«По золотым следам Мариенгофа…»
Анатолий Мариенгоф успел попробовать свои силы не только в поэтическом жанре, который принес ему наибольшую известность, но и в прозе, драматургии, мемуарной литературе. По утверждению Иосифа Бродского, роман Анатолия Мариенгофа «Циники» – это «одна из самых новаторских работ в русской литературе этого века, как плане языка, так и в плане структуры». Он также пишет, что Мариенгоф был первым, кто применил «киноглаз» в русской литературе.
Ярко, лаконично и увлекательно об Анатолии Борисовиче Мариенгофе рассказывает вышедшая в 2018 году работа Захара Прилепина «Жизнь и строфы Анатолия Мариенгофа». Книга знакомит нас с непростой судьбой Анатолия Мариенгофа, его разнообразным творческим наследием. Прилепин подробно исследует неповторимый литературный стиль Мариенгофа, его влияние на поэтов-современников, дает собственную оценку места и значения творчества Мариенгофа в русской литературе XX века.
«Поэзия Марингофа может нравиться или не нравиться, но цельное восприятие его творчества утверждает в простом мнении: Мариенгоф – самобытен», – пишет автор в начале книги. «Мариенгоф придумал метод, стиль, собственную дендисткую выправку, открыл собственный материк, поставил столицей Анатолеград, и сам эту страницу закрыл». После смерти Есенина Мариенгоф стихов сочинять больше не станет, перейдет к творчеству в других жанрах литературы, в которых займется «либо описанием самоопределения человека со всем его душевным скарбом, либо историческими хрониками».
«У Мариенгофа, при всем его иронизме, восприятие бытия трагическое, и его трагедия – эпоха, внутри которой он жил и за которую отвечал», – такова, по мнению Захара Прилепина, суть творчества Мариенгофа.
Анатолий Мариенгоф был одним из самых важных людей в жизни Сергея Есенина. В период 1918-1921 годов поэты были неразлучны и вместе совершали путь к восхождению к вершинам литературного олимпа: они выступают на творческих вечерах, открывают литературное кафе «Стойло Пегаса», издают сборники стихов, торгуют книгами в собственной книжной лавке, издают журнал «Гостиница для путешествующих в прекрасном», становятся участниками многочисленных скандалов. Мариенгоф научил Есенина быть элегантным: носить лакированные башмаки, дорогие костюмы, цилиндр. Их совместный быт был образцом порядка, хозяйственности и сытого благополучия. Только после расставания с Мариенгофом началось многолетнее пьянство Есенина, которое в итоге приведет к печальным последствиям.
Как бы подводя некий итог многолетней дружбе, Сергей Есенин в своем стихотворении «Прощание с Мариенгофом» (1922) напишет: «Среди прославленных и юных / Ты был всех лучше для меня». Мариенгоф после смерти Есенина напишет такие пронзительные строки:
«Сергун чудесный! Клён мой златолистный!
Там червь
Там гибель,
Тленье там.
Как мог поверить ты корыстным
Её речам».
О творческом союзе Есенина и Мариенгофа исследователь-современник А. Авраамов в своей работе «Воплощение: Есенин – Мариенгоф» (1921 г.) писал: «…оба – недостигаемые колоссы, с величавой простотою повествующие о делах мира сего и духовном мире – равно величественно, равно гениально…. Есенин-Мариенгоф, пророки величайшей Революции, творящие на грани двух миров, но устремленные – в великое Будущее».
По мнению Прилепина, слава Есенина вовсе не затмевала уверенной известности Мариенгофа. После революции Мариенгоф был одним из самых издаваемых поэтов, он мог и без Есенина собирать на свое выступление Колонный зал Дома союзов, хотя, конечно, масштаб поэтического таланта Мариенгофа был ощутимо меньше таланта гениального Есенина.
«Имажинизм – и мозг, и мышцы, и скелет поэзии Мариенгофа», – подчеркивает Захар Прилепин. «Чтобы наследовать Мариенгофу, нужно стать имажинистом, жить в 1919 году и дружить с Есениным».
Мариенгоф – создатель собственной неповторимой рифмы. Влияние его стихотворной манеры ощущалось в творчестве многих поэтов того времени, даже таких, как Вениамин Хлебников и Сергей Есенин. В книге приводится много конкретных примеров в этой связи. Прилепин отмечает тот факт, что «Есенину до 1919 года вообще не была свойственна своеобразная поэтическая ирония, разве что в народном смысле – по линии озорной частушки. Иронизм, человеческий, почти уже тактильный контакт с читателем в стихах, новая, слегка, а то и сильно провоцирующая интонация, откровенность на грани скандала – все это безусловное наследство дружбы с имажинистами, особенно с Мариенгофом».
