«И я решил: ладно, если вы хотите, чтобы я был открытым геем, — я буду открытым геем». Монолог ЛГБТ-активиста из Карелии о каминг-ауте, патриотизме и железном занавесе
Про каминг-аут. «Мне надоело сидеть в темноте»
— Семья у меня была нормальная. Мама у меня — работник культуры по образованию, папа по образованию — заслуженный зек, тиран и деспот, строил не только свою семью, но и в поселке его все боялись. У них родился я. От мамы мне досталась любовь к прекрасному, от папы — обостренное чувство справедливости. Меня по большей части воспитывали мама и бабушка. Папа не особо занимался моим воспитанием, ему глубоко пофиг было.
В школу я пошел в шесть лет, потому что был вундеркиндер. У нас был самый большой класс в деревне, 13 человек. 10 парней, три девочки, и периодически меня причисляли к ним. Дружил я только с девочками, потому что у меня была психологическая травма: в восемь лет меня изнасиловал взрослый мужик.
По сути, с того мужика все и началось. Если какой-то мужик на меня начинал бычить, у меня ступор, я не могу ничего ответить. Будет бить — я лягу и буду лежать, пока он меня не добьет. И в школе понимали, что я слабый и не могу ответить, и самоутверждались за счет меня.
Я вспоминаю школьные годы. Это же деревня, там делать особо нечего, и классе в восьмом, в шестом начались какие-то костры за поселком, куда все ходили, покупали полторашку крепкой «Охоты», ужирались в хлам 20 человек с нее, и туда было очень престижно ходить. Меня туда не брали. Могли взять, чтобы повеселиться, постебаться надо мной. Иногда мы приходили туда с моими подругами чисто потусить, но это было, пока все не ужрутся и не захотят меня *** [избить].
Всю школу меня били. Все на гомофобии было завязано, потому что я, во-первых, всю жизнь занимался танцами, соответствующая походка у меня, сам манерный какой-то, говорю как-то не так, выгляжу как-то не так, к участковому прихожу — он говорит: «Вы своим внешним видом провоцируете, чтобы вас били».
Меня как-то вывозили в лес на карьер в деревне. Один раз шел по дороге, никого не трогал, меня попытались под машину толкнуть. Сводный брат на своем дне рождения избил меня за то, что я гей. Это все Шалговаара [поселок в Медвежьегорском районе Карелии] — моя альма-матер. Так меня закаляло, закаляло и, наверное, закалило до конца.
Папа меня не принял. Мама сказала: все нормально. Но как у нас все нормально? Мы не говорим вообще ни о чем связанном с моей личной жизнью, но у нас все хорошо. Но это же не хорошо. Я понимаю, что пытаюсь ей что-то доносить, а она говорит: «Куда мне? Мне 70 лет скоро, я ничего не понимаю, для меня все это ой-ой-ой и плохо-плохо».
Я посмотрел какое-то видео в YouTube, тоже про гея, у него спрашивают: «Почему вы не боитесь говорить о себе?» Он отвечает: «Меня что, мало били? Ну побьют меня еще раз, что изменится? Так хотя бы за правду».
Да и устаешь: тебе надо врать родителям, друзьям, на работе, еще каким-то людям, в интернете стараться, чтобы тебя никто не вычислил, врать самому себе. Я один раз так врал, что самому себе поверил.
Когда меня в последний раз *** [избили], я лежал в крови и думал, как же мне себя защищать-то уже? Сидеть дома и молчать уже не получается. Многие же думают: «Сижу такой дома, никого не трогаю, никто меня не трогает», сидят в своих квартирах и боятся даже высунуться оттуда, не дай бог кто-то узнает, что они живут, там, парень с парнем или девушка с девушкой. Я так же думал: «Буду молчать — и меня никто не будет трогать».
И я решил: ладно, если вы хотите, чтобы я был открытым геем, — я буду открытым геем, хотя бы получать если буду, то за дело и мне не будет стыдно перед самим собой. Поэтому я и открылся — мне надоело сидеть в темноте.
Видимо, эта открытость действительно помогает. Пишет мне кто-то во «ВКонтакте» — я сразу его скриню, выкладываю, и его даже блочить не надо. В последнее время меня никто не бьет, больше боятся.
Про патриотизм. «Петрозаводск, Пудож, Сегежу, Кемь проехал с уроками мужества»
— В восемь лет я прочитал книжку «За чертой милосердия», написал ее Дмитрий Яковлевич Гусаров [главный редактор литературного журнала «Север» с 1956 по 1990 годы]. Мне стало так интересно, потому что в этой книге написано о тех местах, где я родился. Оказалось, что моего поселка в годы войны не было и там проходили партизанские тропы, бои местного значения.
Я, помню, так этим загорелся. У нас в поселке жила женщина, которая как-то на 9 мая пришла в клуб и рассказала про поисковый отряд, в котором они этих партизан ищут. Я ходил сначала на какие-то встречи, потом на субботники, а потом в первый раз попал в лес, поднял своего первого партизана, потом второго, третьего, четвертого, а потом мне исполнилось 18, и я подумал: «Надо свой отряд открывать». Потому что уже информации был целый вагон и помимо этих партизан были другие, которых вообще никто не ищет.
Стал заниматься, организовал свой отряд, мы вошли в объединение поисковых отрядов «Хранители» в Петрозаводске. Поставили памятник летчику, разбившемуся в 1942 году у нас недалеко от поселка. Правда, самолет в 1980-е на металлолом сдали, а кости так и не нашли, но мы установили личность летчика, родственникам сообщили, они в Донецке живут, приехать не смогли.
