно ли называть мертвую культуру – она же цивилизация - культурой. А проблема в том, что можно и называть, можно и называть. Про это лучше сказал Пелевин: «Никаких философских проблем нет, есть только анфилада лингвистических тупиков, вызванных неспособностью языка отразить Истину.»