Закат шведского социализма
Александр Запольскис
Воинствующий феминизм и гендерное равенство должны спасти Европу от вымирания, но при этом убить страну
В январе 2017 года численность населения Швеции превысила 10 млн. человек. Для страны площадью примерно как Архангельская область РФ, а фактически заселенной как Московская область, это, безусловно, существенное достижение. Но его оценка в Европе заворачивает явно куда-то не туда. Взгляды шведов на превосходство собственной модели общества пересеклись с демографическим кризисом Европы и дали удивительный по своей сути синергетический эффект.
Маленькая Швеция провозглашена демографическим спасительным кругом для всего ЕС, население которого составляет 511,8 млн. человек и как бы тоже растет, но, как выясняется, только за счет притока иммигрантов. Тогда как в Швеции развитие продолжается, так сказать, на основе собственных ресурсов.
Это в значительной степени подстегнуло интерес к изучению специфики «шведской модели» с дальним прицелом ее адаптации на другие страны Евросоюза, а также послужило основанием для собственных политиков к возвеличиванию так называемой «шведской модели семейной политики», активно проталкивавшейся феминистическими движениями «за гендерное равенство».
Символ феминизма
Оно основано на красивых принципах «личностно-ориентированных институтов» и «семейно-ориентированной государственной политике» как повышающих равенство полов в плане занятости и доходов, так и снижающих уровень конфликтов, связанных с материнством. Доказательством которого и считается национальный демографический успех. Он сейчас активно подхвачен западным, прежде всего европейским феминистическим движением в качестве ключевого аргумента, подтверждающего однозначность преимущества «новых принципов» организации общества в целом. Во всех его аспектах, от семьи до бизнеса, логики законов и задач государства в целом.
Однако анализ реальных цифр эту красивую картину сильно явно ставит под сомнение, начиная уже с ее ключевого параметра — уровня рождаемости. В Швеции он действительно высок — 11,8 человек на 1000 населения или 1,85 ребенка на одну женщину, тогда как в целом по ЕС этот показатель составляет всего 1,6. Вот только для простого естественного замещения он должен быть не ниже 2,1, тогда как в Ирландии он составляет 1,81, в Великобритании — 1,79, в Прибалтике — 1,6, в Германии — 1,59, Польше — 1,39, в Португалии — 1,36.
Стало быть, шведский результат это не так чтобы успех. Замечательно он смотрится лишь на фоне еще больших проблем остальных европейских народов. Европа, очевидно, вымирает, просто шведы делают это заметно медленнее остальных. Но суть процесса остается неизменной.
Регрессивная тенденция там проявилась уже в 80-х годах ХХ века. Если в 1910 году доля населения младше 10 лет составляла 24%, а до 60 лет доживало всего 8% родившихся, то в 2010 количество детей упало вдвое (до 12%), а доля доживших до 60 выросла в 2,2 раза (до 18%). Исходя из сложившейся тенденции, к 2020 году доля лиц старше 65 составит уже 22%, а с учетом шестидесятилетних — 25−26%.
Впрочем, насчет преимущества «шведской модели семьи» в части «естественного прироста» факты с официально рекламируемой картиной также расходятся. Доля граждан, кто родился за рубежом сам или там родились их родители, на 2017 год составляет 20% и продолжает активно расти. Чему активно способствуетсформировавшаяся там идея мессианства, основанная на убеждении в безусловном превосходстве местного уровня жизни не только над миром «в целом», но даже над остальной Европой.
Формально на это у шведов определенные основания действительно есть. Шведское королевство отличается одним из наиболее высоких уровней социальных гарантий. В особенности для женщин и матерей. Но благостность картины решительно омрачают три обстоятельства.
Во-первых, все заявленные успехи «шведской модели» основаны исключительно на повышении социальной нагрузки на государственный бюджет, налоги в который уже превышают 43% совокупного дохода страны (как частных лиц, так и бизнеса) и продолжают расти. Ожидается, что к 2030 году они достигнут 47−52%, и сможет ли общество это спокойно пережить — большой вопрос. Средний по Европе уровень налогообложения составляет 41%, а в примерно половине, правда, по размеру вклада их экономики в ЕС наиболее мелких странах, он вообще находится на отметке порядка 30%. Уже сегодня каждый работающий человек в Швеции должен обеспечить в 1,5 раза большее количество товаров и услуг, чем было бы необходимо для него самого.