Мы проводили уроки мужества, и не только в Шалговааре. Я ездил по близлежащим деревням, Петрозаводск, Пудож, Сегежу, Кемь проехал с уроками мужества. Я приходил в какую-нибудь школу, притаскивал все, что находил во время поисков в лесах — какие-то ржавые котелки и каски, — раскладывал это на столах, включал презентацию, готовил интересные интерактивные лекции. А потом я не смог этим заниматься: появилась статья о пропаганде ЛГБТ, а в моем отряде были дети, ну я и закрыл отряд.
Про активизм активный и пассивный
— Люди боятся. Помимо того, что у нас есть куча неправомерных законов, настроенных против населения, есть целая система для подавления в человеке желания выходить на улицу и отстаивать свои права. Но, если мы не будем заниматься активизмом, кто же будет знать о таких ситуациях, как на Шиесе [железнодорожная станция в Архангельской области, где планировалось строительство полигона для московского мусора], в «Каменном бору» [жители Петрозаводска защищают парк от застройки], о деле Юлии Цветковой [ЛГБТ-активистка из Комсомольска-на-Амуре, которую обвиняют в распространении порнографии]?
Активизм — это добровольное желание каждого, никто к этому не призывает. Если человек чувствует внутри какую-то необходимость отстаивать, защищать, требовать, то он идет [в активисты].
Активизм делится на активный и пассивный — как геи. Ну типа можно быть активистом-надомником, сидеть писать статьи, репостить их, это же тоже своеобразный активизм — распространение информации. А можно идти в самое пекло — на пикеты, на митинги, в палатках в лесу жить.
Мы решили объединиться и охватить этот необъятный регион, который находится в состоянии вечного сна, где люди боятся, молчат, и создали инициативную группу Equality Dignity Pride. Мы защищаем права всех униженных, оскорбленных, обделенных, потому что у нас очень мало организаций, которые этим занимаются.
Мы опубликовали отчет о нарушении прав человека в Баренц-регионе, и он показывает, что нарушений прав у нас очень много, но многие не фиксируются в СМИ, а если и фиксируются, то все какое-то совсем местечковое, поэтому надо на эту тему говорить более обширно.
В июне мы проведем фестиваль в Карелии, он будет называться Dignity fest — фестиваль о достоинстве, о равенстве, о гордости в целом. Но повестка ЛГБТ в нем тоже присутствует. Это не попытка обойти закон, потому что, как я уже говорил, мы не ЛГБТ-организация в целом, мы будем проводить фестиваль для всех.
Мы делаем все это самостоятельно, без чьей-либо поддержки. У меня нет зарплаты. Это не НКО, а инициативная группа. Чисто физически мы нигде не существуем. У нас есть сайт, есть площадка в Facebook, «ВКонтакте», в Instagram, в свободное время мы их ведем. Психологи и юристы подключаются из разных точек. Когда у нас есть запрос на это, они подключаются и ведут онлайн-консультации.
В ситуацию с «Каменным бором» мы сейчас вписались, потому что понимаем, что такие протестные акции могут привести к более плачевным ситуациям — к задержаниям, неправомерным действиям со стороны сотрудников. Если что-то, не дай бог, произойдет, мы сможем предоставить помощь защитникам.
Мы не раскачиваем лодку. Все, что я делаю, — это фиксирую. Я не кричу людям: «Давайте встанем, не пустим бульдозеры и прыгнем под ковш». Моя задача — предотвратить, а не организовать. Я думаю, это задача активистов всей России.
И все-таки после нескольких акций в «Каменном бору» за мной была слежка три дня. А до этого меня искал Центр «Э», когда я провел акцию в поддержку чеченских геев в Мурманске.
«У нас железный занавес пропал, но он есть»
— Один же в поле не воин. Один ты точно ничего не добьешься. Двое ничего не добьются. Массовость привлекает, общественный резонанс должен быть. Общественный резонанс могут только власть имущие организовать. От того, что какие-нибудь Гриша или Света выйдут из своих квартир и скажут: «Я — гей», «Я — лесбиянка», особо ничего не изменится. А вот если какой-нибудь Дима Билан [врать] перестанет, что он натурал, и скажет: «Да, мы нормальные люди и мы хотим жить», это очень сильно повлияет. Но даже им страшно говорить, что они геи, потому что им закроют на фиг все концерты.
В принципе, какая-то же ведь положительная динамика в эту сторону прослеживается… что там… нет, наверное, не прослеживается.
Но я надеюсь, что мировая общественность должна же как-то продавить эту глухую стену. По сути у нас железный занавес пропал, но он есть, мы все равно живем в коммунизме, у нас культ личности есть, законы против населения есть, цензура есть. Нет у нас статьи за мужеложство, но есть статья за пропаганду.
Но все равно что-то должно измениться, иначе зачем мы это все делаем?
Акция «День молчания» проходит с 1996 года по всему миру. Впервые акцию ненасильственного протеста провели около 150 студентов из США, в 2006 году в ней участвовали уже около 450 тыс. студентов, к которым присоединилась и Европа. Это акция против замалчивания психологического и физического насилия, дискриминации, преступлений на почве ненависти и негативного отношения по признаку сексуальной ориентации и гендерной идентичности.
В России акция впервые прошла в 2008 году. Ее посвятили памяти 15-летнего школьника Лауренса Кинга из Калифорнии, которого в феврале того же года убил 14-летний одноклассник. Убийство было совершено из-за сексуальной ориентации Кинга.