Уж мы их душили, душили: Хроника уничтожения московских больниц

В два раза меньше коек за 10 лет

На утро 20 апреля в Москве было 26 350 подтверждённых случаев коронавирусной инфекции. При этом количество случаев пневмонии (заражённые коронавирусом умирают именно от пневмонии) за прошедшую неделю в столице выросло в два раза — до 5,5 тысячи. Для борьбы с этой напастью, помимо создания новой специализированной клиники в Коммунарке и перепрофилирования ряда больниц и больничных корпусов в самой Москве, в том числе корпуса знаменитой 1-й Градской больницы и госпиталя ветеранов войн, у деревни Голохвастово начато строительство новой инфекционной больницы на 900 коек. Стоимость этого строительства, по минимальной оценке, составляет 5–7 миллиардов рублей, стоимость иных дополнительных мер, предпринятых московских правительством, — ещё 5 миллиардов. Не исключено, что правы эксперты, утверждающие в публикации "Известий", что реальная цена строительства превысит 50 миллиардов. 

Здравоохранение должно иметь готовые для развёртывания очень значительные резервы — тысячи коек и тысячи врачей — на случай, когда обыденное течение жизни прерывает катаклизм. Фото: Андрей Никеричев/АГН "Москва"

Подтверждения этих данных от московского правительства нет, а оправдание расходов есть: коек не хватает и в целом система трещит по швам — по словам заместителя мэра Москвы Анастасии Раковой, все службы здравоохранения столицы "работают на пределе".

Коек не хватает из-за того, что их сократило само правительство Москвы: в общей сложности, по данным Росстата, число инфекционных коек в Москве сократилось примерно в два раза: с 4823 в 2011 году до 2661 в 2018-м. А всего в рамках оптимизации здравоохранения было сокращено более 30 тысяч коек разной специализации.

Зачем сокращали койки?

Москва — самый богатый из всех субъектов Федерации, с самой богатой системой здравоохранения. Суммарно (из бюджета города и фонда ОМС) система здравоохранения Москвы получает в год почти 1 триллион рублей. Это сказывается и на оснащении больниц и поликлиник, и на зарплатах медперсонала. Средняя зарплата московского врача "до короны" составляла 143,5 тысячи рублей, причём у участкового терапевта было 111 тысяч. Это просто космические деньги по меркам всей остальной России за МКАД. Мэр Москвы считает, что это стало возможным только благодаря оптимизации: "Если бы мы не оптимизировали количество административного персонала, коек в Москве, затрат, ненужных затрат… Заработная плата наших московских врачей была бы не 140 тысяч, а 70 — в два раза меньше".

Логика мэра такова: денег в здравоохранении тем больше, чем больше денег системы обязательного медицинского страхования собирает каждая больничная койка. Больше денег получается, естественно, в том случае, если на каждой койке как можно чаще меняются, "получая медицинские услуги", больные.

С этой точки зрения содержание одних коек гораздо выгоднее, чем других. Например, инфекционные больницы, включая специализированные детские, страшно невыгодная штука, так как эпидемии — это ведь, слава Богу, большая редкость. Так что оптимизировать их сам (ну, точно не Бог) велел. И оптимизировали с большим удовольствием. Например, в 2012 году в Москве закрыли две детские инфекционные больницы — № 12 и № 8. Столичный департамент здравоохранения указывал, что одна койка в этих учреждениях работает только 180 дней в году, а остальную часть года простаивает. С точки зрения бизнеса, действительно, нетерпимая ситуация. Её исправили: больницы закрыли, земельные участки передали застройщику, который, правда, в рамках контракта построил новый инфекционный корпус для детской больницы им. Сперанского — на 200 коек. Минус 100 коек.

Другой пример: в 2014 году правительство Москвы закрыло инфекционную больницу № 3. Минус 420 коек, минус 350 человек квалифицированного персонала.

Спорить с мэром и мэрией ни у кого не получалось. Единственный аргумент в защиту сокращаемого "коечного фонда" состоял в том, что системе здравоохранения нужен резерв на случай, если что-то случится и больных в одночасье станет намного больше. Этот аргумент мэрия Москвы слушать не желала. Какая там мобилизационная готовность? Речь ведь не об армии. Речь о сфере услуг. Эффективность измеряется деньгами.

По примеру просвещенного Запада…

В защиту мэрии можно кое-что сказать: оптимизаторы последовательно делали "как на Западе", ведь всем же очевидно было, что на Западе медицина устроена гораздо лучше. Там "хороший доктор" и "доктор Хаус"… Там клиники, для лечения в которых для пациентов из России приходится всем миром собирать деньги.