Во-вторых, Швеция в целом «живет на свои» лишь очень формально. По структуреэкономики уже в 2012 году доля доходов от услуг достигла 71% и продолжила рост. Впрочем, считалось, что создаваемые промышленностью 27% вклада в национальный ВВП являются достойной гарантией индустриальных успехов и надежной основой национального благоденствия.
Electrolux
Однако при этом местные статистики аккуратно обходят вниманием ряд «как бы не важных» моментов. Сегодня банковские и финансовые услуги формируют 24,3% ВВП страны. Примерно столько же (24,8%) дают торговля, гостиницы, транспорт и связь. Доля промышленности сократилась до 18,8%, а сельского хозяйства — до 1,2%. При этом совокупный вклад экспорта в ВВП превышает 44% в целом, и 63% — в секторе промпроизводства.
Впрочем, банковская деятельность крупнейших шведских финансовых групп за рубежом получает более 71% своего совокупного дохода. Шведские банки доминируют в Скандинавии, Прибалтике и ряде стран Восточной Европы, совокупное население которых превышает 90 млн. человек, которые своими деньгами нынешнее шведское социальное чудо и финансируют. В особенности в секторе ипотечного кредитования. При средней доходности банковского бизнеса в Европе в 10−13% годовых шведским банкирам ипотека приносит 22%.
1000 шведских крон
В-третьих, на протяжении почти двух веков шведы не участвовали ни в одной войне, при этом активно и с большой выгодой для себя пользуясь статусом «нейтральной фабрики мира», производившей буквально всё, от гражданской продукции до вооружений, от дефицитных подшипников до бумаги и медикаментов. Например, во Второй мировой войне шведы прекрасно дополняли промышленные возможности Германии, а по ряду видов сырья вообще являлись стратегическими поставщиками.
Такой нейтралитет позволял не только зарабатывать напрямую, но и активно инвестировать в широкую гамму «инструментов», начиная от поставок «в долг» до вложений в местные экономики на льготных условиях. Точного размера общей суммы накопленных прямых шведских инвестиций в иностранные государства в открытых источниках найти не удалось. На уровне экспертных мнений озвучивается оценка в примерно 800−900 млрд долларов, некоторые называют даже 1,27 трлн долларов, тогда как собственный годовой ВВП страны лишь в 2017 достиг 511 млрд, из которых в иностранное инвестирование государство направляет по меньшей мере 23 млрд.
Шведская болельщица
Вот так преимущества «шведской модели семьи и общества», еще часто именуемой шведской моделью социализма, и формировались. Фактически была создана система, в которой «половина Европы», кстати, включая Россию, обеспечивает те самые высокие социальные стандарты «для одной маленькой страны», которые шведский феминизм использует в качестве «убедительного доказательства» своего превосходства.
А самое в этой истории забавное, что получение статуса «преимущественной модели», в конечном итоге убивает прежде всего само шведское общество всеобщего благоденствия. В мир бесплатного социального счастья растет поток мигрантов не только из других стран ЕС, но и вообще из других регионов, культур и традиций. Работать они не хотят, но получать высокие социальные гарантии желают.
В свою очередь, в последние несколько лет начинают расти риски, связанные с чрезвычайной зависимость шведской экономики от экспортных рынков. Шведы в свое время являлись активными сторонниками продвижения глобализма и теперь оказываются одними из самых пострадавших от краха этой идеи. Закрытие рынков и расширение тенденции к импортозамещению в других странах, кстати, строго по канонам «шведской модели бизнеса», где доля государства в экономике находится ниже 20% и выражается в основном в субсидировании частников, ведет к снижению доходности «шведских иностранных инвестиций», тем самым сокращая объемы источников финансовых поступлений в бюджет. Формально он еще как бы растет, но в основном уже путем пересмотра налоговых ставок и снижения размеров субсидий.
Всё это в итоге для шведской модели имеет самое непосредственное разрушительное значение. По мере роста неизбежности «жить только на свои» всё чаще оказывается, что шведы, по сути, от всех прочих ничем особым не отличаются. Детей рождается всё меньше, население быстро стареет. Доля «тех, кому за 80», с 5,1% в 2014-м по всем расчетам грозит подняться до 12,3% к 2080 году, что будет означать полный крах всех шведских социальных механизмов.
Уже сегодня, при формальном, по закону, пенсионном возрасте в 61 год (планируется повысить до 64), практически каждый второй «пенсионер» продолжает работать. Потому что нужны деньги. Дело дошло до того, что государство вынуждено сдвинутьофициальный предельный возраст, позволяющий пенсионеру совмещать работу с пенсией, с 67 до 69 лет. Эпоха шведского социализма заканчивается.