Почему российская операция на Украине не получилась быстрой? Остались ли после восьми лет майданной власти люди пророссийских взглядов на Юго-Востоке? Кто должен вылавливать необандеровцев на освобожденных территориях?

Об этом и о многом другом «ПолитНавигатору» рассказал движущийся вместе с российской армией на Харьков в прошлом харьковский активист и политэмигрант, лидер движения «Русь Триединая», писатель и публицист Сергей Моисеев.

Когда начиналась операция на Украине, у многих возникло ощущение некоего блицкрига, который был возможен в 2014-ом году. Мол, при виде нашей освободительной армии враг со страху побежит, население будет встречать нас с цветами, и все закончится за пару недель. Почему же, на твой взгляд, конца и края операции не видно до сих пор?

Я лично ничего подобного не ожидал. И даже спорил с товарищами, ожидавшими быстрого блицкрига. Дело в том, что за последние восемь лет бандерлоги нехило окопались, и мы должны четко понимать их психологию: они не опереточные нацисты, а самые настоящие. Нацизм замешан на гордыне духа, а гордому человеку иногда легче умереть, чем жить, принимая реальность. Вот почему фашисты в Рейхстаге сопротивлялись до последнего? Потому что они не могли принять реальность, как таковую. Для них это было невыносимо.

Нынешние нацисты Юго-Восток Украины, естественно, считают не совсем своей территорией, поэтому основные пункты сопротивления они создали именно там, на территории Новороссии. Потому что эти города им не жалко, в особенности Харьков. Они действуют по принципу: «Да не доставайся ты никому» и «После нас хоть потоп». Как фашисты в Великую Отечественную уходили, оставляя после себя выжженную землю, так и нынешние используют тот же принцип, плюс к этому прикрываются мирным населением, как живым щитом, никого не выпуская через блокпосты на нашу территорию.

Мы когда зашли в Цыркуны в трех километрах от Харькова, там женщина рожала, схватки начались, она вышла на улицу, и тут как раз мы подъехали. Она легла на асфальт, должна была приехать «скорая». Мучилась. Но укры через свой блокпост «скорую» не пропустили. Я сам лично разговаривал по телефону, говорил, что мы дадим коридор, они отказались. Нам пришлось ее вести в глубь территории, которая контролировалась нами, но там не оказалось роддома, там была только больница, где не было света.

То есть, укропы не выпускают никого и расстреливают автомобили, если те пытаются прорваться.

У многих в памяти образы Харькова 2014 года, когда сотни, а то и тысячи людей шли с российскими триколорами к консульству России за поддержкой. За прошедшие с того момента восемь лет удалось ли украинской власти переформатировать сознание харьковчан на свой лад и остались ли в городе люди, что ждут нас и по сей день?

Стойкие люди остались. И они ждут нас как освободителей. Мы входили в Харьковскую область в первой колонне, впереди нас шло всего три танка, и БТР сопровождения, моя машина была пятой, я своими глазами видел, как женщины выходили нам навстречу, крестились и плакали. Нас обнимали, целовали, радовались. Нас встретили, как освободителей. И говорили: «Только не уходите». И спрашивали: «Вы же не уйдете?».

Понятно, что многие, особенно молодежь, прошиты нацистской пропагандой, потому что они другой реальности не видели. Им не с чем сравнивать. И если в 2014 году было соотношение 30 на 70 в нашу пользу, то теперь где-то 50 на 50.

Но в связи со сложной ситуацией, с тем, что начались бои в городе, многие харьковчане подхватили «стокгольмский синдром». Им внушили, что все разрушения идут от российской армии, хотя у меня есть четкие доказательства, что украинцы сами обстреливали жилые кварталы из минометов. То есть, они сами кошмарят, а потом списывают на нас. Понятное дело, что российская армия действует ювелирно, ее главная задача – сохранить жизни мирных людей, поэтому операция проходит очень сложно. Если бы не было задачи – по возможности сохранить жизни мирных граждан, Харьков был бы освобожден за один день.