Поэты-имажинисты были ярким культурным явлением своего времени, их известность перешагнула даже границы Советской России. Повсюду устраивались их творческие вечера, их клеймили и ругали в печати, они не признавали ничьих авторитетов, на встречу Нового года с имажинистами продавались билеты. Вот что об этом пишет Захар Прилепин: «Парадоксальным образом Мариенгоф, Шершеневич и Есенин в те годы заменяли собой для московской публики то, что сегодня назвали бы «гламуром». Но, пишет далее автор: «Отличие «гламура» имажинистов от любого другого гламура – только в одном. Они умели торговать своей поэзией, как услугами стилистов, перчатками, шампунем, – но впаривали при этом сложнейшие по образному ряду и безупречно организованные с точки зрения формы стихи».
Автор с несомненной симпатией относится к поэтам-имажинистам: «Не знаем, как вы, а мы не отказались бы отпраздновать Новый год в компании Есенина, Шершеневича и Мариенгофа. А с поэтами современными ничего праздновать не хочется, им самим от себя скучно».
Захар Прилепин называет парадоксальным тот факт, что Мариенгофа всегда воспринимали в первую очередь как поэта, хотя большую часть жизни он занимался драматургией. Он также написал и прозаические произведения «Роман без вранья»(1926), «Циники» (1928), «Бритый человек» (1929), среди которых наиболее известным окажется роман «Циники», рассказывающий о любви историка Владимира и его жены Ольги в холодной и голодной послереволюционной Москве. Мариенгофу при всем своем «внешнем минимализме прозаика» удалось показать невыносимую человеческую боль и создать типажи, которых до сих пор не было в русской литературе. Роман был признан «антибольшевицким» и не получил должной оценки современников, как и остальные прозаические произведения Мариенгофа. «С лучшими своими прозаическими вещами Мариенгоф оказался не ко времени – страна решала свои задачи, ей было не до склонных к дендизму циников», – пишет Прилепин. Последняя автобиографическая работа «Мой век, моя молодость, мои друзья и подруги» была опубликована уже после смерти Мариенгофа.
Пьесы Мариенгофа время от времени ставились в разных театрах страны, но успеха, равного поэтическим произведениям и прозе автора, они не имели. Среди круга драматических произведений, которых было более десятка, Прилепин выделяет поэтическую драму «Шут Балакирев», называя ее «золотым запасом русской литературы». «Больше всего кажется, – пишет Захар Прилепин, – он хотел быть драматургом – но драматургом был в результате не больше, а меньше всего. Не потому, что он плохой драматург – нет, вполне достойный, а потому, что поэтическое и прозаическое его наследство несравненно выше и оригинальней».
Огромную роль в биографии Анатолия Мариенгофа сыграла его встреча с актрисой Камерного театра Анной Никритиной. «Лучшей пары, чем Мариенгоф – Никритина, я никогда не видел, не знал и, наверное, не увижу и не узнаю» – так вспоминает об их союзе знаменитый актер Михаил Козаков. Вот как опишет их совместную жизнь сам Мариенгоф:
«С тобою, нежная подруга
И верный друг,
Как цирковые лошади по кругу,
Мы проскакали жизни круг».
Она познакомила Мариенгофа с театральным миром, была первым ценителем его произведений, подарила сына Кирилла. Его необъяснимое и неожиданное самоубийство в 17 лет останется огромной душевной болью Мариенгофа и Никритиной на всю жизнь.
Среди воспоминаний о Мариенгофе, как о человеке, запоминается характеристика его друга писателя Израиля Меттера. В числе основных черт Анатолия Мариенгофа он называет доброжелательство и элегантность. «Дело не в том, с каким изяществом он носил костюм. Мариенгоф был элегантен по самой своей душевной сути. Он всегда был внутренне собран, ничто в нем не дребезжало».
Анатолий Мариенгоф умер 24 июня 1962 года, в день своего рождения по старому стилю.
«Написал он много всего, нужного навсегда и совсем лишнего – однако словесная походка и дендисткая повадка, античный стоицизм, своеобразная, на грани провокации философия бытия – снисходительного к людям одиночки и наблюдателя, – все это, с первых слогов лучших его вещей, позволяет угадать: перед нами – он», – такой вывод о творческой судьбе Анатолия Мариенгофа делает Захар Прилепин.
В книгу включена подборка стихотворений Анатолия Мариенгофа, а также его трагедия «Заговор дураков» (1921).
Более подробно с творческим наследием Анатолия Мариенгофа можно познакомиться, обратившись к электронному каталогу нашей библиотеки. Кроме того, электронные копии его прижизненных изданий имеются в собраниях Национальной электронной библиотеки и Президентской библиотеки им. Б.Н. Ельцина.
Оксана Уфимцева