Смертность в Нью-Йорке в марте-апреле возросла вдвое по отношению к прошлому году. В Англии, сокращая нагрузку на систему здравоохранения, "обнулили" медстраховки иностранных студентов. Фото: US Navy/Globallookpress

На Западе, действительно, система здравоохранения выглядит гораздо "эффективнее" российской, если говорить о деньгах. И гораздо компактнее. В США на сто тысяч населения приходится примерно вдвое меньше врачей, чем в России (сейчас, после всех наших оптимизаций). В США, да и почти нигде в мире, нет ничего подобного нашим поликлиникам. Там на скорой помощи к больным приезжают не врачи, а "парамедики", дело которых не лечить, а доставить пациента в больницу живым. Врачи при этом — едва ли не самая обеспеченная часть населения, а задача обеспечить медицинскими страховками всех граждан не выполнена до сих пор.

Чего стоит эта высокоприбыльная, бизнес-эффективная медицина, показал коронавирус. Оказалось, что здравоохранение "развитых стран" совершенно не готово к борьбе с эпидемией. В США и Великобритании, в Италии и Испании произошла катастрофа: без медицинской помощи остались сотни тысяч людей, больных чем угодно, кроме новомодной болезни. Кое-где в дефиците оказались не только койки в больницах и квалифицированные медики, но даже места в моргах и на кладбищах. Смертность в Нью-Йорке в марте-апреле возросла вдвое по отношению к прошлому году. В Англии, сокращая нагрузку на систему здравоохранения, "обнулили" медстраховки иностранных студентов. Существенно лучше ситуация оказалась в Германии, но там старую добрую мобилизационную медицину изживать и не собирались.

Теперь всем стало ясно то, о чём раньше говорили лишь некоторые эксперты: копировать западную систему ни в коем случае нельзя. Не потому, что там совершили какие-то исправимые ошибки. Ошибкой на грани преступления является сама идеология, согласно которой здравоохранение — это часть сферы услуг, к которой применимы KPI обычного бизнеса, чем прибыльнее, тем лучше. Оказалось, что чем прибыльнее, тем меньше шансов спасать человеческие жизни.

Здоровье — не товар

В России и в Москве катастрофы по типу Нью-Йорка не случилось и не случится только потому, что дооптимизироваться до западного уровня не успели. Наша система осталась непохожей на западную и сохранила родовые черты советской "системы Семашко". Но симптомы той же тяжёлой болезни проявились и у нас: коронавирус потребовал перепрофилировать под инфекционные до 10 тысяч (!) из оставшихся в Москве коек. Нам не хватает именно того, что раньше было "оптимизировано". Если бы речь шла о войне, можно было бы сказать, что армия была вынуждена вступить в бой, не имея стратегического резерва. Армия выстоит и победит, но высокой ценой.

Но речь все-таки не о войне, а о "социальной сфере". И коронавирус должен заставить всех нас — но прежде всего московские власти — понять, что бизнес-эффективность и защита здоровья населения — это понятия из разных логик. Нельзя думать об извлечении прибыли, если речь идёт об общественном благе. Здравоохранение должно иметь готовые для развёртывания очень значительные резервы — тысячи коек и тысячи врачей — на случай, когда обыденное течение жизни прерывает катаклизм. Когда "не до жиру, быть бы живу" — и прибыль ничего не значит.

"Сегодня примерно половина московских клиник — частные", — заметил в беседе с корреспондентом "Царьград ТВ" сопредседатель Всероссийского союза пациентов, эксперт ООН по вопросам организации систем здравоохранения, доктор медицинских наук, профессор Ян Власов. Частные клиники (несмотря на богатое оснащение) оказались не готовы к необходимости оказывать гражданам экстренную помощь. А у оптимизированного государственного сектора здравоохранения нет резерва. Необходимо, чтобы здравоохранение было частью государственной системы безопасности граждан, важнейшей стратегической задачей государственного управления. Это не значит, что в этой системе нет места частной инициативе и экономической эффективности. Но это значит, что речь не должна идти о здравоохранении как о бизнесе, о лечении как услуге, оказание которой непременно означает прибыль. Только при таком подходе государство может располагать необходимыми мобилизационными мощностями "на случай, если" — если медицина понимается не как нечто, регулируемое "невидимой рукой рынка", а как необходимое общественное благо. "Здоровье — не товар, — уверен профессор Власов. — Медицина — это не бизнес или менеджмент, а служение Отечеству".