Сейчас идет блокировка города со всех направлений, и освобождение Харьковской области.

Ты несколько лет назад предсказывал нынешнюю операцию с точностью до месяца. Я тогда не верил тебе, теперь иначе отношусь к твоим словам. Твой прогноз по поводу того, когда закончится нынешняя операция?

Да, этот прогноз был опубликован в моей книге три года назад. Я думаю, что к православным праздникам закончится основная фаза, и начнется работа на местах, зачистка, фильтрация и так далее. И это еще где-то на год работы с укропским элементом. Думаю, к концу Великого поста все закончится.

Нет опасения, что от твоего родного Харькова к тому моменту останутся одни лишь руины?

Меня часто харьковчане нередко спрашивают: а нас за что? Сразу вспоминается известный анекдот: «Мыкола, а пидемо бити москалив! А як вони нас побьють? А нас за що?». Вот с моими земляками произошло тоже самое. Есть еще с ветхозаветных времен, из «Библии» такое понятие, как коллективный грех. То есть восемь лет они спокойно смотрели, как уничтожают Донбасс. Платили налог на АТО, собирали деньги на АТО. И каждый, кто вложился в это, несет долю собственной ответственности. И здесь нет понятия «мирный» или «не мирный». Как ты относился к тому, что сжигали людей в Одессе? И вот спустя восемь лет принцип бумеранга сработал. Ветер пожинает бурю – в усиленном формате. Открой Книгу пророка Иезикииля, 21 и 22 главы, там буквально вставляешь «Украина» вместо «Израиль», и все становится на свои места.

Удивительно смотреть, как на освобожденных территориях разрешают митинги под двуцветными флагами, позволяют оскорблять наших солдат. Не кажется ли тебе подобная деликатность излишней?

Кажется. Нужно действовать жестче, но жестче должны действовать не российские военные, а местное население, те люди, что являются нашими сторонниками. Вот как я сделал? Мы зашли на освобожденную территорию, сразу же нашли человека наших взглядов, который продемонстрировал готовность возглавить местную власть. Говорим: «Действуйте, структурируйтесь». Он тут же собрал своих сторонников, и там если укроп где-то вылезет, то ему сразу же дадут по ушам. Свои же должны по ушам бить, а не российские военные.

И я, в принципе, тоже имею моральное право, потому что у меня сохранился украинский паспорт. Я достаю его и говорю: «Ребята, смотрите, я пришел домой, вот моя прописка». И мы демотивируем противника тем, что мы – местные. Необходимо активировать наших сторонников на местах. И чем быстрее мы это сделаем, тем лучше. Для этого у нас создана структура из политэмигрантов из Украины. Обратитесь к нам, и мы скажем, кого куда поставить. Рогова (бывшего политэмигранта, лидера «Славянской гвардии», ставшего членом совета военно-гражданской администрации Запорожской области – ред.) вот, уже назначили.

У меня сейчас формально нет никакой должности, но я, тем не менее, могу решать вопросы. Военные подобным не занимаются, они в этом ничего не понимают, для этого там есть мы.

Вот как делали украинцы? Они завозили с Львова на наши земли пару-тройку дебилов, те создавали вокруг себя кучку, у них появлялась власть и они перемалывали наших – наше большинство. Сейчас ситуация проще: в те области, куда мы заходим, наших сторонников где процентов пятьдесят, и даже если тридцать процентов есть, то этого достаточно, чтобы установить власть, и на нее опереться.

А там они сами уже структурируются, знают, кого подтянуть, а кого вышвырнуть. Например, мы зашли в Циркуны к одному товарищу, он говорит: вот тут живет укроп, а вот тут – наш, а там – атошник. Все, три секунды, и мы знаем всю картину. Все, ребята, занимайтесь, мы придем, с автоматами постоим, а вы все сами сделаете.